57. Трижды женатые Совершенно точно и однозначно: брачные ночи нужны женихам и невестам для очень простого – всласть выспаться. Никто не тронет, никто не рискнет позвонить – тишина и спокойствие. Номер для новобрачных, подаренный на свадьбу четой Луниных, был прекрасен: с огромной ванной в полу, размером с домашний бассейн, с зеркальными стенами и потолком. Была ли в мире хоть одна еще пара, которая так стремилась связать свои жизни – намертво? Двое спали в обнимку прямо в центре гигантской кровати на шелковом алом белье. Арат проснулся первым. Он смотрел в потолок, разглядывая в зеркале спальни свою супругу, Звезду, сладко почивавшую на его плече. Она даже не сумела вчера раздеться, да и он сам не помог ей, только платье смог снять. Кружевное бюстье и тонкий орнамент из пояса для чулок и ажурных трусиков, ослепительно-белый, светился на фоне постели, как снег. Нежная кожа, светлая грива волос, разметавшаяся вокруг ее головы, точно нимб. Во сне выражение ее лица было совершенно детским, таким беззащитным и трогательным, что Арат таки не удержался, легко поцеловав ее в самый краешек губ. Очень медленно, хлопая пушистыми ресницами, его супруга начала свой нелегкий путь из недр ночных снов в реальность. Потянулась губами, настойчиво требуя поцелуя. Граница между сном и явью была такой тонкой, что девушка даже не сразу сообразила, где она. Они продолжали, неспешно и трепетно. Очень остро теперь понимая: у насмешницы этой Судьбы не бывает случайностей. И небывалый снег, их столкнувший в темных лабиринтах ночного Нью-Йорка – лишь тому подтверждение. Дорожки из мягкий прикосновений, влажные точки из поцелуев. Электрические разряды. Изумительные танец чувств тех, кто нашел наконец-то друг друга. В зеркалах их роскошного номера отражалось волшебное действо. Не секс – настоящее чудо любви. Оба уже обнаженные, трепещущие, смотрящие друг на друга с восхищением и обожанием. Каждая встреча их взглядов приводила к порыву. В каждом движении страсть. Марине казалось, что он и есть – тот океан. Каждым звуком прибоя накатывавший на нее, как прилив. Заполняя до самых легких, всю без остатка. Она задыхалась, тонула, захлебываясь от восторга. Раскинулась, как континент или остров, принимая и отдаваясь. А Арат… пожалуй, впервые он понял, что значило издревле так хорошо знакомое всем мужчинам занятие: брать свою женщину. Забирать у всего этого мира, чтобы не отдать никому, никогда. Арат брал ее снова и снова, лаская, доводя до несчетного количества пиков, изматывая, выворачивая наизнанку. Его женщина в чутких руках и кричала, и пела. Раскалялась, как оголенный электрический провод, реагируя уже даже просто на прикосновение. Такая прекрасная, такая чувственная, открытая – только для него. Его жена, его супруга, любовь и страсть, друг и соратник. Марина Потемкина. Она не могла уже даже дышать. Лежала, разметавшись на кровати, разобранная на кусочки и клеточки. Тело дрожало, как желе, наполненное негой и бессилием, глаза открываться отказывались. От легкого прикосновения мужского пальца к ее губам она вздрогнула. – Выпей. Я… кажется, был несдержан? Приоткрыла глаза. Арат держал прямо перед ее губами бокал с шампанским. Шампанское по утрам. Это ужасно и пошло. Но им точно можно. – Ты… как обычно, прекрасен. Но мне кажется, что я сегодня не смогу даже встать. Даже рукой пошевелить. Нет, не смотри на меня так больше… Она перевела взгляд с бокала на мужа. Влажный, с расцарапанными плечами и шеей, с мокрыми волосами он сиял, будто натертый о замшу медяк. – Там ванная такая, м-м-м… Допивай, и я понесу тебя мыться. Просто мыться – не вздрагивай так. Вода, губка и пена. Не больше. Ага. Так она и поверила. Ни одно их совместное мытье не заканчивалось просто пеной. Тем более, что шампанское действовало на нее как обычно. Марина пьянела стремительно, легкое пузырение разума снова толкало тело