– Придёт, как проголодается. – Он у нас вечно голодный, – вздохнула мать и принялась по второму разу твердить всё то же самое, потому что не говорить обо всём об этом она просто не могла. Мать не умела молчать. Всё время читала Библию. Она была слишком старой, чтобы быть его матерью, слишком уставшей от жизни и слишком недалёкой. * * * Билл Хьюстон удовлетворённо смаковал пиво, но с определённого момента оно перестало лезть ему в горло. Эта забегаловка, по всей видимости, стояла фасадом к западу, потому что через открытую дверь помещение заливало светом жгучее солнце. Кондиционер тут отсутствовал, но в заведениях, в которых он пил, это было делом привычным. Кабак как кабак, что уж тут. Он вернулся из туалета, а Кинни всё допытывался у пляжного босяка: – Так что ты там натворил-то? Ну-ка признавайся как на духу! – Ничего. Да забей ты. Билл Хьюстон сел и сказал: – Ничего против вас, парни, не имею. Только есть у меня младший братишка – так вот он хочет пойти в морпехи. Бывший морпех был уже пьян. – Ну это всё фигня. Вот я-то всякого навидался. – Говорит, дескать, сделал там чего-то с какой-то бабой, – объяснил Кинни. – Где? – не понял Хьюстон. – Да во Вьетнаме, чтоб его, – сказал Кинни. – Ты чем слушаешь-то? – Я-то всякого навидался, – повторил парень. – Там как оно всё было-то: они, значит, бабу эту держали, а этот чувак взял да пилотку-то ей и вырезал. И вот такая хуйня там всю дорогу творится. – Твою ж душу! Без балды? – Да я и сам такое делал. – Так это ты делал? – Ну я ж там был. Хьюстон сказал: – То есть ты прям реально… – повторить за бывшим морпехом не поворачивался язык, – реально это сделал? Кинни сказал: – Ты пилотку у какой-то сучки вырезал? – Ну я прямо там был, когда всё случилось. Совсем рядом, прям вот в той же – ну, это, почти в той же деревне. – Это были твои ребята? Твоё подразделение? Кто-то из твоего взвода? – Не, не наши. Это какие-то парни из Кореи, корейское подразделение какое-то. Эти засранцы ваще без тормозов. – Так, теперь заткнись нахер, – велел Кинни, – и выкладывай нам, что ты натворил. – Ну, там ваще много всякой нездоровой хуйни происходит, – ответил парень. – Да ты балабол. В морской пехоте США никогда такого не допустили бы. Ё-моё, какой же ты балабол. Парень вскинул руки, как арестант: – Эй, ну ты чё, чувак, – заради чего такой кипиш? – Просто скажи мне, что ты резал живую бабу, тогда признаю, что ты не балабол. Бармен крикнул: – Эй ты! Я с тобой уже говорил! На проблемы нарываешься? По морде захотелось? Это был крупный толстый гаваец без рубашки. – Вот это как раз и есть моук, – пояснил их собутыльник, когда бармен швырнул на пол тряпку и подошёл к ним. – Я ж тебе сказал отсюда выметаться. – Так то вчера. – Я говорил тебе выметаться отсюда с этим твоим гнилым базаром. Это значит, что я не хочу тебя здесь видеть – ни вчера, ни сегодня, ни завтра. – Э, я ж тут с пивом сижу. – Забирай с собой, мне насрать. Кинни встал: – Давайте-ка съебём по-хорошему из этого сраного шалмана. – Он сунул руку за пазуху и потянулся к ремню. – Так, если ты там за волыной полез, так ты у меня сядешь, если я тебя сразу не прикончу. – Меня в жаркий день выбесить легче лёгкого. – Катитесь отсюда, вы трое. – Ты нарываешься или как? Молодой босяк разразился безумным смехом и отскочил к двери, покачивая руками, будто обезьяна. Хьюстон тоже поспешил к выходу, бормоча: «Давай, давай, давай!» Он ничуть не сомневался, что и впрямь заметил у Кинни за поясом рукоять пистолета. – Видите – вот это и есть моук, – сказал босяк. – Они всегда такие все из себя чёткие да дерзкие. А как возьмешь над ними верх, так сразу нюни распустят, как младенцы. Они взяли по бутылке вина «Мэд-Дог 20/20» на брата у бакалейщика, который, правда, потребовал у них купить на закуску три буханки белого хлеба «Вандербред», но сделка всё равно получилась выгодная. Немного хлеба съели, а остаток швырнули паре собак. Вскоре они вышли, пьяные, окружённые стаей голодных дворняг, к ослепительно-белой полосе песка, о который разбивала синие пенистые волны чёрная морская вода. Какой-то человек остановил рядом с ними автомобиль – белый, официального вида «Форд Гэлакси» – и опустил оконное стекло. Это был адмирал в форме. – Ну что, орлы, я гляжу, вы тут отрываетесь не по-детски? – Так точно, сэр! – гаркнул Кинни и отсалютовал, приложив средний палец к брови. – От души надеюсь, что так и есть, – сказал адмирал. – Потому что тяжёлые времена наступают для мудачья вроде вас. – Он захлопнул окно и укатил. Остаток дня они провели, попивая вино на пляже. Кинни привалился спиной к пальмовому стволу. Босяк распластался на спине, а бутылка держалась в равновесии у него на груди. Хьюстон снял туфли и носки, чтобы чувствовать, как песок образует холмики под выемками ступней. Ощутил, как сердце воспаряет ввысь. В этот миг он понял, что значит фраза про «тропический рай». Он сказал товарищам: – Я вот что думаю, в смысле, насчёт этих моуков. По-моему, они в родстве с индейцами, которые живут вокруг моего родного города. И не только с индейцами, но ещё и с индийцами – ну, которые из Индии, – да и вообще со всеми другими людьми такого пошиба, которые приходят на ум, у которых в крови есть что-то восточное, и вот почему, по-моему, по факту все люди на этой земле чем-то да похожи. И вот поэтому-то я и против войны… – помахал он своим «Мэд-Догом». – Вот поэтому-то я и пацифист. Было чудесно стоять на пляже перед такой аудиторией, жестикулировать полугаллонной бутылкой вина и нести несусветную чушь. Впрочем, Кинни вытворял нечто возмутительное. С осовелым выражением на лице он наклонил свою бутылку над блестящими чёрными туфлями и наблюдал, как вино капает на носки. Бросил несколько щепоток песка в направлении босяка, посыпал ему на грудь, на лицо, на рот. Тот смахнул песок и притворился, будто не понимает, откуда это на него вдруг посыпалось. Кинни предложил завалиться всей компанией домой к какому-то своему приятелю. – Познакомить тебя хочу с этим парнем, – сказал он босяку, – а там уже и с балабольством твоим разберёмся. – Договорились, хуеплёт, – ответил босяк. Кинни сжал большой и указательный палец.