– Я так и знал, что ты снова струсила, – раздался веселый голос с крыльца. – У тебя отлично получается прятаться от всего мира и самой себя. Это сейчас Арат мог себе позволить быть невозмутимым. А еще час назад он мучительно продумывал каждое слово. Что он ей скажет? А что, если они все ошибаются? Если он ей и в самом деле больше не нужен: откажет, дверь не откроет или просто прогонит? Эту вероятность он не мог отодвинуть бездумно. Конечно же, был план “Б”… Но неожиданное сообщение от Марины подействовало на него, как жесткий хлыст на горячую лошадь. Как вовремя! И как хорошо, как легко стало внутри! Он вдруг разом успокоился, даже улыбнулся. Словно в его этом плане поставлена точка. Печать «одобрено». – Малыш, может, все-таки откроешь мне дверь? Здесь холодно. Зима, Альпы, снег. Хорошо, можешь не говорить первая. В конце концов, я мужчина… Дверь распахнулась так резко, что он едва успел отскочить. Тонкие руки вцепились в его плечи, затаскивая, затягивая его внутрь, в тепло и на свет. – Люблю тебя, – шептала Марина, целуя его холодные щеки, нос и подбородок. – Слышишь, истукан монгольский? Люблю, очень люблю. – И женой моей будешь? – ну, раз он все равно истукан, то ковать этот меч Арат будет пока горячо. – Буду. Все, как ты захочешь, я буду. – Когда? – Что когда? – Когда будешь женой? – Тебе срочно? Хоть завтра. – Смотри, что я привез. Порывшись в кармане лыжной куртки, достал крохотную шкатулочку, размером чуть больше перепелиного яйца. Филигранную, всю витую, старинную. Марина потянулась, но он поймал ее пальцы, целуя, отнял. Сам открыл, нажимая на какие-то тайные знаки. Внутри там лежало совершенно изумительное кольцо. Тонкое, нежное, серебряное, абсолютно девичье. Потемневшее от времени, лаконичное. С маленькой и очень живой бирюзой, похожей на горный родник в светлом мху. Минуту Марина смотрела на это чудо, затая дыхание, боясь даже притронуться. Все бриллианты мира не стоили и десятой части этого чуда. Живое. Только такое кольцо он и мог подарить. Только он. Внимательно наблюдавший за ее взглядом Арат молча улыбнулся, взял ее руку. На секунду Марину испугалась, что кольцо не по размеру, что ее эти глупые пальцы обманут, не оправдают. Арат угадал напряжение, тихо смеясь: – Перестань снова думать. Просто спроси. И надел. Как раз впору. – Теперь пусть все знают, что ты согласна. И только попробуй снова сбежать. Даже не думай. Найду и поймаю. И привяжу к кровати на неделю. – Неделя? Боюсь, я уже начинаю бежать, велико искушение. Ты, кровать и неделя… – Создатель, ты видишь? Невеста фривольна, меня соблазняет, а я… Марина вдруг обессилела. Просто выдохнула, чуть пошатнувшись, оседая на стул. Словно огромная плотина прорвалась, вдруг выпустив воду на город. Только сейчас до нее вдруг дошло все произошедшее. Даже в самых смелых своих мечтах, даже в сказках для взрослых, что снились ей так часто, смелости ее воображения не хватало на такой вот сюжет. Арат, ее признание в любви и кольцо. – Я забыл кое-что. – Нет, прошу… Ты… не надо. Я… Да, забыл. – Просто сиди и на меня посмотри. Хорошо? И не думай. Мне ужасно трудно. – Ты не должен. – Марина! Ты сейчас мне толкуешь о том, что я знаю и сам. Я – слепой идиот и трусливый осел-недоучка. А еще я тебе много раз все сказал. Только… так, чтобы знал лишь я сам. Она не понимала ничего. И похоже, испугалась. – Миний хайр. Миний дуртай охин. Я люблю тебя, Малыш. Знаешь, с того самого снега. Руку протянул и погиб. Сразу и насмерть. Не