– Как он? Лиза Дашкова, сидевшая у постели раненого всё время и выходившая, лишь чтобы привести себя в порядок и немного поспать, сделала предупреждающий жест рукой и произнесла шёпотом: – Заснул. – Затем поднялась со стула и, выйдя в смежную комнату, тяжело прислонилась к стене. – Э, а давай-ка, Лизонька, ты сейчас пойдёшь и поспишь хотя бы до завтрашнего утра. – И гася возможные отговорки, Анна жёстко добавила: – Я сейчас вызову дворцового лекаря и пригоню сюда хоть полсотни травниц. Всё самое плохое уже миновало, так что к его пробуждению ты должна сиять, как золотая гривна с монетного двора. А то представляешь, что он увидит? Замученную, высохшую и потрёпанную девицу, которая к тому же должна стать его женой! Выпроводив Лизу, Анна снова вошла в комнату, где лежал Горыня, и присела на стул, долго смотря в его лицо, на котором даже в забытьи были плотно сжаты губы. Она что-то тихо зашептала, коснулась губами лба раненого, затем потёрла ладони и раскрыла сжатые кулачки прямо над княжичем, и из них словно огоньки просыпалось светящееся облако искристой пыли, которая мгновенно впиталась в тело. Лицо сразу разгладилось, Горыня как-то обмяк и, глубоко вздохнув, повернулся на бок, засунув кулак под подушку. На следующее утро княжича разбудил звук девичьих голосов, журчавших словно ручей, прямо у кровати. Раскрыв глаза, он чуть приподнял голову и увидел, что лежит на огромной кровати, что в ширину была значительно больше, чем в длину, а сама кровать стоит в большой светлой комнате, с расписными стенами и большим столом в центре, накрытым белой скатертью. От серебряного чайного набора по скатерти разбегались мелкие солнечные зайчики, а над чашками едва заметно вставал парок. Как раз за чаем и сидели пять девиц, негромко что-то обсуждавших. А прислушавшись, Горыня понял, что обсуждают они не что, а кого, а именно его. – Всё равно будет влезать в разные переделки, – припечатала Анфиса Гагарина. – Я эту породу знаю. У меня и батюшка и три брата старших. Так постоянно кто-то лекарем пользуется, а то и все вместе. – Она негромко фыркнула. – Да, согласна. Нрав у Горынюшки, конечно, спокойный, но это вовсе не мешает ему участвовать в крайне сомнительных предприятиях. – Катерина Лопухина вздохнула. – А он настоящая шкатулка с секретами. Мне тут от Кропоткина привезли пластину, что не плавится в огне горячей кузни. Не плавится, но и не становится хуже. Хвастается, змей подколодный. А мне бы весьма пригодился сей рецепт. Вон, Любаве никак посох-начертатель драконьего призыва сделать не могу. Горит всё, словно бумага. Любава, сидевшая напротив Анны, лишь сосредоточенно кивнула, подтверждая слова Кати, и, вопреки своему обычному поведению, молча уткнулась глазами в чашку. – Ну, не всё так плохо, сударыни. – Лиза Дашкова улыбнулась и обвела присутствующих взглядом. – На Горыне печать нашей Пресветлой Госпожи Макоши и, кстати, метка самой Мары. Так что убить его совсем непросто, хотя, конечно, возможно. Но про печать совсем немногие знают, так что клинок, что был у того бретёра-гишпанца, не только стрелял отравленным облаком ослепляющего зелья, но и сам был смазан ядом Борджиа[9]. Весьма действенная смесь, но к счастью, не для нашего героя. Обычный человек скончался бы, несмотря на все усилия лекарей, а этот вон, лежит себе, подслушивает… – И, обращаясь уже к Горыне, добавила: – Вставайте, Горыня Григорьевич. Я знаю, что вы уже проснулись и чувствуете себя хорошо. – Ну, если мне дадут одеться… – Уж чего мы там не видели-то? – Анфиса притворно всплеснула руками, но Анна, тронув колокольчик на столе, не оборачиваясь на вошедшую прислугу, бросила: «Одежду княжичу». Затем словно сговорившись, девушки одновременно встали и вышли из комнаты, дав Горыне возможность нормально встать и одеться в чёрный повседневный мундир Государевой Канцелярии. Чего было не отнять у местной медицины, так это скорости восстановления. По сути, никакого послекризисного состояния и долгого лежания в постели. Лекарь держал раненого или больного в состоянии сна всё время лечения