«Она устала, – подумал он, – нужно найти способ облегчить ее ношу». Гарни взял аккорд. Пол поглядел на него: – Вот что… мне нужно кое-что сделать. Подождите меня здесь. Гарни кивнул. Он словно был уже в невообразимой дали под чистым небом Каладана… И дальняя тучка на горизонте обещала разразиться дождем. Пол заставил себя повернуться, раздвинув тяжелые занавеси, он вышел в боковой проход. Гарни позади затянул песню. На мгновение Пол остановился, внимая словам и далекой музыке: Виноградник мой полон гурий, Полногрудые передо мною, И краснеет чаша вина, Почему же мне снились битвы, И стертые в пыль скалы, И в пыли – мои следы? Небеса распахнуты настежь, Осыпают меня жемчугами — Не ленись, нагнись, подбери! Почему мои мысли – о схватках И о яде в литой чаше? Почему я сегодня стар? И пусть руки белые манят, И пусть дразнят нагие груди, Пусть сулят мне блаженство рая — Мне сегодня – помнить о ранах… И мне снились скитанья былые, И был этот сон так тревожен. Из-за угла показался облаченный в бурнус курьер-фидайин. Капюшон он отбросил на спину, а завязки конденскостюма болтались у него на шее – значит, только что прибыл из пустыни. Пол жестом приказал ему остановиться, выпустил из рук занавеси, прикрывавшие вход. Мужчина склонился перед ним, сомкнув спереди руки, – так подобало приветствовать Преподобную Мать или сайидину обрядов – и сказал: – Муад'Диб, вожди начали собираться на совет. – Так скоро? – Те, которых Стилгар пригласил заранее, когда все еще считали… – Он пожал плечами. – Вижу. – Пол вновь оглянулся на слабый звук бализета, припоминая старую песню, которую почему-то захотела услышать его мать. Игривая, веселая мелодия странно контрастировала с грустными словами. – Скоро вместе с остальными сюда прибудет Стилгар. Проводи их к моей матери, она ждет их. – Я подожду их здесь, Муад'Диб, – произнес вестник. – Да… да, так и сделай. Оставив фримена у входа, Пол направился в глубь пещеры, к месту возле котловины с водой, что имелось в каждом ситче. Там, между рытвинами, содержали крохотного Шай-Хулуда – недоростка, не длиннее девяти метров. Делатель, отделившийся от малых делателей, избегал воды: она была для него ядом. Утопив делателя в воде – и это являлось величайшим их секретом, – фримены получали объединяющую Воду Жизни, яд которой могла преобразовать только Преподобная Мать. Решение Пол принял в тот момент, когда матери угрожала опасность. Ни в каком из вариантов будущего не видел он, что Гарни Холлик вдруг станет опасен. Будущее бурлящим серым облаком опутывало его, призрачный мир шествовал к бурной развязке. «Я должен увидеть все, что скрывается за пеленой», – подумал он. Организм его постепенно приобретал невосприимчивость к специи, и провидческие видения посещали сознание гораздо реже, становясь при этом все смутнее. Решение было очевидным. «Придется утопить делателя. И тогда проверим, на самом ли деле я – Квизац Хадерач, мужчина, которому по силам выдержать испытание, что проходит каждая Преподобная Мать». И случилось в третий год пустынной войны, что лежал Муад'Диб в глубинах Птичьей пещеры, в каменной келье под покрывалами кисва. Словно мертвый лежал он, поглотило его откровение, принесенное Водой Жизни, – ядом, дающим жизнь, что унес Муад'Диба за пределы времен. Так стало правдой пророчество. Гласило оно: «Лисан аль-Гаиб может быть сразу и жив, и мертв». Принцесса Ирулан. «Избранные легенды Арракиса» Чани поднималась по пескам в предрассветной мгле к скалам, вдали затихал шум удалявшегося топтера, что принес ее с юга в котловину