Такие лекции Пардот Кайнс читал в ситчах обычным селянам. Но прежде чем перейти к лекциям, ему пришлось убедить фрименов. Чтобы понять, как все это происходило, попробуйте представить себе этого однодума, с его невероятной приверженностью своей идее и простодушием, с которым он воспринимал окружающее. Он не был наивным, нет, он просто не позволял себе отвлекаться. Он занимался исследованием ландшафта Арракиса в одноместной наземной машине и однажды жарким полднем наткнулся на прискорбно обычную для здешних мест сценку. Шестеро харконненских наемников в щитах и полном вооружении застигли троих фрименских юношей на равнине за Барьером у деревни Ветряной Мешок. Сперва Кайнсу стычка показалась пустячной иллюстрацией из журнала, потом до него дошло, что харконненцы намерены убить фрименов. Один из юношей как раз тогда покатился по песку с перерезанной артерией. Двое наемников, правда, уже не подавали к этому времени признаков жизни, но тем не менее двоим юнцам противостояло четверо вооруженных головорезов. Кайнс не был храбр, этот однодум просто был бережлив. Харконнены убивали фрименов, орудия, с помощью которых он собирался переделать планету! Он включил собственный щит, вмешался и заколол рапироном двоих харконненцев прежде, чем остальные заметили, что позади появился кто-то еще. Потом он отбил удар меча и аккуратно распорол горло еще одному. Предоставив оставшегося наемника вниманию двоих юнцов, собственное внимание он уделил распростертому на земле мальчику. И спас ему жизнь. Тем временем двое юношей вывели в расход последнего, шестого наемника. Вот так котелок песчаной форели![1] Фримены не понимали, что им делать с Кайнсом. Конечно, они знали, кто он. Никто не попадал на Арракис без того, чтобы его досье не просмотрели в подземных твердынях фрименов. Все знали – он слуга Императора. Но этот иномирянин убил харконненцев! Взрослые фримены, должно быть, не без недоумения пожав плечами, с некоторым сожалением отправили бы его тень следом за тенями шести убитых. Но трое юношей были еще неопытны и осознали главное: этому слуге Императора они обязаны жизнью. Двумя днями позже Кайнс объявился в ситче у прохода Ветров. С его точки зрения, все было естественно. Он завел разговор с фрименами о воде, о дюнах, остановленных травою, о рощах финиковых пальм, о канатах прямо в пустыне. Он говорил, и говорил, и говорил. А вокруг него бушевал спор, о котором Кайнс даже не подозревал. Что делать с этим безумцем? Он узнал местоположение главного ситча. Что делать? Как понимать его безумные речи о рае, которым станет Арракис? Пустая болтовня? Он и так узнал слишком много. Но он же убил харконненцев! Как насчет водяного долга? Какие могут быть долги перед Империей? Но ведь он убил харконненцев. А кто их не убивает? Хотя бы я сам. Но его речи о расцвете Арракиса… Ерунда, пусть скажет, где взять для этого воду! Он сказал, что она здесь, под нами! И спас троих наших! Он спас троих глупцов, подвернувшихся под харконненский кулак! И он видел крисы. Решение было вынужденным, и все понимали необходимость его задолго до голосования. Предписания тау определяют поведение людей ситча, вплоть до самых жестоких ситуаций. Выполнить работу послали опытного бойца с освященным ножом. За ним следовали два водоноса, чтобы извлечь воду из тела. Жестокая необходимость. Едва ли Кайнс обратил внимание на своего будущего палача. Он разговаривал с группой людей, державшихся на почтительном удалении от него. Он говорил и расхаживал взад и вперед, жестикулировал. – Открытая вода, – говорил им Кайнс. – Будете ходить без конденскостюмов. Черпать воду в прудах! Есть портигалсы! Перед ним появился человек с ножом. – Отойди, – сказал ему Кайнс, продолжая объяснять устройство изобретенных им ветровых ловушек. Он обошел стоящего… и… спина его была уже открыта для церемониального удара. Что происходило тогда в голове несостоявшегося палача, трудно уразуметь. Быть может, он вслушался в речи Кайнса и уверовал? Кто знает? Но поступок его достоин памяти. Его звали Улайет, что означало «старый Лайет». Отойдя в сторону на три шага, Улайет бросился на свой собственный нож, так сказать, «устранился». Было это самоубийством? Некоторые утверждают, что рукой его двигал Шай-Хулуд. Вот и говори о предзнаменованиях! И с того момента Кайнсу оставалось лишь приказывать: «Идите туда». И шли целыми племенами. Умирали. Мужчины, женщины, дети. Умирали, но шли. Кайнс возвратился к своей имперской работе, занялся