и поднимал его лишь тогда, когда пациент был полностью здоров. Так что Горыню не шатало, и двигался он вполне бодро, и, когда вошёл в комнату, где сидели девушки, был вполне готов к разговору. Но к тому, что его встретят натуральной головомойкой, обвинив за пару минут во всех грехах, готов, конечно, не был. Говорила только Анна, а остальные девушки лишь изображали согласие с её позицией, и когда княжна выдохлась, озвучив последний пункт требований – перевод в Академию наук, Горыня улыбнулся всем пятерым и только сейчас присел в полукресло, стоявшее рядом. – Пункт первый. Да, мы в общем не чужие друг другу люди, но это не повод устраивать подобный разнос. Пункт второй. Если вы хотите спокойного и покладистого мужа, то искать нужно где-то в другом месте. Ну и третье. Человек, который посоветовал вам устроить подобный спектакль, вам не друг, а как раз наоборот – злейший враг. Потому что сама перспектива вести под венец сразу пятерых меня вообще не прельщает, а даже слегка пугает. И чтобы у вас в голове не закралось никакой шальной мысли, могу прямо сейчас пойти к государю и положить на стол прошение об отставке. Поеду в Южное войско десятником, чего мне никто запретить не сможет. Вы реально думаете, что положение в обществе, звания и награды что-то для меня стоят? Да я в могиле видал ваши светские игрища. И на этом жизнеутверждающем аккорде позвольте откланяться. Он встал и, найдя глазами Лизу, поклонился. – Лизавета Михайловна. От всего сердца благодарю за лечение и заботу. После чего поклонился уже всем и вышел в коридор. Когда стихли звуки его шагов, Анфиса тяжело вздохнула и, потеребив кончик косы, задумчиво произнесла: – Ну, теперь у нас только два выхода. Или мы его ведём под венец, или он нас. – И вот какого змия мы тут ему устроили? – Катя вздохнула. – Не зря мамка моя говорит, что от мужика только лаской и улыбкой что-нибудь добиться можно. Идущего по коридору Горыню перехватил князь Васильчиков, к которому Стародубский испытывал глубочайшее уважение, и, лишь взглянув в лицо княжича, потащил его куда-то в переплетение дворцовых комнат и переходов. Пройдя через два поста охраны, они поднялись по узкой металлической лесенке и оказались в небольшой прихожей, устланной толстым ковром, откуда вели сразу шесть дверей. – Покои государынь, – спокойно пояснил князь Васильчиков и уверенно толкнул крайнюю левую дверь, за которой оказалась большая и очень светлая гостиная, с высоким резным потолком, ростовыми окнами, зеркалами и мягкой мебелью. – А это семейная гостиная. – Он точно так же спокойно провёл Горыню через комнату и аккуратно стукнулся в дверь, покрытую белым лаком. – Входите! – Голос Михайло не узнать было невозможно, и Горыня машинально одёрнул мундир. – Государь. – Княжич, остановившись в дверях, замер, сделал шаг вперёд и коротко поклонился. В этом кабинете он ещё ни разу не был, несмотря на то что входил в ближнюю свиту царя. Комната была небольшой, примерно шесть на шесть метров, с массивным столом из тёмного дерева по центру, высокими книжными шкафами вдоль стен и огромным метровым глобусом в углу. Михайло Алексеевич сидел за столом в одной рубашке и, подслеповато щурясь, затачивал карандаш коротким засапожным ножом. – Проходи, Горыня Григорьевич, не чинись, и не тянись. – Михайло аккуратно поставил карандаш в стаканчик острием вверх и негромко рассмеялся. – Можно сказать, мы с тобой родственники. Были вот дальними, а теперь и ближними будем. – Это после всего, что они там мне наговорили? – Горыня с сомнением посмотрел на государя. – Наговорили! – Михайло фыркнул. – Мои, вон, бывает, и кричат на меня. Да вот только ни у тебя, ни у них особо выбирать-то не из чего. – Самодержец огромной империи сдвинул руками документы, с которыми работал, в сторону и, достав откуда-то снизу бутылку и три бокала на высокой ножке, ловко наполнил их густым красным вином. – У них выбора нет, так как мало того, что ты Рюрикова кровь, да ещё отмечен Макошью, да и сила в тебе большая. Источник ваш, в имении, где ты посвящение проходил, уже