Русская? Неожиданно усмехнулась и шепнула: – Вот ведь козлина-то, да? Барбара смешно вытаращила глаза и тоже засмеялась. – Русская? – Ну да. И дальше все пошло как по маслу. Словно присутствие соотечественницы вдруг что-то поменяло. Словно они сразу стали сообщницами. Улыбки искренние, позы непринужденные. Снег стал белее, и ветер подул, не такой и холодный. – Предлагаю нам выпить глинтвейна и отметить это дело, – бодро предложила Барбара, она же Варя, когда швейцарское солнце соизволило закатиться за горные вершины. – За знакомство. – А давай, – улыбнулась Марина. – В баре? – Вот еще. У меня в домике есть своя кухня. Сама и сварю, я в этом профи. Разве швейцарцы сумеют сварить настоящий русский глинтвейн? Варя была очаровательна. Красивая, утонченная, элегантная, такая уверенная в себе – в ней было все то, чего не хватало Марине. Ей так хотелось научиться у нее быть такой. – Варь, а тебе сколько лет? – Двадцать восемь уже. А тебе? – Двадцать пять. – Выглядишь младше, – Варя кинула на нее лукавый взгляд. – Можно нескромный вопрос? – А попробуй. – У тебя что-то случилось? Глаза грустные. Такая красивая съемка: вокруг горы, снег, романтика… а ты холодна, как снежная королева. Нет, как несчастная Герда. – А… да. Кая я потеряла. Ты угадала. Отчего-то с Варей было очень легко разговаривать. Особенно на русском. Русский язык словно создан для того, чтобы изливать душу. – Ничего, это тоже пройдет, – тихо сказала Варя. – Все проходит, Марин. Была в ее голосе мягкая грусть. – Тоже… теряла? – Да. Но мне повезло. У меня сын остался. И тут слезы хлынули из глаз сами, хотя Марина плакать и вовсе не собиралась. Ей минуту назад еще было почти хорошо. Практически даже спокойно. Уж рыдать точно причин не было. – Так, приехали, – Варя села рядом с Мариной и погладила ее по плечу. – Расскажешь? Или просто нужно поплакать? – Я его очень люблю, – жалобно выдавила из себя Марина, глядя на новую знакомую огромными мокрыми глазами. – Не могу без него, очень плохо. И ребенка никакого не было. – Он бросил тебя? Изменил? – Нет, это я… Я его бросила. – И зачем? – Я и так ему все испортила. Он – дипломат. Ему нужно строить карьеру, понимаешь? А тут я – такая дура вся истеричная. Еще и беременность эта: он хотел на мне жениться, но ему это не было нужно, понимаешь? Он хороший, но между нами вообще только секс. Не любовь. Я ничего не могу ему дать, совершенно. – Так, стоп-стоп, – Варя бесцеремонно прервала Маринины всхлипы. – Я ничего не поняла. Он хотел жениться, но ты его бросила? И теперь горько плачешь? – Ну да. – Он тебя не любит, а ты любишь? – Наверное. – Он точно тебя не любит? Вот так и сказал? Марина вдруг замолчала. Она вспомнила, как Арат ее лечил на яхте. Вспомнила танго – всю эту оду доверию и нежности после. В памяти остро всплыла их ночь в Национале полная откровений и безмолвных признаний. А как же его слова, когда она примчалась к нему через полмира: что он не может без нее, что ему очень нужно видеть ее лишь своей? Врал? Он с ней всегда предельно честный? Что Марина наделала? – Так, – Варя смотрела насмешливо и понимающе. – Маленькая Герда ошиблась, наломала дров? – Я не знаю, – мучительно выдохнула Марина. – То есть ты просто взяла и решила, что вы с ним не пара? Себе признаваться было очень трудно. Мучительно. Да, решила. За двоих. Кивнула молча головой. – Мась, я не знаю, что там у вас произошло. Просто… хочешь совет? Я работаю моделью почти восемь лет. Я знаю этот мир изнутри. – Хочу совет, – отозвалась Марина. – За глянцевой картинкой прячется больная спина, убитый желудок и искалеченные ноги. Сейчас мы молоды и красивы. Но чуть позже у нас начнутся проблемы с кожей и волосами от макияжа и тонн лаков для волос. А потом, когда появятся морщины, у нас будет выбор: или упасть с этого конвейера, или колоть ботокс и подтягивать кожу. И знаешь… я бы сейчас все отдала, чтобы вдруг в моей жизни случился мужчина, который взял бы меня за руку и сказал: "Ты моя. Я