биологическими испытательными станциями. И в персонале станций стали появляться фримены. Фримен видел там фримена. Они начали проникать в «систему». Подобная мысль даже не приходила им прежде в голову. Инструменты со станций начинали перекочевывать в лабиринты подземных ситчей, в особенности лучевые резаки, которыми было удобно вырезать подземные котловины, – хранилища для воды и потайные ветровые ловушки. В подземных котловинах начала скапливаться вода. И фрименам стало ясно, что если Кайнс и сумасшедший, то не совсем, но в той мере, что делает из человека святого. Он стал для них одним из умма – пророков. А дух Улайета вознесся и возвысился среди саду – сонма небесных судей. Кайнс, прямолинейный, примитивно целеустремленный Кайнс, понимал, что организованные исследования не помогут обнаружить ничего нового. И он создал небольшие группы экспериментаторов, быстро обменивающиеся информацией, для реализации эффекта Тансли. Он разрешил каждой группе следовать собственным путем. Они обрабатывали миллионы крошечных фактиков. Сам он лишь изредка организовывал грубые масштабные эксперименты, чтобы выявить перспективные направления и возникающие сложности. По всей пустыне проводилось глубокое бурение. Составлялись карты долгосрочных тенденций в погоде, имя которым – климат. Он обнаружил, что в охватывающей весь Арракис полосе между семидесятыми параллелями с юга и севера температуры тысячелетиями не выходили за пределы 254–332 градусов по абсолютной шкале[2], что флора в этом поясе имеет длительные периоды роста, когда температура изменяется от 283 до 302 градусов[3]. Благоприятный диапазон для земных форм, если только удастся решить проблему полива. «Решит ли он ее? – спрашивали друг у друга фримены. – Когда же станет раем Арракис?» И словно учитель, объясняющий ребенку, сколько будет, если к двум прибавить два, Кайнс отвечал им: «Через триста или пятьсот лет». Мелкие людишки завыли бы от разочарования. Но кнутобои Харконненов успели научить Вольный народ терпению. Срок, правда, был больший, чем они ожидали, и все же они могли уже убедиться, что благословенный день грядет. Затянув кушаки потуже, они приступили к работе. Разочарование некоторым образом сделало перспективу грядущего рая реальнее. На Арракисе экономили не воду – влагу. Домашних животных почти не держали, в хозяйстве ими пользовались лишь изредка. Иные из контрабандистов заводили одомашненного пустынного осла-кулана, но трата воды была слишком велика, даже если животных облачали в специальные конденскостюмы. Кайнс подумывал о создании перерабатывающих заводов, собирался извлекать воду из кислорода и водорода местных пород, но затраты энергии и стоимость оказались чересчур велики. В полярных шапках (если забыть о ложном чувстве безопасности, которое они вселяли в души пеонов) содержалось слишком мало воды… но он уже подозревал, где искать ее. Ветры, дующие в известных широтах в определенную сторону, всегда несли влагу. Ключом ко всему был сам состав атмосферы. 23 % кислорода, 75,4 % азота и 0,23 % двуокиси углерода, остальное – газообразные примеси. В северном полушарии редкое из местных растений, имеющих корни, поднималось выше двух с половиной километров. Из их двухметровых корневищ можно было получить пол-литра воды. На планете уже росли и растения земных пустынь, самые живучие приспосабливались, если их высаживали в низинах возле ловушек росы. И тогда Кайнс увидел солончак. На перелете от станции к станции топтер его отнесла в сторону буря. А когда она закончилась, под ним оказалась низина – гигантское овальное углубление километров в триста по продольной оси, белизной своей заставившее его загореться любопытством. Кайнс опустился и тронул языком вылизанную бурей поверхность пустыни. Соль. Теперь он был уверен. Открытая вода на Арракисе была. Когда-то. И он стал вновь просматривать свидетельства о сухих впадинах, где время от времени, не скапливаясь, выступали капли воды. Кайнс посадил своих новичков-лимнологов из числа фрименов за работу; основным ключом были кожистые лохмотья, иногда попадающиеся в специевой массе после выброса. Их приписывали мифической «песчаной форели» из фрименских сказок. Но факты сложились в свидетельство, доказательство существования некоего существа, которому принадлежала такая кожа. Оно плавало в песке и окружало карманы с водой в пористом нижнем слое, где температура не превышала 280 градусов абсолютной шкалы[4]. Эти «похитители влаги» гибли миллионами