Говоря это ей, Арат не отпускал девушку ни на секунду. Привлек к себе, обхватив одной правой рукой, словно предупреждая попытку побега. Левой гладил ей шею, не нежно, а как будто давая понять всю серьезность своих этих слов. – Уходи! – получилось вдруг неожиданно громко. – А ведь мы в коридоре… как считаешь, есть ли способ лучше сейчас все сорвать и поставить мне крест на карьере? Стереть просто в тонкую пыль. Всего лишь и нужно – подать громко голос, позвать сюда своего мужчину. Уж он не преминет воспользоваться этим провалом, ведь правда? Один только крик – и смешаны разом все карты. Что скажешь? Кричи, давай, эмэгтэй-баяр (*женщина-праздник)! Своего мужчину… Конечно, Арат, как удобно. У нее есть мужчина, он – "свой", а ты так, мимоходом заглянешь. В свободное время, потрахаться. Боль и ревность снова захлестнули волной. Поймала свободной рукой его руку и скинула с шеи, рванулась из захвата второй. И внезапно освободилась – легко и просто, словно он и не ее держал вовсе. А так надеялась втайне – не пустит… – Молчишь, – прозвучало ей в спину. – И очень напрасно. Если сейчас не поговорим, то больше других шансов не будет. Ты точно готова? Вскинула подбородок, больно прикусив язык, чтобы не взвыть от отчаяния. Достаточно ему было сегодня ее выходок, почти истерик. Она даже саму себя утомила. Нет, ей пора было взять себя в руки: не птичка, не мышка она – Марина Выгодская. Молча пошла по коридору, не поднимая глаз, открыла дверь номера карточкой и даже посторонилась, пропуская незваного гостя вперед. Встала у окна, скрестила руки на груди, закрываясь от мира. Так проще и спокойней. Уснуть бы и после проснуться – весной, или лучше в июне. Там все точно закончится. Перспектива "поговорить" ее очень пугала. Главное, чтобы он не разглядел бушующий в ее душе вулкан. Не выдать себя и не сдаться было сейчас очень важно. Наверное. Арат же вдруг словно погас. Потерянно оглядел ее номер, застыл посередине комнаты, нервно подергал запонку на рукаве. Потер пальцами лоб и молчал. О чем думал? Что решил, чего ждал? Марина вдруг поняла, что он скажет. Он шел сюда ставить точку. Вот откуда все его слова, выражение глаз, его тон. Точка. Дырка в груди, пустота и финал этой сказки. Она – его враг. Противник. Все вопросы доверия исчерпаны. Сказка закончилась. – Я тебе не нужна, – прошептала она еле слышно. – Нужна. Как дыханье, как воздух, – он ответил ей тихо, бесцветно и просто. – Зачем? Кто я тебе? Ты же даже меня не ревнуешь, не любишь, не … – Очень ревную, безумно. Я познал и эту страсть, это больно и страшно. Никогда не умел, думал, ревность – лишь сказки для мальчиков и для слабых духом. Думал: я-то силен. А на деле – мне некого было терять. Я вчера почти умер, – он прищурился, шагнул к ней, ухватил за локоть и рыкнул ей прямо ей в лицо. – Ты была с ним? Да? Снова была! А я умер, ты слышишь? Мне больно. Ты меня убиваешь, опять словно кожу стянула рывком через голову, всю. Но Марина не хотела его слышать, уже все решив для себя. Если точка, зачем же терпеть и молчать? Она скажет. – Тебе больно? – кричала она. – А я, вот я как же? Ты меня бросил там, растворился, пропал, будто в космос. И так каждый раз – исчезаешь, бежишь, пропадаешь куда-то! Тебе все равно, где я и с кем, разве это не правда? Ревность? Где она? Для тебя это все просто слова. – Мне. Больно, – точно удар прозвучало, так громко и резко. – Я не знаю, как тебя понимать, если ты привыкла жить вот так? Для тебя, видимо, все в порядке вещей. А мне больно. Я не