тебя никуда не пущу". И увез бы меня домой… туда, где снег, где тепло огня. Твой мужчина – он увез бы тебя? Марина покачала головой. Нет. Арату некуда ее везти. У него ничего не было, лишь чужая квартира и самое начало карьеры. Он – гений, это несомненно. Но ему так нужно время, чтобы твердо встать на ноги! Он и сам говорил, что ничего пока дать ей не может. Возможно, через десяток лет он будет богат и известен, только рядом с ним встанет другая. Та, которая его по-настоящему достойна. – Мой мужчина… еще очень молод, – хрипло сказала она. – Даже младше меня. У него вся жизнь впереди. Я только мешаю. Один раз я чуть все не испортила, чуть не запорола ему переговоры. Не хочу так. Хочу, чтобы он был счастлив. – А ты? Кто ты сама? – Я – планета, – вдруг вспомнила она слова Лизы. – Я… И замолчала. А ведь все было не так, как она придумывала, сама себя жалея. У нее есть яхта. И контракты. И работа. И диплом. Что это за мещанство – ожидать, что муж должен тебя содержать? Она и сама – планета. Выжила одна в Нью-Йорке – вдвоем бы тоже выжили. – Пока ты молодая и красивая, пользуйся этим. В конце концов, получи образование. Купи квартиру. Люби. Люби так, словно это последние твои дни. – Ты знаешь, а у меня есть образование, – неожиданно сказала Марина, криво улыбнувшись. – Я художник. Неплохой, наверное. И работа есть, настоящая, помимо съемок. И яхта есть. И любовь… была. Самая что ни на есть настоящая. 19de9f2 – Вот видишь. Может, еще не поздно? Позвони ему. Позови. Скажи, прямо и просто, что любишь. Расскажи, что ошиблась. Ошибаться не стыдно, Марин. Стыдно – никак не пытаться исправить ошибки, малодушно их не признавая. А если ничего не выйдет – все равно живи. Жизнь одна. Второй у Марины не будет. Как думаешь, он тебе вообще ответит? Марина вздрогнула. Арат – ответит. Он всегда отвечал ей. Даже в тот день на переговорах пошел за ней. Ревнуя, сомневаясь, не веря пошел. А сейчас если она позовет, что он скажет? Варвара смотрела на Марину спокойно и молча. В ней все же была восточная кровь, и от этого новая эта подруга казалась Марине почти родной. Что она пережила, эта женщина с мудрой улыбкой и усталыми глазами? По каким стеклам прошла босиком? Марина не знала. Но сейчас была очень признательна ей. Варин глинтвейн был совсем не таким, как у Арата. И это было правильно. Все, к чему прикасался лишь Соболь, становилось особенным. Настоящим. Без единой фальшивой ноты. Надо просто ему позвонить и попросить прощения за все. Даже если вернуть ничего нельзя – она научится быть счастливой без него. Он бы так и хотел. Вернулась в свой номер задумчивая, тихая и умиротворенная. Словно на сломанную руку наложили гипс. Боль осталась, но была уже привычной, ноющей. Не пульсировала отчаянием и безнадежностью. Достала телефон и набрала сообщение: “Прости меня за все. Я тебя люблю”. 50. Я тебя так люблю Отправила. Разделась, умылась, поставила будильник на утро. Завтра – еще три часа съемок, потом еще неделя на издевательства, именуемые их фотографом “исправлением безобразий” и обратно в Нью-Йорк. Телефон неожиданно загудел на подоконнике. Марину бросило в жар, потом в холод. И куда только вдруг подевалось ее это спокойствие? Затряслись руки и губы. Вскочила с постели, запутавшись в ногах и едва не растянувшись на полу. Схватила телефон, открывая полученное сообщение. Заморгала, заставляя себя прочитать. “А мне в лицо скажешь? По-настоящему? Прямо глядя в глаза? Или струсишь опять, как обычно?” Выдохнула, успокаивая колотящееся сердце. Это было так непохоже на него: остро, прямо и зло. Снова шутит? Издевается? Или мстит? Бросила телефон на тумбочку, снова схватила, перечитала. Стук в дверь очень нетерпеливый и громкий. Кто это, Варя? Того, о чем она подумала в первый момент, просто не может случиться совсем, невозможно. Марина как была – в одних только пижамных штанах и футболке – распахнула дверь. И резко тут же ее захлопнула, крупно дрожа. Машинально, от неожиданности.