навстречу приключениям. Словно прочтя ее мысли, Арат снова наполнил ей фужер. – Спаиваешь жену? Прямо с первой же ночи? – Уже день, миний хайр. Спаиваю, развращаю, растляю… хотя это уже я закончил, всячески удовлетворяю. Марина хихикнула, допивая бокал. Он легко подхватил ее на руки и, теряя свое полотенце, понес жену в ванную. Свою жену, свою Звезду, свою морскую Богиню.6cbcf2 Ванная была встроена прямо в пол, облицована маленькими стеклянными плитками, заполнена горячей водой, от которой шел пар. На бортиках стояли зажженные свечи – монгол подготовился к их первой супружеской водной процедуре весьма основательно. Спустил ее в воду – девушка погрузилась сразу по грудь, лишь половина безупречных полукружий возвышалась над гладью воды, словно айсберги. Марина поймала взгляд мужа, весьма красноречиво на них остановившийся. С первой их встречи он просто млел от этого ее несомненного богатства. И его возбуждение лишь подтверждало увиденное. Арат шагнул прямо в воду, прошептав очень тихо и хрипло: – Только мыться, насколько я помню? Вода, губка и пена. Марина усмехнулась прямо ему в лицо. Конечно же, только губка. А как же! Молча взяла огромную губку, похожую на коралл, прямо с бортика ванны, там же стояла золотистая жидкость в красивом дозаторе – видимо, нечто вполне подходящее для ее целей, плеснула на губку, потянулась навстречу своему мужчине, глядя прямо в глаза. Там полыхало такое опасное пламя, что Марина вдруг остановилась. Все время их знакомства этот необыкновенный человек просто сдерживался. Она поняла это очень отчетливо. И вот теперь маски сняты, и предохранители скинуты. Перед ней стоял настоящий монгол: дикарь, донельзя откровенный, возбужденный и мощный. Мужчина с большой буквы. Только ее, ничей больше. Медленно взял ее ослабевшую руку в свою, забирая ненужную ей больше губку, глаз не отводя. Приподнял за подмышки, подсаживая на бортик и на нем разворачивая. Легко толкнул, уложив вдоль воды, как на пляж. Влажная теплая губка вдруг коснулась ее кожи, уже горевшей от возбуждения. Будто и не занимались они с ним любовью только что. Это заразно? Такое безумие тел и чувств, это пройдет? Или они будут вечно так кувыркаться в постели, лишь изредка выходя, чтобы встретить разносчика пиццы? Уверенное движение пальцев по внутренней стороне бедра, чуть раздвинувшее ее ноги, вымело все глупые мысли из ее головы как сквозняк. Только чувства. Эти пальцы! Он снова играл на ее теле очень древнюю мелодию. Каждая точка – как клавиша, каждая ласка – удар по струне. Умышленно задевая самые тонкие нити женского сознания. Минуты спустя она уже извивалась, стонала, кричала, совершенно бесстыдно тянулась навстречу его пальцам и ладоням. А он словно лепил из нее изваяние страсти, как из податливой глины, лишь нашептывая в ухо что-то невероятно нежное на своем этом монгольском. Неминуемая катастрофа приближалась, со всех потаенных углов ее тела стекали горячие волны, сознание отступило, Марину уже просто трясло будто в припадке, она что-то кричала ему, пыталась соскользнуть в воду с бортика – он не пускал, пыталась сопротивляться – не вышло. Ровно в крохотном шаге от взрыва, с пугающе филигранной точностью он вдруг накрыл ее телом, неведомо как оказавшись поверх, прижимая к поверхности, буквально размазывая по влажной плоскости, заставляя цепенеть под собой, ощутив всю тяжесть восхитительно-мускулистого тела. Так земля укрывается небом, а дно океана – водой. Это было так невероятно, пронзительно-остро: и его стремительное вторжение, яростное, очень быстрое, и этот весь вес поджарого и тугого мужского естества, что Марину накрыло. Впервые за всю свою жизнь она потеряла сознание – прямо на пике их страсти. Отключилась, пропала, нырнула куда-то так глубоко, что себя и не помнила вовсе. Испуганное лицо ее мужа стало яркой картинкой, вдруг всплывшей в момент просветления. Приходить