И тут я сорвалась. 19.00 Они называют эту комнату как-то по-другому, но фактически меня поместили в изолятор для душевнобольных: небольшое комфортное помещение с белыми мягкими стенами, мягкими креслами и отсутствием любых острых и жестких предметов, куда отводят горюющих по своим любимым людей, чтобы они могли выплеснуть все скопившееся на сердце дерьмо. Да, я так и сказала. ДЕРЬМО. Ситуация – дерьмо. Рождество – дерьмо. Все дерьмово. Меня сопровождала миссис Бэзил. Кроме дедушки она единственный человек, способный меня успокоить, хотя именно она и спровоцировала мой нервный срыв предложением отпраздновать это темное Рождество. Я визжала. Кричала. Умоляла. – Пожалуйста, не отправляйте его в дом престарелых! Он всегда говорил, что оставит свою семью только в гробу. Миссис Бэзил молчала. – Скажи что-нибудь! – потребовала я. Она молчала – Пожалуйста, – тихо попросила я. Искренне. – Мне это принесет не меньшую боль, чем ему, – наконец сказала миссис Бэзил. – Но семья солидарна по этому вопросу. Пришло время. – Дедушка не согласится. – Ты знаешь его не настолько хорошо, как тебе кажется. Он вспыльчив, но понимает, как будет лучше для его семьи. Он не хочет быть обузой. – Дедушка не обуза! Как ты можешь такое говорить? – Да, он не обуза. И мне повезло пройти по жизни рядом с таким человеком, как мой брат. Но если его состояние продолжит ухудшаться, он будет чувствовать себя обузой. У него и так из-за этого тяжесть на сердце. Почему он и решил переехать ко мне. Он знал, что этот день наступит, невзирая на все его сопротивление. Я чувствовала себя глупой, эгоистичной и безответственной. Дедулю обрекли на жизнь в доме престарелых – на то, чего он больше всего боялся. После его инфаркта я тряслась над ним, заботилась о нем, практически перестала жить своей жизнью ради него, чтобы избежать такого исхода. Ради чего? Ради того, чтобы мы вместе провели рождественский сезон и он успел пообщаться с моим чудесным бойфрендом? Моим чудесным бойфрендом! Которого я целый день гоняла за призраками! Я расплакалась. И миссис Бэзил не стала утешать меня, обнимая. – Поплачь. Дай волю слезам, – сказала она. – Почему ты сама не плачешь? – спросила я ее, шмыгая носом. – Потому что мне от этого легче не станет. Мы должны встряхнуться, натянуть улыбки и двигаться дальше. – Куда? – По жизни. Во всем ее горько-сладком великолепии. 21.00 Чудо наконец случилось. Пошел снег. Светлой, пушистой, нежной пеленой. Я шла в одиночестве домой к миссис Бэзил – выгулять своего пса, покормить кота дедушки, позаботиться о собаках клиентов, – чтобы потом вернуться в больницу. Кружащие в воздухе снежинки согрели мое заледеневшее сердце. Я высунула язык попробовать их. И в самом деле, горько-сладкие. Отрадный признак нормальной жизни. Но обычно этот день предшествует самому радостному дню в году. Так что ничего не правильно. Ничего не нормально. Дэш сидел на крыльце дома миссис Бэзил. Дэш! Мой мобильный сел час назад, и у меня больше не было возможности осыпать его извинениями. На нем была пиратская треуголка. Снежинки усеяли повязку на глазу. Рядом сидел Борис. Никогда не видела более прекрасной картины. – Йо-хо-хо! – Дэш притянул меня к себе. – Борис выгулян, Ворчун накормлен, – шепнул он мне на ухо. – И обо всех твоих сегодняшних двуногих клиентах позаботились. «Прости», – молча извинилась я, а вслух произнесла: – Я тебя так сильно люблю. Больше мы ничего не сказали друг другу. Просто обнимались. Я положила голову ему на грудь, обтянутую новым пиратским камзолом, и Дэш нежно поглаживал меня по волосам. Карман камзола оттопыривала книжка, и я знала, что там лежит записная, впустую протаскавшая сегодня Дэша по разным местам. Из множества людей, которые в прошлое Рождество могли найти эту записную среди миллионов книжных миль «Стрэнда», ее нашел именно Дэш. Так было