– Думаю, они из корпуса пожарной охраны, – предположил пожилой мужчина. – Вряд ли оркестр пожарной охраны играет Джони Митчелл, – ответил его компаньон. – Она – канадка, знаешь ли. Хипстеры впереди нас находились в несколько возбужденном состоянии. – Думаешь, это «Где Флаффи»[52]? – спросил тощий парень в кардигане. – «Где Флаффи» днем не играют, – ответил ему растрепанный приятель в пальто. – Так это как раз в стиле группы! Заморочить нам голову, играя при дневном свете! – возразил тощий. Я мало понимал, о чем они говорят. Зато понимал, что волынщики начали играть Fairytale of New York[53] – лучшую рождественскую песню на свете. – Куда, по-твоему, мы идем? – спросила меня Лили. Вопрос не был жизненно важным. Но мой разум воспринял его именно таким. Может, я все еще пытался освободиться от мыслей об отце и отделаться от дурного предчувствия, овладевшего мной из-за него. Может, меня еще мучил вопрос, обретем ли мы снова с Лили благополучие. А может, потому что мы слепо следовали за одиннадцатью волынщиками, и, хотя ни один из них не казался опасным, осторожность никогда не помешает. Все больше людей присоединялось к шествию по центру города. На одну жуткую секунду мне показалось, что мы идем к Таймс-сквер – самая настоящая туристическая ловушка в это время года. Однако следующая за мелодией толпа любопытствующих обогнула его. Когда мы дошли до Томпкинс-сквер, нас было по меньшей мере человек двести. Волынщики ненадолго прервали игру, чтобы собраться в самом центре парка. Хипстеры оглядывались, ожидая появления еще одной группы, но волынщики были единственными артистами на этом шоу и уже готовились исполнять новую мелодию. Хотя время шло только к полудню, они заиграли Silent Night[54]. Хотя до ночи было далеко, мы все примолкли – звуки музыки затронули в нас глубинные струны души. Такая безмятежная песня и такая печальная. И хотя лилась одна мелодия, без слов, мы все молча наполняли ее словами. «Все спокойно, все ясно». Я не особо верю в рождественские гимны, но могу проникнуться чуть большей верой, если, как сейчас, они слегка приближают нас к чуду, к благодарности. Даже в тяжелые годы есть что праздновать и за что благодарить, и я чувствую это сейчас, и, надеюсь, Лили чувствует тоже. Следующая мелодия не была рождественской. Это была песня Into the Mystic[55] Ван Моррисона. Кто-то в толпе начал подпевать. Лили не знала этой песни, поэтому я, страшно фальшивя, спел ее для нее, рассказав о том, что мы родились прежде ветра, что мы юнее солнца. Что с гудком туманного рожка я причалю домой. И что хочу взволновать ее цыганскую душу. Лили улыбалась, слушая меня, и в ее улыбке проглядывала цыганская душа. Последний припев она уже подпевала мне. А потом вовсю запела, когда волынщики зажигательно переключились на A Change Is Gonna Come[56] Сэма Кука. Теперь пели все, и к нам присоединялось все больше людей, которые стекались в парк и находили наш своеобразный, созданный волынщиками хор. Происходящее говорило о Рождестве больше, чем сказала бы любая семидесятипроцентная распродажа, любые голливудские декорации, любой подписанный мне отцом в подарок чек и любая реклама по телевизору. Я обнял Лили рукой за плечи, а она меня за пояс. Так мы и стояли – двое, ставшие одним целым, – до конца песни. После пришлось разъединиться, чтобы похлопать исполнителям. Одиннадцать волынщиков поклонились нам, потом – друг другу, затем исчезли в толпе. – Я так рада, что мы… – произнесла Лили, не закончив. – Да, я тоже этому рад. – По-моему, самое время для «Солти пимп», – предложила Лили. Я энергично закивал, и мы пошли к «Большому гей-мороженому» за «Солти пимп» (ванильное мороженое, дульсе де лече[57], морская соль, шоколадная глазурь) и «Американ глобс» (ванильное мороженое, крендельки, морская соль, шоколадная глазурь). Потом мы пошли в кофейню «Синк» на Мерсер-стрит, где сногсшибательный розововолосый бариста даже не поморщился, когда я в конце декабря заказал ледяной ванильный соевый латте. После этого мы зашли на Восьмую улицу купить Лэнгстону и Бенни в подарок на Рождество и новоселье лампу с формами аля-Бейонсе. «Почему лампа?» – спросил я Лили. «В Нью-Джерси мало света», – ответила она горько, но не настолько горько, чтобы купить брату лампу аля Мэрайя-Кэри. К концу хождений по магазинам у меня разболелся глаз. Лили нужно было выгуливать собак, поэтому мы разделились – но только на время. Я вернулся к себе домой и отдохнул. Вечером пришла Лили: с пиццей и фильмами. Ее шокировало то, что я не видел «Реальную любовь», меня шокировало то, что кино оказалось не так уж и плохо. И пусть мы не сошлись во мнениях, каким считать фильм «Кошмар перед Рождеством» – рождественским или хэллоуинским, – от его просмотра получили огромное удовольствие. После фильма мы несколько минут лежали молча, глядя на опустевший после титров экран. – Мне нравятся такие мгновения, – признался