Здесь была самая настоящая семья, такая, какой хочется любоваться, в которой можно греться. Любящая и терпеливая мать. Отец, готовый защищать своих чад от всего мира. И три очаровательных девочки. Такие разные и такие прекрасные. Соня – серьезная, с книгой в углу. Аленка – постоянно бегающая и скачущая. И четырехмесячная Катюшка, у которой как раз резались зубы. Судя по мяуканью за стенкой и красноречивому шипению Лизы, не спавшей всю прошлую ночь – вот прямо сейчас. Арат не выдержал, подскочил, спать все равно уже не получалось. Слишком много мыслей. Поднялся, на носочках неслышно вышел в коридор. Мяуканье переместилось на кухню. Прошел следом. Лиза виновато посмотрела на гостя: – Разбудили мы все же? – Нет. Не спится. Можно мне? – Что? – Мы полялякаем. – А ты умеешь? – Лиза безропотно позволила забрать у себя младенца. – Я люблю детей, – совершенно по-кошачьи мурлыкнул Арат. Кажется, он даже немного вибрировал. – Маленькие солнышки. Невероятные, такое счастье. – Серьезно? – Лиза стиснула зубы и прикусила себе язык, потому что желание рассказать ему про Марину было совершенно нестерпимым. Сдержалась только потому, что понимала: во-первых, сестрица убьет ее и будет права. А во-вторых, им это ни капли не поможет, потому что сегодня уже тридцатое декабря, и вылететь в Нью-Йорк он никак не успеет. Арат, осторожно уложивший уже практически племянницу на сгиб руки, не заметил смятения Лизы. – Иди спать, – предложил он, с мягкой улыбкой заглядывая в лицо внезапно замолчавшей Катюши. – Если что, я позову. Не бойся, я правда умею с детьми. Лиза прикусила губу, а потом кивнула. Не справится Арат – так она хоть полежать успеет. В тишине. Ушла. Постояла в коридоре: "Боже, да он что-то там ей напевает! Невероятный мужчина". Лизе очень нравился парень ее сестры. Беда только в том, что Марина сама не знает, что хочет. Упустит ведь такое чудесное чудо – и всю жизнь жалеть будет. Хотя теперь не упустит. Поймала она своего монгола в такие сети, из которых, похоже, он и сам не уйдет. Ну, пусть тренируется, ему полезно. Ему еще понадобится и терпение, и выдержка. Лиза повернулась на бок и уткнулась носом мужу в плечо. У ее Андрея, кажется, выдержки и упрямства хватило бы на всю жизнь, но это Лунин. Монгол был другим: не такой прямой, не такой упертый. Скорее, пойдет в обход, вот только куда его заведет та кривая… Додумать эту, несомненно, важную мысль Лиза не успела, провалившись в сон. Проснулась под утро от тихого стука в дверь, а потом от возмущенного рева, сравнимого по децибелам со звуками Иерихонской трубы. – Лиза, кажется, мы голодные. Лиза глянула на часы. Зажмурилась. Посмотрела еще раз. Три с половиной часа! Она спала целых три с половиной часа! Кажется, впервые с момента выписки из роддома. Неудивительно, что Котенок так дико орет. А в теле зато небывалая бодрость. Больше трех, благослови Всевышний монгола и Марину, сюда его приславшую, часов! Подскочила, выхватила у него из рук дочь даже с некоторой ревностью, улыбнулась виновато, закрывая перед носом парня дверь. Только потом сообразила, что не поблагодарила. Ничего, у нее еще будет время… попросить Арата опять понянчиться с Котенком. *** Канун Нового года в России – событие, сравнимое разве что только со свадьбой. Люди бегают по магазинам, тащат в пакетах килограммы мандаринов, достают с полок последние банки соленых огурцов, до этого так старательно спрятанные от домочадцев. Мужья бегают и ищут подарки для жен, сметая с полок парфюмерных магазинов и стеклянных ювелирных витрин все то, что не успело продаться и за год. Жены, купившие подарки еще в сентябре, делают вид, что не понимают, куда испарились их благоверные, а сами из последних сил заворачивают в красивую бумагу коробки и перевязывают их бантами. На каждом углу продают елки. Москва сверкает огнями так, что глазам больно. И снег, столько снега, что Нью-Йорк бы попросту вымер, выпади там хотя бы дневная московская норма. – Ненавижу праздники, – бормочет Лиза, одной рукой придерживая Котенка, а другой тыкая вилкой в картошку в мундире. – Но оливье люблю. Арат, ты любишь