знаю, что с тобой делать. Только если это любовь, то я не готов к продолжению. Не хочу, не могу. Ожидать вечно в спину удар? Нет, увольте. Предлагаю покончить с этим раз и навсегда. Та, кто помнит лишь о себе, в ответ должна просто запрыгать от счастья. Ты рада? Арат понимал, что его несет, что слова извергались вовсе не те, что он продумал так тщательно, но остановиться уже не мог. Он, всегда выдержанный и хладнокровный в любой ситуации, сейчас рычал на нее, чего никогда не позволял себе даже мысленно. Что за женщина? Все с ней непросто, не так, не по писанным правилам! И в ответ так внезапно: – Нет. Я тебя не пущу. И не жди. Ты – мой Соболь. Этот дрожащий голос в самом деле ее? Или кто-то другой за спиной вдруг сказал эти странные слова? Что ей двигало, что? Он сжал ладонями ее лицо, опуская к себе. Марина на шпильках была выше едва не на голову. – Посмотри на меня! Посмотри же! Что я для тебя сейчас? Секс? Просто партнер на ночь? Мне правда нужна, скажешь ее – я останусь. – Конечно, – отвечала Марина, глотая слезы. – Секс. Только секс. А чего еще тебе надо? Любви? Ну так я не умею любить. Даже не думай. – Тебя мне надо, – с отчаянием выдохнул он, сам оцепенев от своего признания. – Всю. До кончиков пальцев. Вместе с твоей нелюбовью и слезами. Вот этими. И соплями этими. И сомнениями. – Так бери. Что стоишь? Забирай всю и больше не думай. – А рядом с тобой я и вовсе всегда идиот, – рыкнул он. Марина видела, как его затрясло. – Иначе бы здесь меня не было. Иди сюда. И обнял. Крепко-крепко. Будто и правда забирая всю сразу. Она всхлипнула. Так давно сдерживаемые слезы – два дня она их загоняла внутрь, два проклятых долгих дня! – хлынули ручьем. Она заревела от облегчения в голос, громко всхлипывая, выползая из рук, точно гусеница из кокона, оседая у его ног, цепляясь за его брюки, уткнувшись лбом в колени – все-таки нужна ему, все-таки не бросает ее прямо сейчас! Он стек к ней, снимая с ее ног туфли и испытывая зверское желание выкинуть их в окно. Арата охватил острый стыд – до чего он ее довел? Нет, Марина не могла быть приманкой, не могла играть на стороне Георга. Она – лишь жертва обстоятельств. Это он все придумал, привычка во всем видеть подвох. – Не плачь, хорошая моя, – бормотал, растерявшись. Ее слезы вызывали мучительное чувство вины. – Не надо плакать! – Скотина, – всхлипнула она неожиданно и дернула его за галстук. – Истукан ты монгольский! Арат коротко выдохнул и прильнул вдруг к ее губам. Неожиданно, остро и дерзко. Так бьют поцелуем. Марина отвечала с жадной злостью, почти кусая его. Дернула за ворот рубашки, не обращая внимания на то, что ткань врезается в тело, а пуговицы скачут по полу с веселым стуком. Рубашку с него она молниеносно сдернула. Арат и не думал сопротивляться, активно ей помогая, стягивая с себя брюки и белье одним махом. Обнаженный, он вдруг замер. Забавно: теперь она в платье, а монгол – откровенен. Он не лгал ей, Марина отчетливо вдруг это поняла. Именно она, Марина, не хотела его знать, боялась, пряталась в тени его неизвестности от себя. И все тайны, и недомолвки – лишь ее вина, ее трусость. Это она боялась своих чувств и взаимных откровений, предпочитая отношения случайных попутчиков. А сейчас наступало время выйти из вагона – поезд потерпел крушение, поезд дальше не идет. И снова ей выбирать: вместе или отдельно? Нет, она же сказала: не отпустит. Разглядывала его, стоявшего напротив, возбужденного, дышащего тяжело и сжимающего кулаки. В глазах – огонь. Жажда, страсть, обладание. Марина