одна ты так любишь врать себе самой и прятаться. Я дал тебе фору. И клянусь, миний хайр, себе больше не лгать. Ты еще не передумала быть моей женой? Такого вот слабодушного идиота? Поняла. Она помнила эти слова, все спросить забывала, а что они значат? Он действительно их говорил много раз и шептал прямо в ухо в порывах их страсти, и целуя висок, будя утром, и ночью тепло обнимая. Любимая моя. Самая любимая моя женщина… Вот так крылья растут у обычных людей. Они смотрели друг на друга и не могли оторваться. Каждый взгляд – как подарок. Каждый вздох – как благословение. Главное сказано, просто слова, а как многое значили, все изменили. – Иди сюда, – Арат расстегнул свою куртку, развел руки, ее приглашая. Марина очень любила его этот жест, шагнула вперед, зарываясь носом в свитере, скользя ладонями прямо на ребра, грея руки и душу. – Безумно скучала. Мой Соболь. – Только твой. – Знаешь, за эти недели я прожила десять лет. И не смогла просто выжить. Совсем умерла. Без тебя – безнадежно. – Знаю. Сам тихо умирал. Но мне не дали. Потом расскажу. Ты скажи мне, – осторожно поднял руками ее лицо, обхватив с двух сторон и целуя, – хочешь стать моей женой уже сегодня? Я теперь совершенно серьезно, без шуток. – Хочу, уже дважды, – не раздумывая ответила. – Если ты так хочешь – я готова. – Это был первый ответ. Мне нужен будет второй. Очень-очень серьезный. Послушай и постарайся ответить мне честно. Никаких недомолвок, никаких лишних фантазий, ты слышишь? Молча кивнула. Да, все перечисленное было их личным врагом. – Когда-то… уже очень давно… одна очень испуганная девушка примчалась в Москву со своей – как ей показалось – бедой. Прямо ко мне, помнишь? Тот разговор… Мы его не закончили, и вот, как все получилось. Давай постараемся все же договорить. Честно и прямо. Пытливо взглянул ей в лицо. Поцеловал быстро в лоб. Скинул куртку и лыжные штаны, снова и снова заставляя Марину собой любоваться. Она молчала в ответ, понимая, что этот его монолог очень важен. Лишь кивнула. Да, помнит. Именно так все и было, те же слова, слово в слово они однажды друг другу уже говорили. Все верно. – Я тогда задал тебе безобразный вопрос, помнишь? Мне было стыдно потом. Сейчас я снова спрошу, но иначе. Она все помнила. И покраснела мучительно. Да, наверное, он тогда имел полное право спросить об отцовстве ребенка. Это она идиотка. И что же теперь он от нее хочет? – Я тебе сказал тогда многократно и не перестану опять повторять. Дети – огромное счастье, то, о чем стоит мечтать. Я готов. Скажи мне, а ты? Ты ведь так мне ни разу и не сказала. А я не спросил. Ты готова? Я решу все проблемы, ты ни в чем не будешь нуждаться, это не обсуждается. Сама вот готова стать матерью наших детей? Твой ответ… да не пугайся ты так! – он видел, как Марина бледнела, все шире раскрывая глаза, и торопился ее успокоить, – ничего не изменит, Малыш. Просто мне нужно знать, как нам дальше жить и что делать. Он говорил очень пылко, немного сбиваясь. Так искренне… Ущипните Марину. Двадцатитрехлетний парнишка толкует о детях? Она ощущала себя школьницей, на уроке анатомии узнающей основы и принципы размножения всех теплокровных. Сплошные открытия! Вот откуда он взялся на ее голову? Такие мужчины бывают? И что ей ответить? Обидеть отказом? Свалить на него груз всех ее проблем? Легко говорить: “Я решу их” – а ведь их очень много, ее проблем. Даже рассказать о них страшно. Очень робко, словно испуганно она покачала головой. Нет, не