Он заварил остатки растворимого кофе, бросил в чашки гнутые алюминиевые ложечки, достал из сейфа надорванную коробку с рафинадом. Оттуда же он извлек и электроразрядник Вантуза, включил его в сеть. Пока Карина, обжигаясь, пила горячий кофе, он выписал ей свидетельскую повестку, отметил явку и взялся за протокол допроса. – Так… Табуранская Карина Казимировна… Год и место рождения? – Ты это серьезно? – вскинула она на него длинные с полуоблетевшей тушью ресницы. – Это по делу о нападении на тебя в Шереметьеве. Его будет вести другой следователь. Он сейчас придет. Я хочу, чтобы ты побыстрее покончила со всеми формальностями и мы уехали бы… – Куда? – Хоть куда. В безопасное место. Подальше из Москвы. – Это где? – Если ты хочешь, чтобы я помог тебе выжить в этой ситуации, не задавай лишних вопросов. И побольше ответов, пожалуйста. Итак, где ты родилась? – Город Гродно. Первого сентября одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Я правильно отвечаю, гражданин начальник? – Продолжайте в том же духе, гражданка Табуранская. Место работы. Профессия. Должность? – Товарищество с ограниченной ответственностью «Сотана ТВ-э». Референт-переводчик. – «Сотана ТВ-э»… Это что-то с телевидением связано? – Нет. Это слово-перевертыш. Если прочитать наоборот, получится «Эвтанатос». – Эвтанатос… Эвтаназия. Греческое слово. – Знаешь, что оно означает? – Благородная смерть. – Приятная, легкая смерть. – Веселенькую ты себе фирму подыскала. И чем она занимается? – Пей свой кофе. Остыл. – И все-таки, чем занимается фирма «Сотана ТВ-э»? Карина отставила чашку с недопитым кофе. – Я дала подписку о неразглашении. – Хм… Считай, что укол паука-птицееда снял с тебя всякую ответственность перед фирмой. Или ты собираешься вернуться? – Нет. – Хочешь, я дам тебе подписку, что все услышанное от тебя я не обращу тебе во вред? – Не надо никаких подписок. Просто я действительно не знаю, чем именно занимается эта фирма. Что-то медицинское. Какие-то лекарства, препараты собственной разработки. Почти вся продукция идет за бугор. – А ты чем занималась? – Переводила. Готовила контракты. Подавала кофе. Улыбалась. Делала книксены. Эскортировала. – Это еще что такое? – Ну, сопровождала важных контрагентов в ресторан вместе с шефом. – А кто шеф? – Я видела его всего два раза. Пожилой такой, профессор или академик даже. Его зовут Герман Бариевич. Кликуха Гербарий. – Ну, хорошо. Вернемся в Шереметьево. Вот тебе лист. Напиши все, что с тобой произошло. Придет Махалин Виктор Георгиевич, отдашь ему. Я зайду домой, заберу вещи и собаку. – Собаку? А кто у тебя? – Кавказец. Вот такой мужик! Дельф Бурхан Паррайт фон Пален. – Здорово. А у меня пудель был. Бутон. – Почему был? Чумка? – Энтерит. – Бывает. Прививку надо было делать… Кстати, вот твой шприц-тюбик, я отдам его на экспертизу… Сиди здесь и никуда не выходи. Я вернусь через полчаса. – Хорошо. Буду пай-девочкой. Еремеев выдернул из розетки электрошокер, надел на запястье и сбежал по лестнице вниз. Наведываться одному на свою засвеченную квартиру было небезопасно, и он очень обрадовался, когда увидал, что сержант Макарычев еще не уехал. – Макарыч, подбрось меня на Пугачевку. – Да тут же рядом… – Подбрось, подбрось, за мной не заржавеет. Макарычев распахнул дверцу, убрал с переднего сиденья укороченный автомат, Еремеев сел, и «жигуль», обогнув арест-площадку с разбитыми автомобилями, съехал в улочки Заворуйской слободы, бывшей Черкизовской Ямы, населенной когда-то отпетым жульем и ворьем, а ныне застроенной лабиринтом