легонько толкнула его на кровать, опрокинув одним только пальцем. В ответ на его взгляд в ней поднималось нечто темное, животное, глубокое. Словно в ушах застучал ритм древнего бубна. Медленно опустила бретельки коктейльного платья. Белья под ним не было, ткань не позволяла носить его невидимо. А может, так все и задумано? Обнажилась грудь, вызвав низкое "Грр!", порыкивающее, призывное. Он всегда сходил с ума от этих безукоризненных полушарий. От формы сосков, ярких, как спелые вишни. От чувственных колыханий ее груди. Марина не отрываясь смотрела в его почерневшие глаза. Платье соскользнуло на пол. Она шагнула вперед, будто наступая, поставила колено на край кровати. Перевела взгляд на его живот. Темная дорожка волос по кубикам мышц вела к воплю плоти. Он так и кричал ей: "Возьми! Прикоснись, стань моей!" Последние секунды терпения. Уже прямо сейчас, очень скоро они не смогут больше сдержать себя. Будет буря, но в эти секунды Марина успела увидеть его откровение. Арат был восхищен. На лице, всегда таком равнодушном, полыхал пожар страсти. Никогда и никто так ее не хотел. Каждой клеточкой, каждой мыслью. Она оседлала его бедра, вскинулась резко, насаживаясь на Арата, как на кол. Больно, остро – сама так хотела. Без прелюдий и паузы, только страсть, только шторм, только движение. До этой ночи ее смущала такая поза, не чувствовала она ее правильность, не ощущала в ней смысла. А теперь ей безумно нравилось быть в любви главной. Толчок – и он стонет громко и звучно. Толчок – и его выгибает дугой, как от удара током. Марина получала удовольствие, видя, как он под ней гибнет, как сладка ее власть над мужчиной. Не удержалась, нырнула к нему в поцелуй и попалась. Поменялось местами небо и твердь под ногами, Арат навис сверху на секунду, рывком раздвигая ей колени, вошел в нее длинным глубоким движением, и скачка продолжилась в новом ритме. Барабаны застучали по-другому. Он выбивал Марину из Марины. Все глупости, все лишние мысли и сомнения с каждым ударом тела, тугого, словно натянутый лук, вылетали прочь, в космос и в бездну. Какие глупости все то, что было! Главное – только они, только двое, сейчас, в ритме наслаждения и страсти. Гул крови и крики. Больше ничего не важно. Она кусалась, как дикая тигрица, кричала, как чайка. Столько всего накопилось не сказанного, не прочувствованного! Марина извивалась под ним, царапая его спину и плечи, порывисто двигалась навстречу, а потом ускользала. Он катались по кровати не то борясь, не то стремясь познать все позы разом, а потом хватали воздух опухшими губами, не в силах разжать объятия. Спина у Арата была исцарапана в кровь. На плечах виднелись полукруглые кровоподтеки от ее зубов. А на бедрах Марины наливались багровым следы его пальцев. "Слава Богу, что Георг этого не увидит, – думала она, лениво водя пальцем по плечу монгола. – Алекс, правда, орать будет, но уж он-то меня поймет". Арат же, сжимая свою Звезду в объятиях, лишь вдыхал ее запах, уткнувшись в густые и светлые волосы. Рассматривал их, снова и снова удивляясь. Маринина светлая грива была необычной. И дело не в масти, светло-русой, пшеничной. Каждая волосинка на ее голове имела свой цвет. Будто лес или поле, где каждая травинка уникальна. Вот темная былинка, вот кипенно-белая, а рядом цвета темной охры. Разглядывать эту картину он мог бы часами, находя в этом странное умиротворение, словно глядя на воду. И глаза ее: если смотреть в них так близко, что слышно дыхание, можно увидеть и льдинки, как