Кружилась голова, временами нападала какая-то жуткая слабость. Мерзла везде, постоянно. Хотелось горячего чая, мягкого пледа и срочно на ручки. А вот есть не хотелось вообще, совершенно, при мысли о еде в горле вставал плотный ком. Знала, что нужно, заставляла себя, даже пельмени умудрилась найти и сварить в своем маленьком камбузе, но от запаха лука, которым был щедро приправлен псевдо-русский деликатес, ее просто едва не стошнило. И вот тут-то Марина села на стул, задумалась и принялась вспоминать, когда у нее последний раз были месячные. Сразу после отмены таблеток, ведь верно? То есть в ноябре. Еще перед поездкой в Москву. Той самой, где они с Аратом много и беззастенчиво занимались любовью, совершенно позабыв предохраняться. Потому что она, курица безмозглая, разволновавшись, совершенно забыла предупредить монгола. Просто даже ему сообщить. Там, в Москве, кипели такие страсти, что она саму себя не помнила, какая уж там контрацепция! А на календаре уже двадцать третье декабря. Даже считать не нужно. У нее задержка. Марину пронзила дрожь с ног до головы. Затряслись руки. Она глубоко вдохнула воздух, замирая, забывая, как дышать. Нет, нет, нет, этого просто не может быть! Только не с ней! Она всхлипнула, поднялась на дрожащих ногах, споткнулась, опрокинула кастрюльку с несчастными уже переварившимимся пельменями, которые разлетелись по полу, словно белые вонючие слизни. Очень вонючие. Марина едва успела добежать до уборной. Ее все же вырвало. В холодном поту, сидя на скользком полу, она расхохоталась громко, навзрыд – истерически. Хотела заполучить своего Соболя безраздельно и навсегда? Что ж, это неплохой способ. Очень древний, проверенный временем. И очень-очень подлый. Все симптомы налицо, она беременна. По уму, надо было бы одеться и плыть в аптеку за тестами. Но было страшно – до скрежета просто зубовного. Получить вот так в лоб доказательство своей дурости, а можно хоть не сегодня? Невольно в голове начались подсчеты: сколько еще можно будет это скрывать? Нарушенный контракт, неустойка, огромные штрафы. Придется, кажется, признаваться во всем Георгу и униженно просить рассрочку. А может, как-то получится без штрафов? Вспомнила слова Георга про торговлю лицами, невольно хрюкнула в ладонь. Лицо – это не талия. Лицом торговать она вполне сможет. Но смотреть ему в глаза – как же стыдно! А Арат – что ему сказать? Может, ничего? Зачем ему знать? Меньше всего на свете ей сейчас хотелось бы ставить его перед таким фактом. Ладно, она. В конце концов, она уже не маленькая девочка, правда? И… вообще-то, можно просто избавиться от ребенка. От ребенка Арата. От плода ночи самой настоящей любви. Марина никогда не задумывалась о моральной стороне абортов. Она была уверена, что уж ее-то это никогда не коснется. Но она хорошо помнила, как ее сестра когда-то отчаянно хотела ребенка. И не могла. Очень долго не могла. У Лизы было бесплодие. И только с единственным человеком в мире, с Андреем, у нее все получилось. Вот так же, как у Марины – с одного раза. Чего это стоило сестре потом, Марина тоже отлично помнила. Какой еще аборт, это немыслимо просто! Это же ребенок ее Соболя! Как можно не дать этому миру второго Арата, его продолжение? Приняла решение. Молча встала. Умылась, почистила зубы. Совершенно спокойно прибралась в камбузе. И легла спать. Потому что все равно уже ничего не сделать. Уже утром купила несколько тестов в аптеке. Позвонила своему врачу – в конце концов, беременность – это страховой случай. Выслушала кучу вопросов и уточнений: срок? Недели четыре. Сколько контактов? Хм. Один, но очень интенсивный. Да, в здоровье партнера она уверена. – Сейчас праздники. Клиника не работает. Я могу записать вас на январь. Сдадите анализы, и все точно узнаете. Да, конечно, беременность исключить никак нельзя, вы очень даже могли забеременеть с первой попытки. Какие-то еще симптомы есть? Тянущая боль внизу живота? Тошнота? Повышение чувствительности к запахам? Кстати, ребенка оставлять планируете? Разумеется, она все равно сделала все пять тестов. Они были отрицательными, но это уже ничего не меняло. *** Как всегда: не знаешь, что делать – звони Лизе. – О, Марусь, – обрадовалась ей сестра. – Как ты там? – Плохо, – сумрачно буркнула Марина. – Скучаешь по своему монголу? Он у нас скоро будет, еще наболтаетесь. – Нет, Лиз, я не об этом. – Даже так? – Лизун, у меня задержка. – О как! – Да, вот так. – И что ты будешь делать? – Рожать, разумеется. – Мне тебя поздравить или пожалеть? – Лизун! – Марина жалобно всхлипнула в трубку. – Что делать-то? У меня ведь ни жилья, ни нормальной работы! Лиза вдруг замолчала. На минуту задумалась, словно подбирала слова. – Знаешь, Марусь, а ведь все очень просто. Ты просто встань перед зеркалом и спроси себя: "Кто я?" – Без зеркала ясно: залетевшая идиотка. – Нет, Муренок. Не так. Как думаешь, мне было проще? Знаешь, что спасло? Я так же себя просто взяла и спросила. Я кто? – Ну ты – это ты, Лиз, тебе всяко проще. Ты была дома и вообще… – Опустим подробности, я не