пятиэтажных хрущоб, куда не по своей воле переехали бывшие жители московского центра. На 2-й Пугачевской Макарычев притормозил у знакомого подъезда. – Подожди минутку… Я быстро! – бросил ему Еремеев и выбрался из машины. Он оглянулся – ничто вокруг не вызывало никаких опасений. Сосед копался в «запорожце», школьники с ранцами выбегали из подъезда… Он поднялся на свой этаж и прикусил губу: дверь его квартиры была слегка приоткрыта. Неужели, выбегая ночью, он не захлопнул замок? Быть того не могло. Французский замок срабатывал безотказно. А он хлопнул дверью и хорошо хлопнул… Еремеев достал пистолет, встал боком к простенку и толкнул дверь… «Может, позвать Макарычева? Пусть подстрахует, все-таки с автоматом… Раньше надо было думать!» Он осторожно заглянул в прихожую, и сердце горестно сжалось. Дельф лежал на пороге кухни в луже крови – такой же алой, как и человечья. Он бросился к нему, забыв заглянуть в комнату, – не притаился ли кто? – к черту! – Дельф, бедняга… Пес тихо проскулил, слабо дернулся и замер… Шерсть на груди, шее и правом боку была густо промочена кровью. Кровью же были забрызганы обои прихожей, кровавые следы лап и чьих-то ботинок испещряли линолеум коридорчика… Издав рыдающий горловой звук, Еремеев бросился на кухню, распахнул холодильник, в дверце которого хранились лекарства, выхватил пузырек с перекисью водорода, вспорол облатку марлевого пакета, выдернул жгут. Руки тряслись, чего никогда не бывало. Отвык… Капитан Еремеев, не распускайте нервы! Он быстро осмотрел и ощупал раны. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор, шерсть на правом плече подпалена… Цело ли сердце? Не перебит ли хребет? И где у собак артерии? К ветеринару надо. Макарычев! На машине. Немедленно. Соседка Анна Павловна выглянула из-за своей двери, запричитала. – Ох, горе-то какое! Совсем ворье обнаглело, средь бела дня лезет… Собачку-то больно жалко. Жив? – Пока дышит… Что здесь случилось? – Да вот только что, минут с десять назад, слышу, Дельфик не своим голосом зашелся. Потом – пах! пах! Крик, мат, вой, еще – пах! И стихло. Я в глазок, а мимо шасть, шасть двое и проскользнули. Убежали. – Не разглядели? – Да куда там! Глазок мутный. Один вроде в белом был. Я вам на работу стала звонить, а мне сказали – был да вышел. Еремеев сунул старушке ключи. – Анна Павловна, приберите тут, присмотрите. Я попробую в ветлечебницу успеть. Он поднял четырехпудовое тело пса на руки, и, пачкая куртку и брюки кровью, сбежал по лестнице к машине. Макарычев поспешил распахнуть дверцы, Дельфа уложили на заднее сиденье, подстелив под него еремеевскую куртку. – Кто же это его так, а? – сочувственно крякнул сержант. – Потом разберемся. Гони, Макарыч, на Красносельскую. Ветлечебницу знаешь? – Может, в нашу ветслужбу его? – Нет, туда… Стоп! Секунду ждать. Потерпи, Дельфик, потерпи! Он еще раз взбежал по лестнице. Анна Павловна замывала кровавую лужу в прихожей. – Забыли что? – Тут чемоданчик такой был… Черненький… Метнулся в комнату. Неужели взяли? Тридцать тысяч, все прахом… И ордена, и кортик. У, гады!.. Но «тревожный» чемоданчик стоял там, где он его оставил – под столом. Не взяли! Дельф отстоял. Не пустил. Ну, конечно же они вошли… Пока вскрывали дверь, он не лаял. Кавказские овчарки, волкодавы, поджидают врага в лежке и молча. Потом нападают. Напал. Не завидую тому, кто шел первым. Со страху стали стрелять. Да разве такую махину одной пулей уложишь? В башку не попали, в сердце, вероятно, тоже, бросились наутек. Ну, Дельфинчик, выручил! Ну, родимый, спасибо!