по первому разряду числится, да так, что ко мне уже из Китежа подкатывали, просили отписать для волхвических нужд. Да и рода хорошего. А это тоже, как сам понимаешь, важно. Ну и последнее по списку, но не по значению то, что тебя приняли все Анюткины сёстры во Макоши. А прийтись по сердцу сразу пяти разным девицам… это, сам понимаешь, непросто. Горыня взял поданный ему бокал и, отпив небольшой глоток, поразился глубине вкуса благородного напитка. – Ну а мне-то эта канитель зачем? – Он посмотрел на государя. – Живу себе спокойно, никого не трогаю… ну почти. А если они решат, что клевать мне мозги это вообще замечательная идея? Вы меня простите, государь, но у меня и других забот хватает. И война в доме мне совсем не нужна. Сначала подумал, что они вроде нормальные девицы и можно будет с ними как-то договориться, а сейчас понимаю – дурацкая была затея. Лучше я до седых волос буду бегать к лекаркам, чем воевать и дома и на службе. Михайло Третий нахмурился, побелел, поставил бокал на стол и, подняв пронзительный взгляд на Горыню, звенящим от напряжения голосом произнёс: – Не девку себе на ночь выбираешь. Анна – царских кровей! – Царская кровь – это, конечно, очень важно и нужно. – Горыня поставил бокал на край стола и кивнул. – Да вот только жизнь эта – моя. И почему это я должен все оставшиеся годы мириться с их склоками и руганью? Я мало делаю для державы? Сплю по шесть часов в день. Бумаги извожу, как канцелярия, подковы коню своему меняю чуть не раз в три месяца, мундир, вон, порохом пропах так, что не отстирывается. Что ещё я должен положить на этот жертвенник? – Подожди, Горыня. – Князь Васильчиков коснулся руки княжича и пристально посмотрел на царя. – Государь не то хотел сказать. Правда, Михайло Алексеевич? Государь отвернулся и, помолчав несколько минут, видимо справляясь с гневом, нехотя кивнул. – Правда твоя, князь. Не то. Сейчас мои жёны как раз беседуют с Анькой и её подругами. Хвосты им накручивают, чтобы не виляли лишку. Но и ты с пониманием быть должон. Круг Макошин это огромная сила. Огромная, и для нас, для всей империи очень важная. И как бы не важнее, чем всё, что ты делаешь и ещё сделаешь. Анька ведь не просто Открывающая. В девочке дар великий, открывать новые источники, а каждый источник это как глоток воды в жаркий день. И источники, они ведь как люди. Тоже болеют, чахнут и пропадают без следа. И без Открывающих никак не справиться. А силу ей даёт круг сестёр. А сила круга она и в муже, что с ними. За полгода, что ты рядом с девчонками, Аня подняла вдвое больше источников, чем все три московских Круга, вместе взятых. Даже забытый «Кузнецкий колодец» оживила. А над ним не один десяток волхвов бился. – Государь снова замолчал, глядя невидящим взором куда-то вдаль. – И если спросить, где ты нужнее, рядом с Анной или на фабриках князя Кропоткина, то скажу тебе точно. То, что делает моя дочь – нужнее во сто крат. – Ладно, государь. – Горыня кивнул. – Надо так надо. Не скажу, что мне нравится вся эта история, но… – Без но. – Михайло хлопнул ладонью по столу так, что бокал подпрыгнул, недовольно звякнув. – Через две недели – пойдёшь под венец и свирели в Родов дом. Для жилья вам отдаю Владимирский дворец, что за Родовым подворьем, у Перуновой башни. Там и вам и охране будет просторно, заодно и библиотека дворцовая рядом. – Да, без библиотеки никак, – задумчиво произнёс Горыня. – Кстати о книгах. Эдуард Иванович уже убыл в Тавриду? – А при чём тут Тотлебен[10]? – Михайло подозрительно посмотрел на княжича. – А при том, что при всём его таланте инженерное оборудование позиций на побережье нужно проводить не под пушки образца сорокового года, а под новые орудия. Плюс бронеплиты для усиления защиты огневых точек, новые наблюдательные приборы и всё то, для чего ещё нет ни инженерных наставлений, ни расчётов. – А нужно ли тащить новые, ещё не отработанные виды вооружения? – Государь чуть прищурился, глядя на Горыню. – Если сейчас евроорда получит по мозгам особенно больно, то ещё лет двадцать – тридцать будет