в себя было странно: как будто густой туман в голове и глазах рассеивался, но очень медленно. Марина попыталась оглядеться, насколько хватило ей сил. Она лежала уже на постели, завернутая в огромное и пушистое полотенце, укрытая одеялом. Тело не чувствовалось совершенно. У Арата вид был ужасно растерянный и виноватый. – Ты меня напугала. В жизни больше не дам тебе шампанское. На тебя оно… плохо влияет. Были бы силы – она бы смеялась. Шампанское, правда, и кто бы мог только подумать! – Скажи… ты наконец-то дорвался? Все было… я видела небо в алмазах. Скажи, муж, я где-то в раю? Облегченно вздохнул, ее крепко обняв. – Малыш, ты прости. Да, сорвался, я так больше не буду… – она громко и негодующе фыркнула, – или буду, наверное, – фыркнула громче, – хорошо-хорошо, буду много, подолгу и часто. Оба они рассмеялись. Сказать откровенно – сорвались они вместе, на пару. Словно ждали отчего-то всех этих брачных ритуалов, а теперь ничего их не сдерживало. Сколько продлится их страсть, не ведал никто. Любовь тоже не вечна. Но у этих супругов было еще много всего очень важного. Общее дыхание на двоих, общие сны и мечты. Даже мысли. И дети. У них будет много детей. Двадцать. Десять… ну, пятеро – хорошо, пусть так будет. Их продолжение, удивительное, гениальное, очень красивое. Вечная песня любви и единства влюбленных. 58. Эпилог Нью-Йорк, год спустя Самый старший Потемкин молча держал правнука на руках. Они очень внимательно друг друга рассматривали – самый младший Потемкин был тоже серьезен и даже суров. Разрез темных глаз на чеканном лице не оставлял и тени сомнения в фамильном сходстве. А светлый завиток волос над азиатским лбом его лишь подчеркивал. – Богатырь. Хучтей!* – Маленький обжорка, – Марина тихо подошла, не решаясь тревожить пасторальную картинку. Этого монгольского крепкого старика ростом едва ли ей по плечо она все еще немного побаивалась, хоть он ни разу не посмотрел в ее сторону как-нибудь косо. Просто он так неожиданно прилетел к ним в Нью-Йорк на годовщину свадьбы, никого не предупредив. И она тут его встретила взъерошенная, сонная, босая и совершенно непрезентабельная. Дед как всегда смотрел строго, оценивающе, почти не улыбаясь, был молчалив и задумчив. Интересно, ее муж лет этак через пятьдесят будет похож на него? Да, скорее уж Арат пошел в деда, чем в отца. Отец с матерью тоже приезжали, Марина в Монголию поехать не смогла, потому что почти сразу после третьей свадьбы тест показал ей две полоски. Арат носился с ней, как с хрустальной вазой, исполнял любое желание, вот только ей совершенно не хотелось ни селедки с вареньем, ни соленых арбузов. Только одного – своего мужа. И до сих пор хотела ровно того же. – Порода, – дед изобразил на своем лице подобие улыбки, было видно, что ему это дается непросто. Не привык он улыбаться, Арат вот совершенно не такой. – Григорий Аратович Потемкин гордо звучит. Марина вздохнула. Как рожать – так им, женам. А как “порода” – так Потемкины. Дед покосился на жену внука. Норовистая лошадка, издали видно. Точно такая, как все они любят. Тоже породистая. Он с первого взгляда выбор внука понял и одобрил. И когда тот звонил из Нью-Йорка в полнейшей панике, вопя в трубку деду: “Она рожает, дарга, в Москве, а я тут! Что мне делать?” – старший Потемкин все рассудил очень быстро и правильно, сев в самолет и прилетев в Москву даже раньше непутевого, хоть и счастливого внука-папы. Да, задали они тогда всем крепкого жару. Эти двое ничего не делают без искр и пожара. Огонь, а не пара. Марина рожать без мужа наотрез отказалась – сказала: "Никуда не пойду, хоть вяжите”. Раз обещал он с ней быть в этот страшный момент – ну, так она его дождется. Вязать не пришлось, но тогда победить ее смог только дед. Вошел к роженице в палату, сказал пару слов очень тихо, и все дальше пошло как по маслу: ни криков, ни громких истерик.