– Связь прервана, – доложил Полу один из сигнальщиков, – слишком сильны статические помехи. Пол кивнул, внимательно следя за циферблатом часов. Наконец он поглядел на Гарни, поднял руку, вновь перевел взгляд на циферблат. Стрелка завершала последний круг. – Пора! – крикнул Пол, опуская руку. Почти через секунду почва под ними дрогнула. Грохот взрыва покрыл рев бури. Зажав под мышкой трубу, наблюдатель спустился к ним. – Барьер проломлен, Муад'Диб! – закричал он. – Ветер ворвался в котловину, и наши артиллеристы открыли огонь. Пол представил себе, как несется стена песка по котловине, разряжая на своем пути щиты во всем вражеском лагере. – Буря! – крикнул кто-то. – В укрытие, Муад'Диб! Пол пришел в себя, когда песчинки ужалили его щеки. «Ну, начали», – подумал он, положил руку на плечо сигнальщику и крикнул: – Бросай оборудование, там, в тоннеле, его хватит! Он почувствовал, как его потянули в глубь тоннеля. Фидайины сбились вокруг, защищая своего Муад'Диба телами. Они втиснулись в зев тоннеля, где стало потише, обогнули угол, попав в маленький зал со светошарами над головой. Вниз уводил другой тоннель. Там за приборами сидел второй сигнальщик. – Статика, – произнес он. – Сильные помехи. – Закупоривайте вход! – крикнул Пол. Шум вдруг ослаб, значит, приказ его исполнили. – Путь вниз, в котловину, все еще открыт? – спросил Пол. Фидайин отправился поглядеть, потом вернулся и доложил: – Упала небольшая скала, но инженеры говорят, что выход открыт. Они расчищают его лазерами. – Приказываю им использовать только руки! – рявкнул Пол. – Здесь включены щиты. – Они действуют осторожно, – сказал тот, но повиновался. Сверху прошли увешанные приборами сигнальщики. – Муад'Диб, я сказал этим парням, чтобы они оставили все оборудование, – проворчал один из фидайинов. – Люди для нас теперь важнее приборов, – сказал Пол. – Скоро или у нас будет в избытке всякой техники, или она не потребуется нам вовсе. К нему подошел Гарни Холлик. – Снизу передали, что путь открыт. Здесь мы очень близко к поверхности, милорд, и если Харконнены попытаются в какой-то мере отыграться… – У них не выйдет, – возразил Пол. – Они только что обнаружили, что у них больше нет ни щитов, ни возможности покинуть Арракис. – Тем не менее, милорд, подготовлен новый командный пункт, – продолжил Гарни. – На командном пункте пока во мне не нуждаются, – сказал Пол. – Все идет по плану. И нам остается только ждать… – Сообщение, Муад'Диб! – крикнул сигнальщик от приемника. Он качнул головой, прижал поплотнее наушник к правому уху. – Помехи! Покачивая головой, то и дело останавливаясь, он принялся писать. Пол подошел и встал рядом с ним. Фидайины расступились, давая место. Он поглядел вниз и прочел: «Налет… на ситч Табр… пленены… Алия (пробел)… семьи (пробел) мертвы… они (пробел)… сына Муад'Диба». И вновь сигнальщик покачал головой. Пол поглядел прямо в глаза Гарни. – Какая каша, – пробормотал Холлик. – Помехи слишком сильные, не знаю, что и… – Мой сын убит, – сказал Пол. Выговорив эти слова, он понял, что они – правда. – Мой сын убит. Алия в плену, заложницей. Он не ощущал никаких эмоций – лишь одну пустоту. Все, к чему он прикасался, несло смерть и горе. И болезнь эта грозила распространиться по всей Вселенной. Он ощутил в себе какую-то старческую мудрость, рожденную опытом бесчисленных вероятностей. Кто-то внутри, казалось, потер руки и захихикал. И Пол подумал: «Вселенная еще не знала, что такое истинная жестокость!» И тогда встал Муад'Диб перед ними и сказал: «Не считайте пленницу мертвой, она жива. Ведь она от того же семени, что и я, и голос ее как мой. Взгляд ее насквозь пронзает реальность. Да, в долину незнаемого проникнет она взором, следуя за мной». Принцесса Ирулан. «Арракис Пробуждающийся» Барон Владимир Харконнен стоял, потупив глаза, в приемной палате Императора – овальном селямлике, укрытом в глубине шатра. Барон искоса поглядывал на комнату с металлическими отсеками, на кишащую в ней толпу: на нукеров, пажей, стражников, дворцовых сардаукаров, в непринужденных позах застывших у стен под разодранными и окровавленными знаменами, – единственным украшением зала. Справа, в высоком проходе, послышались голоса: «Дорогу! Дорогу царственной особе!» Из-под арки появился Падишах-Император Шаддам IV, сопровождаемый свитой. Он