тихо. – Горыня улыбнулся. – А к этому времени мы такое сделаем, они опупеют от горя. А чтобы они получили как следует, нужно всё поставить и расставить, как нужно. А кто ещё это сделает, кроме меня? Тотлебен, конечно, гений, и в следующий раз он всё это сделает так, что мне и не снилось, но в первый раз без меня никак. – Сбежать, значит, задумал. – Михайло задумчиво начал барабанить пальцами по столешнице, обтянутой зелёным сукном. – Так на войну же, а не к девкам… – нейтрально произнёс Васильчиков. – Да, пусть бы лучше по девкам бегал, если здоровье позволит. – Отмахнулся император. – А ну как что случится, кто будет поднимать эти… как их… самолёты, вот. – Первая эскадрилья сформирована и уже обучает пилотов второй волны. – Горыня удивлённо посмотрел на Михайло, не понимая, как мимо него мог проскочить документ о первом выпуске лётчиков-инструкторов. – Сейчас уверенно пилотируют уже двадцать восемь пилотов и заканчивают учёбу ещё тридцать человек. Через неделю второй выпуск, и мы закрываем весь состав Особой эскадрильи «Сокол». Техники уже готовы и проходят практику на обеспечении реальных полётов. Всего собрано и готово к использованию шестьдесят самолётов, запасные двигатели и боеприпасы из расчёта полсотни боевых вылетов на каждую машину. По результатам экзаменов и практических стрельб, а также учитывая звания, полученные до службы в отдельном учебном полку, командиром эскадрильи назначен полковник Степанян. И поверьте, государь, лучшего командира и не найти. – Да знаю я, – ворчливо отмахнулся Михайло. – Переманили у егерей отличного командира. Мне Денис Васильевич тут целый скандал закатил. – Вспомнит ещё господин Давыдов нас добрым словом, когда его егерей летуны будут прикрывать да забрасывать в тыл врага, – с улыбкой ответил Горыня. – И, государь, не его ли спешно в госпиталь доставили воздухолётом с рассечённым плечом? – Его, – Васильчиков кивнул. – Решил первым ворваться во дворец наместника султана, вот и отхватил. – В общем, у летунов дела идут и без меня. – Горыня вернул обсуждение к волнующей его теме. – Взять Царьград и проливы за оставшееся до войны время мы конечно же не успеем, а объединённый флот уже движется. И собственно время до войны – это ровно столько, сколько нужно, чтобы посадить всё это отребье на баржи и перебросить к нашим берегам. – Доложили уже. – Михайло вновь нахмурился и, не чувствуя вкуса, допил бокал. – Думаешь, расколотим мы эту армаду? – Расколотим, конечно. – Горыня пожал плечами. – Вопрос в том, сколько людей положим и не придётся ли выводить войско с Кавказа. – Ладно. – Михайло кивнул. – Даю тебе своё дозволение. Сразу после обряда отправляйся в Южное войско. Будешь там главным по использованию летунов и «Царёвым оком», о чём я сейчас же сообщу Тотлебену и командующему войском Багратиону. На время кампании дам тебе звание адмирала воздушного флота, чтобы летуны быстрее шевелились, и даже воздухолёт свой отдам. На время, конечно, но доберёшься «Белым лебедем». – Не нужно. – Горыня усмехнулся. – Полечу на «Вещем Олеге». Его уже давно пора переводить ближе к фронту. 4 Круги ада, это ерунда. Я ушёл после девятого. Лоренцо де Куава. Военный медикус легионерского госпиталя. Римская империя, 1850 год от обретения благодати На двести пятом году жизни упокоился волхв-смотритель Нило-Столбенского Источника Елисей Михайлович Режицкий, известный миру как Елисей-врачеватель. Личная Государева Канцелярия, Русский Волхвический Собор и Высший Сословный Совет выражают согласную скорбь по почившему всем ученикам Елисея-врачевателя, его семье и близким. Решением Русского Собора и Высшего Совета на содержание и благоустройство Нило-Столбенского Источника дополнительно выделено двести тысяч гривен, каковые будут потрачены на устройство гостиниц и подворий для страждущих и болезных. Также решено подворье Нило-Столбенского Источника, больницу и приимный дом назвать именем Елисея-врачевателя – Елисеевское подворье, и следующий новооткрытый источник тако же поименовать его именем «Источник Елисея-врачевателя».