готова – вообще ни к чему. Как много он просит! Вот так запросто и стать вдруг взрослой? Это Марина-то, которая опять даже не вспомнила бы про контрацепцию, стремительно глупея в его присутствии? Если бы он не задал этот вопрос – она снова брякнулась бы на те же самые грабли. Нужны ли ему все эти заботы? –Ты сомневаешься, – не спросил – утверждал. Снова кивнула. Она вообще всегда и во всем сомневалась. – И почему же? Давай ты попробуешь просто сказать, – он смотрел на нее так ласково, разговаривал так терпеливо! Неужели и в самом деле – любит? – Вот все то, что сейчас ты надумала. И мы решим, как нам быть. Ведь мы теперь вместе. Вместе, Малыш? – Я… очень хочу, – спотыкаясь, пробормотала она. Еще никогда она не пыталась облечь свои все страхи в слова. – Мне просто немыслимо трудно поверить. Ты ни разу меня не подвел. Но мне кажется каждый раз, что мужчины… вы не можете быть навсегда. Вы уйдете. Он вдруг резко выдохнул. Улыбнулся. Зачем, почему? – Это все твои страхи, Малыш? Что еще? Все выкладывай. – Нет. Еще есть контракт, работа. И жить просто негде, и мама… – Это все? Ничего не забыла? Кредит за учебу… Он издевается? Смотрит весело, просто светится. Сцепила пальцы упрямо. – Да, и кредит. И приданого нет, между прочим. Громко фыркнул. Он еще и смеется? – Контракт… а знаешь, я встречался с Георгом буквально вчера. По пути сюда. Ну…. не совсем по дороге, конечно, но мы пообщались. Если бы он не подхватил ее быстро под мышки – она бы, наверное, грохнулась вместе со стулом на пол. От испуга, от неожиданности. – Зачем, почему? Мы же с ним… – Я все знаю. Маленький, я же юрист. Я запросил твой контракт, представившись женихом. Он вспомнил Москву и отчего-то вдруг сразу поверил. Очень умен, я горжусь до сих пор победой над таким противником. И знаешь, тебя понимаю. Он вспомнил свой разговор с Георгом. Непростой и такой… ошеломительный. Противник его непросто был очень умен. Жизненный опыт, тот самый, что у Арата еще впереди, позволял этому старому лису буквально угадывать мысли. Впервые Арат ощущал себя, как на ладони. Поежился, вспоминая внимательный взгляд алмазного короля, сгреб Марину в охапку, уселся на стул – единственный в комнате, устраивая девушку у себя на коленях. Из своих рук не выпускал ни на минуту, словно боялся, что она исчезнет, улетит. Как улетела из цепких рук Георга. Да, тот ему сразу поверил. Без объяснений, без слов даже тут же все понял: перед ним не просто противник по сделке, даже не случайный эпизод в жизни Марины, не просто любовник. Он не задал Арату ни единого вопроса. Лишь утверждал. И самым удивительным был тот факт, что Георг знал об их связи. И Марину тогда потащил он в Москву – да, именно как оружие. Интуиция Соболя не подвела. Хитрый старый лис! А решающий удар наносить не стал, теперь поясняя почти снисходительно: “Это бы вас обоих сломало. Я, наверное, просто старею, становлюсь сентиментален. Но не смог. Ни один бизнес-проект в мире не стоил убитой Марины”. И добавил в ответ на недоверчивый взгляд монгола: “Она вас очень любит. С первой же вашей встречи между нами больше не было ничего. Да, я очень хотел ее наказать. Отобрать, отомстить. Но, видя вас двоих тогда, в зале Националя, я понял, что потеряю себя. Один только шаг – и я, очевидно, погибну. Превращусь в чудовище”. Арат тогда просто молчал. Он так многое хотел бы сказать этому своему оппоненту, но было совершенно очевидно – слова здесь не требовались. Делать здесь ему больше было нечего.