Хаббанья, а теперь упорхнул куда-то к дальнему укрытию. Вокруг нее, чуть поодаль, держалась охрана. Воины внимательно оглядывали скалы, выискивая опасность, и – она поняла это – давали ей, женщине Муад'Диба, матери его первенца, то, в чем она больше всего и нуждалась, – возможность побыть одной. «Зачем он вдруг вызвал меня? – спрашивала она себя. – Ведь он только что велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией». Подобрав одеяние, она легко вспрыгнула на скальный порог, на ведущую вверх тропку, которую могли заметить лишь глаза живущих в пустыне. Под ногами шуршала галька, Чани легко перепархивала по неровной поверхности, ступая с привычной ловкостью. Трудный подъем утомлял, напряжение прогоняло страх, который заронили в ее сердце молчание, отстраненность эскорта и тот факт, что за ней прислали один из драгоценных для них топтеров. В душе ее что-то подрагивало в предвкушении встречи с Пол-Муад'Дибом, ее Усулом! Пусть воинским кличем разносилось над всей пустыней – «Муад'Диб! Муад'Диб!» – но она знала другого. Его и звали иначе – нежного любовника, отца ее сына. Сверху на скалах показалась фигура рослого мужчины, он махнул рукой, призывая поторопиться. Она ускорила шаг. Вокруг уже посвистывали дневные птицы, взмывали в небо. На востоке ширилась узкая ленточка света. Фигура на скалах… человек этот был не из ее эскорта. Должно быть, Отейм, решила она, подметив движения и манеру держаться. Подойдя поближе, она разглядела широкое плоское лицо лейтенанта фидайинов, капюшон его был откинут, фильтр свободно болтался, как будто Отейм лишь ненадолго вышел в пустыню. – Поспеши, – шепнул он, и тайной расщелиной они направились к замаскированному входу в пещеру. – Скоро рассветет, – продолжил он, придерживая гермоклапан и пропуская ее вперед. – Харконнены от отчаяния принялись патрулировать эти края. Сейчас нам нельзя рисковать. Через узкий боковой вход они вступили в Птичью пещеру. Засветились шары. Отейм скользнул вперед, промолвил: – Иди за мной. Живее. Они торопились вниз: длинный коридор, еще одна дверь с клапаном, вновь коридор… за занавески, в комнату, что была альковом сайидины в те дни, когда эта пещера использовалась лишь для дневок, для отдыха. Теперь ее пол устилали ковры, на коврах – подушки; стены занавешены гобеленами с изображениями красного ястреба. Низкий полевой стол сбоку сплошь завален бумагами, исходящий от них аромат корицы выдавал материал, из которого бумага была изготовлена. Прямо напротив входа сидела Преподобная Мать, совершенно одна. Она подняла голову – ушедший в себя взор повергал в трепет непосвященных. Отейм сложил перед собой ладони и произнес: – Я привез Чани. Поклонившись, он вышел. «Как я скажу это Чани?» – подумала Джессика. – Как мой внук? – спросила она. «Вот и ритуальное приветствие, – подумала Чани, страх ее вернулся. – Где Муад'Диб? Почему он не вышел поздороваться?» – Здоров и счастлив, о моя мать, – отвечала Чани. – Я оставила их с Алией под опекой Хары. «Моя мать, – подумала Джессика. – Да, она вправе приветствовать меня этими словами, ведь она родила мне внука». – Я слышала, что из ситча Коануа нам прислали в подарок ткани, – сказала Джессика. – Красивые ткани, – отозвалась Чани. – Алия просила мне что-нибудь передать? – Нет. Но теперь ситч успокаивается, люди примирились с нею, как с чудом. «Что она тянет, – думала Чани, – раз за мною прислали топтер, значит, была срочная необходимость. Зачем тогда эта пустая вежливость?» – Пусть из какого-нибудь куска сошьют одежду для маленького Лето.