– Субах уль-кахар, Хара. Хорошо ли провела ночь? С той же привычной вежливостью та ровным голосом ответила: – Субах ун-нар. Мне хорошо. А потом вздохнула. Джессика чувствовала оживление Алии. – Гханима моего брата сердится на меня, – отвечала та полумладенческим голосом. Джессика отметила слово, которым Алия назвала Хару, – гханима. У фрименов слово это означало боевой трофей, используемый отныне не по своему прямому назначению. Например, наконечник копья, который подвесили к шторе в качестве гирьки. Хара нахмурилась вновь: – Не пытайся одернуть меня, дитя, я знаю свое место. – Что ты наделала теперь, Алия? – спросила Джессика. За девочку ответила Хара: – Не только отказалась играть с другими, но и отправилась куда не следовало бы. – Я спряталась за занавесками и следила за родами Субиэй, – сказала Алия. – У нее мальчик, он все кричал, кричал! Такие легкие! И когда он уже накричался… – Она подошла, тронула его, – перебила Хара, – и он замолчал. Каждый знает, что фрименский младенец должен откричать свое дома, в ситче, чтобы не выдать всех криком во время хаджры. – Он уже накричался, – отозвалась Алия. – Я просто хотела прикоснуться к искорке его жизни. И все. А когда он почувствовал меня, то не захотел больше кричать. – Люди опять будут говорить, – сказала Хара. – А мальчик у Субиэй здоров? – спросила Джессика. Она видела, как обеспокоилась Хара, и недоумевала, в чем причины ее беспокойства. – Здоровый, лучше не пожелаешь, – ответила Хара. – Все знают, что Алия не причинила ему вреда. И они беспокоились не о том, что она к нему прикасалась. Он сразу обрадовался и затих. Их опять смутила… – Хара передернула плечами. – Странность моей дочери, – закончила за нее Джессика. – Ведь она говорит о том, чего ей ни помнить, ни знать не положено? – Ну откуда ей знать, какими были дети на Бела Тегейзе? – взорвалась Хара. – Но он же просто похож! – отвечала Алия. – Мальчик Субиэй как две капли воды похож на сына Миты перед расставанием… – Алия! – сказала Джессика. – Я же предупреждала тебя. – Но, мама, я же видела… это же правда… Джессика покачала головой, заметив признаки возбуждения на лице Хары. «Кого я родила? – подумала Джессика. – Дочь моя от рождения знала не просто все то, что и я сама… Она знала больше – все, что знали Преподобные Матери в том уходящем в глубь времен коридоре внутри меня». – И не только ее речи, – сказала Хара, – и эти ее упражнения: сядет, уставится в камень и шевелит одним только мускулом… у носа или на спине… на пальце или… – Упражнения Дочерей Гессера, – сказала Джессика. – Тебе известно о них, Хара. Разве у моей дочери не может быть подобной наследственности? – Преподобная Мать, ты знаешь, что для меня все это ничто, – отвечала Хара, – но люди есть люди, и они бормочут… Это опасно. Они говорят, что твоя дочь – демон, что дети отказываются с ней играть, что… – У нее так мало общего с другими детьми, – отвечала Джессика. – Она не демон! Просто… – Конечно, она не демон! Джессика сама удивилась яду в тоне Хары, поглядела на Алию. Та, казалось, углубилась в раздумья… словно чего-то ждала. Джессика вновь обратилась к Харе. – Я уважаю домочадцев моего сына, – сказала Джессика, почувствовав, как шелохнулась рядом с ней Алия. – Говори прямо, что тебя беспокоит. – Я не долго еще пробуду в его доме, – отвечала Хара, – я ждала все это время ради своих сыновей… той школы, которую они смогут пройти как сыновья Усула. Это немногое, что я могу им дать, раз всем известно, что я не разделяю ложе с твоим сыном. И вновь Алия шевельнулась рядом с нею, теплая, полусонная. – Ты была бы хорошей подругой моему сыну, – сказала Джессика и подумала про себя (эти думы не оставляли ее): «Подругой… не женою». Мысли Джессики устремились прямо к сердцевине событий, вечной теме для разговоров в ситче, начавшихся, когда