– Подыхает, – не счел нужным смягчать. – Ждет тебя. Ты бы, может, навестила… – Будет только хуже. Отвернулась. Что-то там с лица тайком смахнула. И растворилась в Полупути. Вот и поговорили. Он собирался отправиться в старый особняк сразу же, не дожидаясь вечера. Пешком, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А мотоцикл в феврале – это оно самое. Почти собрался. Дома царила особенная тишина, не имеющая ничего общего с отсутствием звуков. Скорее, с отсутствием надежды. Здесь смертью уже попахивало. И хотя Игни не задавал этот вопрос, нет-нет, да и проскакивало в мыслях: каким способом она это сделает? Веревка? Лезвие? Таблетки какие-нибудь? Таблеток – целый шкаф. Меню из трех блюд: завтрак, обед и ужин. Сам бы он, наверное, вздернулся – быстро, надежно. А от этих «медикаментов» только блевотина и пролонгация процесса. Пролонгация. Процесса. Прид-дурок… На то, чтобы свалить, минуты не хватило. Наставник тормознула на пороге. Сбросил ботинки. Вернулся. А как же, ведь последние желания приговоренных – его конек. Лайф, чтоб его, долбаный стайл, сам назначал наказание и сам же психотерапил перед тем, как навести концы. Убийца, с которым напоследок можно выпить, переспать и потрепаться о смысле жизни. Не палач, а мечта. Практически безотказный. Говорить «нет» так и не научился. Вообще-то, по-хорошему, сам должен был остаться. И если не благодарностями сыпать, то хотя бы видимость создавать. Человек, как-никак, жизнь свою отдает. Жертвует. Сложно, что ли, проститься по-человечески? Однако желание слиться куда-нибудь, неважно, куда, лишь бы подальше отсюда, загородило собой даже эти жалкие попытки Игни воззвать к собственной совести. Он снова закурил в кухне. И снова это осталось без внимания. – Что, так и не скажешь? Ее неоформленный, наскоро слепленный вопрос был тем не менее понят. – С-спасибо, – процедил Игни в промежутке между затяжками. Наставник глядела прямо перед собой, склонив к плечу маленькую голову в бирюзовом платке. – Сильно же я в этой жизни нагрешила, раз в последние собеседники мне достался ты… Игни не перечил. Слушал и помалкивал, чем только подтверждал вышесказанное. – Все документы у соседей. Розовая папка – в комнате Ники, после всего найдете. Эту квартиру я переписала на нее. Полусгнившая однушка в аварийном бараке. Черные пятна плесени на потолке, шелуха обоев, ржавые нарывы повсюду, куда ни глянь. Однако Игни хорошо знал цену даже такой ветхой крыше над головой. – Спасибо, – повторил он. Забавно, но подаренная жилплощадь впечатлила его гораздо сильнее, чем подаренная жизнь. – Это еще не все. Ха-ха. Сейчас скажет, что на ее счету в швейцарском банке лежат миллионы, и она тоже завещала их Нике. – Там есть листок с адресом. Дом-интернат для умственно отсталых детей при женской обители милосердия. А вот это уже называется наследством с обременением… – Девочку зовут Миленочка Корш. Скажете, что от меня, вас познакомят. Не бросайте ее. У нее – вторая душа. Научи ее выживать… Они обе сейчас потерянные… Не понимают, не умеют… Сложно. И ты знаешь, почему. По многим причинам. Игни вытянул из пачки очередную сигарету. С тоской подумал о непочатой банке пива, которая так и осталась во внутреннем кармане куртки. Если серьезно не впариваться в терминологию, то манифестация второй души происходит в четырнадцать. До этого она почти не проявляет себя. Ну, как не проявляет… Можно встать во сне, походить по комнате. Даже выйти куда-нибудь. По крыше полазать, кошек распугать. По карнизу босиком туда-сюда. Но все это будешь делать ты. А вот после – уже она. Автономно-телесная. Пугающе похожая на тебя внешне. За это время она должна была приобрести знания – твои знания, и навыки – тоже твои – необходимые для самостоятельной жизни. Пусть даже только по ночам. Как минимум – добывать себе еду, критически мыслить и не отсвечивать в социуме, который крайне нетолерантен к шляющимся по ночам подросткам. С учетом того, что к своим четырнадцати годам Милена Корш, скорее всего, не слишком-то продвинулась в вышеозначенном, ее «ночная» должна была из ряда вон плохо справляться с обязанностями. На