об этом. Женщина, сильная, свободная, настоящая женщина – это планета. Со своим характером, видом, климатом. И народом. Своими детьми. А мужчины, они – как космонавты: прилетел, улетел, народу подкинул. Ну, или остался. Так вот, если ты планета, то совсем другое дело. Что с тобой может сделать мужчина? – Да. Планета – явно не зубная щетка. Пожалуй, мне легче. – У тебя есть работа. У тебя есть диплом и повышение в дебрях квалификационной сетки. У тебя есть контракты и несколько месяцев съемок. Яхта на тебя оформлена? Все правильно. Как-то так понемногу случилось, что Марина теперь – не испуганная девочка, выкинутая похотливым дядюшкой на улицу. А уж как она идет вперед, никого не касается. – Ага. – Продаешь ее к собачьим хвостам и всем тем, что под ними там выросло, и купишь себе квартирусечку. Посылаешь Георга к.. жене далеко и надежно. Страховка у тебя есть, что за сопли? – Мне очень жалко себя. Отчего все так криво? – Мурена, так ты все сама искривила затейливо так. Арату сказала? – Нет! Было так страшно. Вновь она виновата, а вдруг он спрыгнет с палубы снова? – Ну и дура. Игры закончились. Ты собралась рожать, а его делать отцом по умолчанию. Поменяй себя с ним местами, что скажешь? – Убила бы. – Ага. Уж поверь мне, ни за что в жизни я себя не ругала вот так, как за дурную идею взять все на себя, распоряжаясь жизнями сразу троих. Так у меня причина была куда как весомая. – Да. Лизун, не могу сказать, что мне стало легче. Напротив. Ощущать себя целой планетой теперь – это тяжко. Но в голове стало точно яснее. Спасибо, сестрен. Только Арату меня не пали. Ну, хотя бы дай мне подумать. – Неделю, – сказала сестра стальным голосом и погасила звонок. Вот ничуть она не изменилась: все так же берется решать все за всех. А Марина хотела только лишь плакать и спать. 35. Здравствуй, Москва После всех приключений на базе Хубсугул, после общения с родными в Мурэне, Арат возвращался в Москву со странным чувством потери. Он снова и снова вдруг ощущал себя испуганным мальчиком из степи, где ему были известны все законы той простой жизни, попавшим в воронку чужого мира, именовавшего себя цивилизованным. А ведь ему казалось: этот этап он прошел еще на этапе работы Нью-Йорке. Он теперь дипломат, аспирант, Полномочный Представитель страны. Что с ним? Где он снова себя потерял? Неужели молчание Марины так его раздавило? Не отвечала, не прочла его сообщения. Так быстро забыла? Обиделась? Снова придумала что-нибудь новое? Ну, здравствуй, Москва! Этот древний, по меркам современного мира, город отличается от юного Нью-Йорка, как два разных полюса Земли. Вы пытались найти белых медведей в Антарктиде? А пингвинов в Арктике? Они вас не поймут. А ведь снег и лед везде одинаковые. Казалось бы, у всех мегаполисов мира столько общего! Огромные города, потоки машин, пробки, светодиодные поля огней. Улицы, высокие сверкающие здания. Но ощущения ошеломительно разные. Когда он впервые приехал в Москву, был подавлен ее темпом жизни, восхищен количеством снега, изумлен масштабами города. Привык, правда, быстро. Ему тогда было семнадцать. Совсем еще мальчик, щенок. Теперь двадцать три. Стал ли он старше, умнее, сильнее? Еще вчера думал – да. Теперь выяснилось – ни капли. Снова кажется себе просто одним из толпы: несчастным, потерянным, маленьким. В Нью Йорке прятаться ему было значительно проще. До тебя там просто никому нет дела. А что он есть, если убрать все наносное? Сейчас с Арата вдруг слетела вся шелуха, растворилось то, кем он хотел быть и казаться. Потрескалась маска невозмутимости. Облез весь дипломатический лоск, так долго им шлифованный. Он не был здесь всего несколько месяцев: лето и осень. Что с тех пор изменилось? Внешне он все тот же Арат. А внутри… А внутри, словно пустой сосуд. Потряси его посильнее – и услышишь лишь невнятный шум песчинок, чудом уцелевших от всей его невозмутимой целостности. Если бы Марина сейчас его видела – осунувшегося, потерянного, обмороженного, ставшего вроде бы даже меньше ростом – она бы его пожалела, наверное. Но ее рядом не было, она была там, в Нью-Йорке. С Георгом. Молчала. Арат же никак не мог сорваться к ней, а жить с половиной сердца было не просто тяжело и неприятно – мучительно больно. Единственное, что его сейчас снова утешало, не давало совсем уж рассыпаться – это семья. На этот раз Маринина. Его приняли как родного, без лишних вопросов и предисловий. Как Марининого мужчину, практически жениха, что вдохновляло и поддерживало неимоверно. Он совсем им не лгал, зачем? Они просто не спрашивали. А может, знали что-то тайное, сокровенное, чего и сам он не знал. Во всяком случае, многомудрая Лиза улыбалась ему совершенно искренне, девчонки, племянницы Марины, немедленно полюбили такого веселого дядю, да и Андрей почти не хмурился, натыкаясь ночью в коридоре на несчастного гостя. В его мысленной сокровищнице ценностей семья стояла на отдельном алтаре, как Святыня, как нечто незыблемое. Плоскость этого мира если и стоит на вселенском слоне, то имя ему – род человеческий.