союз сына с Чани стал очевидным и постоянным, как настоящая женитьба. «Я люблю Чани», – подумала Джессика и напомнила себе, что долг короля требует, чтобы даже любовь уступала место необходимости. – Думаешь, я не знаю, что ты наметила для своего сына? – Что ты имеешь в виду? – требовательным тоном спросила Джессика. – Ты хочешь, чтобы все племена объединились под рукой Его, – сказала Хара. – Разве это плохо? – Это опасно… для него… и Алия – часть этой опасности. Алия завозилась, усаживаясь поближе к матери, глаза ее теперь внимательно изучали Хару. – Я следила за вами обеими, – сказала Хара, – когда вы рядом. Алия для меня родная плоть, ведь она сестра тому, кто мне словно брат. И я следила за ней и охраняла ее от самого младенчества, со времени раззии, когда мы укрылись здесь. Разве хоть один ребенок усвоил водную дисциплину раньше ее? И какой еще ребенок впервые заговорил такими словами: «Я люблю тебя, Хара»? Хара поглядела на Алию: – Почему, ты думаешь, я терплю ее уколы? Я знаю, что они не со зла. Алия подняла глаза на мать. – Да, у меня достаточно разума, Преподобная, – сказала Хара. – И я могла стать сайидиной. И я понимаю, что видят мои глаза. – Хара. – Джессика передернула плечами. – Не знаю, что сказать тебе. – И удивилась себе самой: слова эти были истиной. Алия распрямилась, расправила плечи. Джессика почувствовала, что ее ожидание кончилось, ею владела теперь смесь решимости и печали. – Мы допустили ошибку, – сказала Алия. – Теперь Хара просто необходима нам. – Все случилось во время обряда семени, – сказала Хара, – когда ты преобразовала Воду Жизни, Преподобная Мать, Алия была уже в твоем чреве. «Нам необходима Хара», – отметила Джессика. – Кто еще может успокоить людей, объяснить им, кто я? – спросила Алия. – И что ты хочешь, чтобы она сделала? – сказала Джессика. – Она все знает сама, – ответила Алия. – Я скажу им всю правду, – проговорила Хара. Лицо ее вдруг постарело, оливковую кожу избороздили грустные морщины – ведьма, да и только! – Я скажу им, что Алия – девочка лишь по виду, что она никогда не была маленькой. Алия покачала головой. Слезы показались на ее щеках. Волну печали, исходящую от девочки, Джессика ощутила, как собственную грусть. – Я знаю: я просто урод! – прошептала Алия. Горечь взрослой интонации, исходящей из почти младенческого рта, делала эти слова невыносимыми. – Ты не урод! – отрезала Хара. – Кто осмелился сказать, что ты урод? И снова Джессика удивилась про себя ярости в тоне Хары и симпатии к девочке. Она понимала – Алия не ошиблась, Хара действительно нужна им. Племя поймет Хару, ее слова и эмоции, ведь было ясно – она любит Алию как собственную дочь. – Ну, кто это говорил? – повторила Хара. Уголком абы Джессики Алия вытерла слезы. А потом разгладила смявшуюся ткань и промокшее пятно. – Значит, и тебе незачем говорить такие слова! – потребовала Хара. – Да, Хара. – А теперь, – сказала Хара, – можешь рассказать мне, что с тобой было, и я передам остальным. Рассказывай все. Алия сглотнула, посмотрела на мать. Джессика кивнула. – Однажды я проснулась, – начала Алия, – все было, как пробуждение ото сна, только перед этим я не засыпала, я это помнила. Было тепло и темно. И мне было страшно. Слушая лепечущий детский голосок, Джессика вспоминала тот день, сумрак в громадной пещере. – И когда я испугалась, – сказала Алия, – то решила бежать, но бежать было некуда. А потом я увидела искорку… ну не совсем увидела, если точно. Просто она была рядом со мной, и я ощущала ее чувства… Она утешала меня, приговаривала, что все будет в порядке. Это была моя мать. Хара потерла глаза, ободряюще улыбнулась Алие. Глаза фрименки по-дикарски поблескивали, она изо всех сил вслушивалась в слова. А Джессика подумала: «Как можно знать мысли моей дочери… при ее невероятном опыте и воспитании?»