я. – Когда мы можем быть сами собой. С повязкой на глазу или без. Лили прошлась поцелуями по моим губам, повязке, неприкрытому марлей веку. – Мне нужно домой, упаковывать подарки, – сказала она. Взяла свою сумочку и достала из нее красную записную книжку. – Указания тебе на завтра. Я пообещал ей не открывать ее до утра. Стоило Лили покинуть квартиру, как я тут же по ней заскучал. Но, как и все влюбленные, утешился тем, что она обязательно вернется. Глава 12. Лили Па-рам-пам-пам-пам-пам 24 декабря, среда Я не собиралась бросать своего бойфренда в «Стрэнде» в самый бурный закупочно-подарочный день в году. И не хотела, чтобы он в одиночестве совершил авантюрное путешествие по тем местам, которые я задумала посетить с ним вдвоем. Вечером после Великой Блестяшно-Ледовой Резни, после всего устроенного мною переполоха я допоздна заботилась о собаках, чьи хозяева уехали на все праздники. Я не поехала за Дэшем в больницу, так как знала: он в полной безопасности (хоть и весь в крови – МНЕ ТАК ЖАЛЬ!) и надежных руках пострадавших библиотекарей. Если эти люди могут позаботиться должным образом о книгах, то позаботятся и о Дэше. Но я, конечно же, все равно переживала. – Иди, – ответил Дэш на мои слова, что я могу выгулять собак позже, после того как зашьют его рану и ему станет лучше. – Мне будет легче, если я не буду беспокоиться о том, что ты беспокоишься о своих собаках, которым надо облегчиться, – скаламбурил он. Со своими выгулочными обязанностями я закончила очень поздно и домой вернулась совершенно без сил. Но сон не шел, пока я не придумала план по исправлению ситуации. Чувствуя себя виноватой – и преданной своим первоначальным грандиозным планам праздника для Дэша, – я не ложилась спать, разрабатывая свежий-план-по-веселью на канун Рождества. Расписав весь день, я дала в записной книжке четкие указания. Я решила, что вместо потока бесконечных извинений за увечье на лице Дэша мы лучше устроим в честь него праздник. А точнее, лучший день пирата в его жизни. Я ошиблась. Мне жаль. 10.00 Йо-хо-хо, и бутылка рому! Подвергнем военный корабль разгрому. В Парк-Слоуп[58] держим мы путь, К «Супергероям» пора заглянуть. Наше первое место назначения – магазин с костюмами для супергероев с секретной дверью, ведущей в комнату, где таятся опасности внеклассного обучения писательскому мастерству. Как бы я ни обожала свою новую заставку на мобильном в виде Дэша, наряженного Сантой, мне не терпелось сменить ее фотографией Дэша в образе пирата с честно заслуженной пиратской повязкой на глазу, треуголкой, отделанной рюшами белой рубашкой и капитанским камзолом, которые можно купить в магазине костюмов для супергероев. Там же можно узнать о подаче заявлений на курс, дающий доступ к литературному добру секретной комнаты. Это куда как лучше блестяшной резни. Плюс прекрасный опыт для моего потенциального будущего библиотекаря. Записная книжка наказывала Дэшу встретиться со мной у магазина в 11.30 в самый канун Рождества. Перед тем как пойти за приключениями, мне нужно было позаботиться о Борисе. Мы с псом навещали дедулю и остались с ночевкой у миссис Бэзил. Я собиралась быстренько прогуляться с Борисом вокруг Грамерси-парка, не заходя внутрь. Пес бы сделал свои дела, а я бы помечтала о подарках, которые завтра разверну, и о поцелуях, которые сегодня украду у своего пирата-бойфренда. Надев на Бориса поводок и выйдя на порог дома миссис Бэзил, я услышала доносящееся от входа в Грамерси выступление колядующих. Белые мужчины среднего возраста в нарочито хип-хоповском стиле пели и битбоксили The Little Drummer Boy[59]. Вокруг них собралась большая толпа, аплодирующая и покачивающаяся в такт. Я узнала исполнителей и взмолилась, чтобы дедуля не услышал их, продолжая завтракать в задней части дома. «Приди», – сказали мне они. Па-рам-пам-пам-пам-пам. Дедушка ненавидел не песню. Он ненавидел исполнителей. С прошлого года они стали чумой Ист-Виллидж и Нижнего Ист-Сайда. Зовут они себя Рождественской шайкой Канарси[60] и состоят в квартете парикмахеров (осужденных мошенников с Уолл-стрит, познакомившихся в тюрьме и по освобождении переехавших в Южный Бруклин, дабы продолжить вести жуликоватую жизнь). Сейчас вместо развода инвесторов часть этой шайки выступала для туристов, а другая – не поющая – обчищала их, забирая бумажники, айфоны, покупки и прочие ценности. Родился Властелин, смотри. Па-рам-пам-пам-пам-пам. Я недостаточно быстро прикрыла входную дверь. – Нет! – закричал позади меня дедушка. Он вывалился на крыльцо со скоростью, на какую только был способен восьмидесятилетний сердечник с тростью, и грозно потряс этой самой тростью в сторону певцов: – Мерзавцы! Мерзавцы! Полиция! Полиция! Внезапное и поспешное появление дедули на крыльце разволновало Бориса, и тот бросился на тротуар. А поскольку я держала его за поводок, то скатилась по лестнице вслед за ним.