в замерзающем на лютом морозе роднике. Темный ободок колодца, корочка тонкого льда, иголочки инея и свет самого родника. Или тьму – это как повезет. Его ревность немного утихла, как змея, притаилась под камнем. Он понимал, что проще не стало. Наслаждался каждой секундой рядом с ней, но в душе уже знал: расставание их неизбежно. Она – и его, и чужая. Ничего не изменилось. Она уйдет, улетит как журавль – и Георг посадит ее в самолет рядом с собой. Георг будет держать в своей большой руке ее тонкие пальцы. Что еще будет делать ненавистный ему алмазный король, Арат предпочитал не думать. Сегодня он сделал господина миллиардера по всем фронтам. И женщину его украл, и сделка века сорвалась не без его помощи. Но завтра… завтра все изменится. 25. Неизбежное завтра Он думал: не выпустит ее из постели всю ночь. Думал, будет любить ее до беспамятства. А вышло так, что они даже до душа не доползли, уснув, переплетясь руками и ногами. Бессонные ночи, нервы, бешеный ритм жизни – и такое спокойствие, когда они рядом и вместе. Оба спали как дети – крепко и без сновидений, кажется, даже не шелохнувшись. Марина чудом проснулась первой. Приоткрыла глаза, счастливо улыбнулась: он рядом, ее Соболь – это реальность. Спит так тихо, даже дыхание едва слышно. Невозмутимый. Спокойный. Непостижимо сложный, как весь мир Азии. Выбралась из-под его руки, пробежала на носочках в ванную комнату. Она же уснула, не умывшись, не сняв макияж. Похожа на безумную панду! Незачем ему видеть ее такой. Ночь рядом с Аратом определенно пошла ей на пользу. Сегодня Марине не нужна была никакая косметика, чтобы сиять. Она прекрасна. Припухшие губы манят, глаза блестят, словно после пары бокалов шампанского. Послала сама себе воздушный поцелуй, изогнулась немыслимой дугой, чтобы увидеть: остались ли следы от его пальцев на ягодицах. Остались, наливались уже всеми оттенками сизости. Отчего-то эти следы вызвали у нее чувство глубокого удовлетворения. Разбираться в себе не стала, ну его. Слишком уж она была счастлива, чтоб забивать свою голову глупостями. Завернувшись в полотенце, вышла из ванной, сразу столкнувшись взглядом с настороженным, очень серьезным монголом. Он сидел на кровати взъерошенный, голый, сонный и сокрушительно юный. Совершенный мальчишка. Такого хочется потрепать по голове, целуя в макушку. Погладить гладкий лоб кончиками пальцев, ровный нос, словно выточенный из камня, его аппетитные губы. А потом обхватить двумя ладонями это круглое его лицо-маску с прорезями узких глаз и целовать до судорог, до головокружения. Но Марина знала: сегодня им некогда. – Который час? – хрипло спросил Арат, запуская пятерню в черные жесткие волосы. – Где мой телефон? И часы? Это было настолько обыденно, настолько по-домашнему – так спокойно и мирно они никогда еще не просыпались. – Чуть больше восьми, – сообщила Марина, уже успевшая отключить будильник на телефоне. – Еще успеваем на завтрак. Иди быстро в душ. Он кивнул, бросая на нее нечитаемый взгляд, поднялся и прошлепал босыми ногами в ванную. Зашумела вода. Марина быстро натянула белье, водолазку и джинсы. Завязала в хвост волосы. Слава Богу, на завтраке никто не ждет ее при параде, никакого дресс-кода. Хотя та якутская девушка всегда выглядит, как с журнального фото. Ее сложно представить в джинсах. Марина нахмурила тонкие брови, прикусила губу, раздумывая, а не надеть ли все же платье, а потом вспомнила, что Арат пошел, нет, побежал вчера только за ней. Не за якуткой. Черт с ним, с платьем, и так хорошо.