суждено. Не знаю, что случится между нами в будущем (хотя, конечно же, надеюсь на лучшее), но одно знаю совершенно точно: записная оказалась в руках Дэша, потому что его место рядом с нами. С его семьей. Глава 13. Дэш Итак, настало Рождество[62] 25 декабря, четверг Бумер был в печали. Родные Софии настояли на праздновании Рождества в Испании, поэтому он остался один. Покинутый и несчастный, он пришел ко мне, чтобы мы вместе отправились на вечеринку миссис Бэзил. – Не волнуйся, – утешал я его, запирая дверь. – Глазом моргнуть не успеешь, как все закончится. – На то, чтобы моргнуть, нужна всего лишь секунда, – отозвался Бумер и тут же продемонстрировал мне это. – Видишь? Я уже собирался сообщить ему, что использовал фразеологизм, но тут он продолжил: – Но ведь моргание хорошая вещь? Ведь если не моргать, то будешь все время куда-то смотреть. Глаза заболят. Выходит, моргать хорошо, если ты сказал это метафизически. – Наверное, ты имел в виду «метафорически», – поправил я друга. – Нет, – со всей серьезностью ответил Бумер. – Я имел в виду «метафизически». Как оно и есть. Ты моргнул, и все осталось так же, как и было… с небольшими изменениями. Но без моргания никак не обойтись. Оно необходимо. Всю оставшуюся дорогу я обдумывал слова друга. Может, мы с Лили тоже прошли через так называемое «моргание»? Ненадолго закрыли глаза и снова их открыли. (Хотя я открыл один глаз… но это уже больше в медицинском смысле, чем в метафорическом или метафизическом.) Я тащил рождественский подарок Лили: заказал самые лучшие противени для выпечки, какие только нашел в интернете, и оплатил деньгами отца, которые он подарил мне на Рождество (прислав чек маме), курсы выпечки во Французском кулинарном институте. Я перевязал противени лентой с бантом, поэтому не удивился вопросу Бумера: – По-моему, здорово, что ты купил Лили маленькие санки. Классно будет кататься на них, когда будет много снега. Пойдем в парк! – А что ты купил Софии? – Она по возвращении будет скучать по дому, поэтому я нашел в интернете кучу фотографий из Барселоны и закачал их в цифровую рамку, и еще купил проектор, чтобы София могла вывести фотки на стену и представить, будто она в Барселоне. Я попытался вспомнить, какой подарок вручал Софии в последний раз. По-моему, плюшевого мишку. Лили – первая девушка, которой я покупаю подарки не в игрушечном магазине. – Когда ты так наловчился в сердечных делах? – спросил я Бумера, сам себе не веря, что задаю подобный вопрос. Но мне хотелось знать ответ. – Не думаю, что я в них так уж наловчился. Просто когда я с Софией, то не думаю о том, правильно ли все делаю или нет, и мне хорошо и легко. Потом я возвращаюсь домой и начинаю переживать. Но затем опять возвращаюсь к Софии, и все опять хорошо. Наверное, у всех так. У миссис Бэзил все уже собрались. Часть гостей была мне знакома, а часть – и немаленькая – нет. Я помахал рукой библиотекарям, и они приветственно подняли свои бокалы. Поскольку мне не хотелось тотчас занимать руки Лили противенями для выпечки, я спрятал их за статуей Дамы Джуди Денч. Бумер заприметил Джонни и поскакал к нему здороваться. Я поискал взглядом Лили, но не нашел ее ни в общей комнате, ни в гостиной. Глуповато было идти к миссис Бэзил с вопросом: «Вы не видели мою девушку?» К счастью, спрашивать не пришлось. – Если ты ищешь ту, кто-не-хочет-больше-зваться-Медвежонком-но-навсегда-останется-им-в-наших-любящих-и-упрямых-сердцах, то она на кухне с моим братом. Пожалуйста, скажи им выйти пообщаться с гостями. Вечеринка, подобно человеческому организму, без должной циркуляции крови впадет в трупное окоченение. Я направился в кухню, волнуясь, каким застану дедушку Лили после произошедшего. И пусть он не вскочил пожать мне руку, а остался сидеть, но я с облегчением увидел, как его глаза при виде меня привычно и радостно заблестели.