оливье? Арат, уткнувшийся в телефон и быстро-быстро набиравший сообщение для упорно молчавшей Марины, растерянно поднял на нее глаза. – Я? – задумался и явно не о том салате. – Тоже ненавижу оливье по праздникам. Лиза поперхнулась от смеха. Он попытался сфокусироваться, ощущая, что ляпнул вновь что-то не так: – Мы по праздникам меньше теряем рассудок. Хотя в Америке вообще все праздники – сплошное безумие. С индейками и прочими атрибутами. Лучше оливье, – и снова ушел за экран телефона, забыв попрощаться. – А дома у вас ваши праздники, ну, что там в Монголии? – Лиза настойчиво пыталась вытряхнуть Арата из шкурки. – … Новый год, как у всех, еще мой день рождения. – Ух ты, национальный праздник всей Монголии? Он, казалось, совсем не заметил иронии. – Угу. Монгол бахархалын едер. День рождения Чингиз Хана. Матушку угораздило сделать подарок отцу. Всю жизнь теперь страдаю. Седьмого ноября, можно не спрашивать. – Уныленько прозвучало. Даже прискорбненько. Соболезную. Он нетерпеливо поерзал на стуле. Весь вид его говорил: "Все? Я могу быть свободен?" Обычно на этом месте положено начать расспросы о детстве, спросить про оценки и смело переходить на погоду. Лиза еще только начинала. Не успела. – Собирайтесь, – сказал вдруг Андрей, возникший в проходе на кухню. – Я больше не могу видеть эту скорбь монгольского народа. И Москву эту безумную ни видеть, ни слышать уже не хочу. И радио ваше дебильное. Поехали. – Куда, не в Нью-Йорк? – голос Арата. – Не успеем уже. Поразвлечься есть способы лучше. В деревню, на волю, в пампасы. Будем топить печь, ставить елку и жарить картошку. Арат тяжко вздохнул. Да какая там воля! Марина молчит, это пуще всех клеток с наручниками держит его, словно на цепи. Вынимает всю душу, опять выворачивает. Зачем она так? Снова с Георгом? Реванш? Что там происходит, в Нью-Йорке? В нынешнем веке та "степь", по которой девица могла убежать от мужчины, растянулась на все континенты. Там, за океаном, русская девушка спряталась и не выходит на связь. А бросить здесь все и лететь догонять он не может. Он просто солдат на большом политическом фронте. Страна приказала – он встал под ружье и ей служит. Экзамены не сданы, и никому совершенно нет дела до всей этой его канители с любвями. Уж лучше – в Пампасы. Лиза только головой покачала: эк его плющит! Вкрадчиво позвала: – Арат, а ты не мог бы с детьми погулять? Пока мы собираемся? – Мог бы, – тут же согласился Арат. – Прямо со всеми, комплектом. На площадке. Одевай детей. Предложение было более, чем заманчивым. Лиза уложилась в рекордные сроки. Когда за монголом закрылась дверь, она задумчиво сказала мужу: – Из него выйдет прекрасный отец. Наверное, нужно ему рассказать. – Не вздумай, – рявкнул Андрей. – Марина сама разберется. – А если нет? Если получится… как у нас? – Не получится. Твоя сестра не из тех, кто может удержать в себе такое. Будь уверена, она беднягу дожмет. Лиз… – А? – Сколько у нас тех вещей? – Сколько? – заинтересовано спросила Лиза. – Нисколько. Детей нет. Гостей нет… – Звучит невероятно заманчиво. Но ты же не спринтер, неповторимый мой муж. – Я вообще практикую все виды воздействий. Проверим? – Открой же мне новые грани, – он потерлась лбом о могучее плечо мужа. С ним не соскучишься. Пятый десяток, а сущий ребенок. Хотя в семействе Луниных все были такие: ее свекровь в свои восемьдесят бегала весь день на каблуках и гоняла, как пуля, на джипе, говоря, что стареть ей просто некогда. Андрею тоже это делать было некогда, зато он никогда не уставал ее удивлять. Всегда открывал эти самые грани. Человек – хаос, человек – приключение. Ее муж – самый нужный и самый любимый. 36. Кульбит В Москве белый день, Марина в этот раз отлично посчитала разницу во времени. Очень хлопотный день, в ожидании Нового года. В семье Выгодских этот праздник всегда отмечали особенно. Куча традиций и ритуалов, годами отточенных и соблюдавшихся досконально. Сегодня у них наряжают красавицу-елку. Ту самую, знаменитую, с целой летописью из игрушек. Кому это надо? Шаманство. Подарки, умопомрачительные запахи кухни, стол, шампанское, гости.