грани фола. Подфартило, короче, с наследством… – Пообещай, что приедешь к ней вместе с Никой, – продолжала громоздить проблемы старуха. – Даже если сразу не получится. Все равно приезжайте. Она хорошая девочка. Кроме вас ей никто не поможет… Ну, конечно, а они-то с Никой – психиатры дипломированные… Он снова начинал думать о ней, как о живой. Это хорошо. Ника еще не вернулась с изнанки, а уже приобрела хомут, заботливо подготовленный и упакованный бабкиной рукой. Это плохо. Игни в любом случае будет рядом. Это факт. – Не уходи, – жалобно попросила Наставник, когда он в очередной раз предпринял попытку выбраться с прокуренной им же кухни, чтобы глотнуть кислорода на улице. – Оружие бы забрать… – Потом. Когда Шанна вернется. У тебя будет время. Останься. Безотказность. Нужно что-то с этим делать… Игни вернулся из прихожей с вожделенной тарой в руках. Нагрелось, теплое. Ждать, пока охладится, тоже не хотелось. Не успел он заземлиться на табуретку, Наставник брякнула перед носом бутылку с мутной жидкостью и два стакана. Тоже верно. Обоим не повредит. Сперва молчали и пили, не чокаясь, как на поминках. Вместо того чтобы снять с груди ощущение бетонной плиты, спиртное подействовало в обратную сторону. Еще немного, и расплющило бы нафиг. Но сегодня нельзя. Сегодня Ника возвращается. Нельзя. Наставник следила тоже, и в нужный момент бутыль вновь скрылась в недрах кухонного буфета. – Расскажи мне, как там? На изнанке города? – Нормально, – Игни задумался, тщетно пытаясь подобрать достаточно образные метафоры безысходности, пустоты и окончательности всего того, что влекла за собою смерть. Не получилось. Плюнул. И повторил: – Нормально. – И то ладно. За оставшееся время она не проронила ни слова. Сортировала книги и ветхие тетради, рассыпающие по полу пожелтевшие листки с рецептами, газетные вырезки и неразборчивые заметки. Достала аптечку. Дальнозорко щурилась и отводила руку, чтобы разобрать названия и даты на давным-давно просроченных лекарствах. Иногда прибегала к помощи Игни, но чаще справлялась сама и складывала уже отобранное в одну стеклянно-бумажную суицидальную пирамиду. Насчет способа он не ошибся. Шанна прибыла точно в обещанный срок. Под оранжевым абажуром с облезлой бахромой уже горела желтушная лампа. Дешевый пластиковый будильник в виде петушка отсчитывал последние десятки минут бабкиной жизни. Под потолком клубился табачный дым, а Игни дремал в углу, привалившись спиной к стене. Шанна вышла из Полупути прямо между окном и плитой – точность и профессионализм – и положила ладонь на его плечо. Игни открыл глаза, но так до конца и не проснулся. – Уходи. От курева пересохло во рту и в горле саднило, но он не посмел задержаться, чтобы глотнуть воды. Послушно встал, по пути в прихожую растер ладонями плечи. Пахло отчего-то сырниками, хотя вряд ли Наставник решила сварганить пару десятков за полчаса до своего самоубийства. И сразу же захотелось жрать. Еще и мотало сильней, чем он рассчитывал. Погорячился, похоже, с количеством выпитого. Доедет… Он повесил на локоть шлем, но прежде чем спуститься к стоянке, на пару минут заскочил в соседнюю квартиру. Розовая папка Наставника, как и было обещано, ждала на столе. Он взял ее, не глядя, свернул в трубочку и уже на улице кинул в один из мотокофров. Побродил вокруг, рассеянно осматривая байк. С первых заморозков собирался ошиповать покрышки, но руки так и не дошли. Да и денег… Только давление в шинах сбросил – все, на что ума хватило. Снега, правда, нет почти. Так, мешанина грязи пополам с реагентом. Доедет. Прежде чем покинуть двор, Игни заставил себя взглянуть на окна квартиры Наставника. Света не было. Сидят, наверное, в темноте, о вечном беседуют. До тех пор пока она еще может говорить. Он попетлял дворами, то набирая скорость, то притормаживая. Проверял сцепление с дорогой, заодно проветривал голову. Один черт, в сон срубает. Ладно, недалеко. Совсем скоро он ее увидит. Нику. Рядом будет. Теперь уже точно. О том, что должно произойти перед этим, Игни старался пока что не думать. Сам же хотел ту, вторую, обнулить. Ну и чего теперь-то самокопаться?