остановился, поджидая, пока вынесут трон, не обращая внимания ни на барона, ни на кого-либо из присутствующих. Барон понимал, что уж он-то никак не вправе игнорировать императорскую персону. И стал пристально вглядываться в Императора, стараясь подметить хотя бы намек на причину нынешней аудиенции. Император ждал, худощавый, элегантный, в сером мундире сардаукара с золотым и серебряным шитьем. Темное лицо его и холодные глаза напомнили барону черты усопшего герцога Лето. Словно пернатый хищник… Но, в отличие от герцога, Император был рыжеволос, бо́льшую часть его шевелюры покрывал эбеновый шлем бурсега с золотой эмблемой Империи на макушке. Пажи принесли трон. Массивное кресло было вырезано из цельного куска хагальского кварца – прозрачного сине-зеленого камня, пронизанного пламенно-желтыми языками жилок. Когда слуги поставили трон и покинули возвышение, Император поднялся и сел. От свиты отделилась старуха в черной абе с надвинутым на лоб капюшоном и встала за троном, положив старческую ладонь на спинку кресла. Она поглядывала из-под капюшона ведьмой из сказки: запавшие глаза и щеки, длиннющий нос, под покрытой пятнами кожей рук проступали вены. Завидев ее, барон дрогнул, но заставил себя успокоиться. Присутствие Преподобной Матери Гайи Елены Мохайем, ясновидящей Императора, значило, что Император считает аудиенцию важной. Барон отвернулся от нее, пытаясь угадать свою судьбу на лицах свиты. Среди них затесались два агента Гильдии: один из них был высок и толст, другой – приземист и жирен, оба с невыразительными серыми глазами. В окружении лакеев стояла и одна из дочерей Императора, принцесса Ирулан. Говорили, что она посвящена в сокровеннейшие тайны Бинэ Гессерит и назначено ей быть Преподобной Матерью. Глаза высокой блондинки смотрели с точеного лица куда-то вдаль, за его спину. – Дорогой мой барон. Император соизволил заметить его. Баритон правителя был на редкость выразителен. В словах приветствия слышалось прощание. Барон склонился в поклоне, перешел на положенное в таких случаях место – в десяти шагах перед возвышением. – Прибыл по вашему повелению, ваше величество. – Повелению! – фыркнула старуха. – Ну-ну, Преподобная Мать, – попрекнул ее Император, впрочем, улыбаясь смешавшемуся барону. – Во-первых, скажите-ка мне, куда вы заслали своего миньона, Сафира Хавата? Барон лихорадочно глянул направо, потом налево, выругал себя за то, что явился сюда без собственной охраны, пусть в сравнении с сардаукарами в ней было мало проку. И все же… – Ну? – сказал Император. – Он оставил нас на пять дней, ваше величество. – Барон метнул взгляд на агентов Гильдии, снова на Императора. – Он должен был попытаться проникнуть в лагерь этого фанатика – Муад'Диба. – Невероятно! – сказал Император. Ведьма тронула плечо Императора костлявым пальцем и что-то шепнула ему на ухо. Император кивнул и произнес: – Пять дней миновало, барон. Объясните, почему вас не беспокоит его отсутствие? – Оно меня беспокоит, ваше величество! Император, ожидая, пристально глядел на него. Преподобная Мать не то кашлянула, не то усмехнулась. – Я имею в виду, ваше величество, – продолжал барон, – что жить Хавату остается лишь несколько часов. – И он рассказал все об остаточном яде и необходимом противоядии. – Тонко придумано, барон, – отозвался Император. – А где же ваши племянники, Раббан и юный Фейд-Раута? – Близится буря, ваше величество, я отослал их к периметру, чтобы фримены не прорвались вместе с облаком пыли. – Периметр, – произнес Император так, словно это слово пачкало его рот. – Здесь, в котловине, буря не будет свирепствовать, а фрименское отребье не рискнет шевельнуться, пока я здесь с пятью легионами сардаукаров. – Безусловно, ваше величество, – согласился барон, – но в вопросах безопасности никакое усердие не бывает излишним. – Ах-х, – протянул Император, – излишним. Тогда не стану говорить, сколько времени мне пришлось потратить попусту на всю эту арракийскую ерунду. И о том, сколько потеряла компания КАНИКТ в этой дыре, а также о течении дворцовых и государственных дел, которое я вынужден был нарушить из-за этой глупой истории. Барон опустил глаза, чтобы не видеть Императора в гневе. Его раздражала деликатность его положения в настоящий момент: одиночество и зависимость от Конвенции и запрета «Диктум фамилиа».