при каждом выбросе специи. Ничтожное изменение температуры на пять градусов убивало их. Немногие из уцелевших впадали в полуспячку – оцепенение, из которого через шесть лет выходили преображенными в крошечных, всего шесть метров длиною, песчаных червей. Мало кому из них удавалось избежать зубов своих старших братьев и наполненных водой карманов предспециевой массы и достичь зрелости в облике гиганта Шай-Хулуда. (Вода ядовита для них, фримены знали это уже давно и топили в воде редкого в Малом эрге «чахлого червя», чтобы получить проясняющий сознание наркотик, который они называли Водой Жизни. «Чахлый» червь – это примитивный вид Шай-Хулуда, достигающий в длину лишь девяти метров.) И цикл «маленький делатель – предспециевые массы» наконец оформился: от малого делателя – к Шай-Хулуду; Шай-Хулуд же рассеивал в песке специю, которой кормились микроскопические существа – корм Шай-Хулуда, – называемые песчаным планктоном; они множились, росли, превращались в малых делателей. Закончив исследование цикла гигантов, Кайнс и его люди перенесли свое внимание на микроэкологию, климат. На поверхности песка предел температуры – 344–359 К[5]. Футом ниже становится прохладнее на 55 градусов, футом выше – на 25. В тени листьев или камней еще прохладнее на 18 градусов. Далее они исследовали питательные вещества – ведь песок на Арракисе в основном представляет собой отходы пищеварения червя. Пыль (действительно вездесущая здесь) образуется при постоянном движении поверхности, трении песчинок. Крупные песчинки всегда остаются на подветренной стороне дюны, наветренная же утрамбована ветром. Поверхность старых окислена – ее цвет желтый, молодые дюны имеют цвет материнской породы, обычно серый. С подветренной стороны дюн и начались посадки. Целью фрименов было сперва негусто засадить дюны хотя бы невысокой травой с плотной кожицей, чтобы сковать их, лишить ветер главного его оружия – движущихся песчинок. Зоны для адаптации создали на дальнем юге, вдали от взглядов Харконненов. Мутировавшие пустынные травы высаживали сперва на откосах с подветренной стороны выбранных дюн, преграждавших путь господствующим западным ветрам. И когда их склоны удалось укрепить, дюны стали расти ввысь, и травы приходилось постоянно подсаживать. Так получились громадные «сифы» – волнистые дюны высотой более полутора километров. А когда дюнные барьеры достаточно подросли, с подветренных сторон их стали засаживать серебряной травой, мискантусом, стойкой меч-травой. Так все дюны свыше шести высот были закреплены – обсажены травой. Потом пришел черед более глубоких посадок: сперва эфемеров (маревые, амаранты), потом наступило время ракитника, низкорослого люпина, стелющегося эвкалипта (выведенного для северных краев Каладана), карликового тамариска, цепкой береговой сосны, а затем и истинно пустынных растений: канделлиллы, сагуаро, бис-наги. Где было возможно, сажали верблюжью полынь, дикий лук, перистую гобийскую траву, дикую люцерну, кустарниковую амброзию, песчаную вербену, ослинник двулетний, ладанник, дымное дерево, креозотовый куст. А после дело уже дошло и до животных – сначала до роющих норы, вскрывающих почву и насыщающих ее кислородом: лисицы, кенгуровой мыши, пустынного зайца, песчаной черепахи… и хищников, что должны были контролировать численность предыдущих: пустынного ястреба, совы – карликовой и пустынной, и орла; возникли также насекомые, заполнившие свободные ниши: скорпион, сороконожка, тарантул, кусачая оса, наездник… и пустынная летучая мышь, чтобы приглядывать за ними всеми. И, наконец, пришла пора практических испытаний – время финиковых пальм, хлопка, дынь, кофе, лекарственных растений. Более двухсот видов съедобных растений было испытано и адаптировано к жизни на Арракисе. «Когда речь идет об экосистеме, – говорил Кайнс, – люди, неграмотные экологически, не понимают прежде всего именно то, что это система. Система! Для нее характерно изменчивое равновесие, которое может нарушить пустяк, – ошибка в одной только нише. У системы есть порядок, она перетекает от точки к точке. Если что-либо преграждает это течение – порядок рушится. А без соответствующего образования можно не обнаружить даже намека на крах, пока не становится слишком поздно. Вот почему высшей функцией экологии является предвидение последствий». А они сумели создать систему! Кайнс и его люди ждали и наблюдали. Фримены теперь поняли, что он имел в виду, отмеряя срок в пятьсот лет. Из пальмовых рощ пришло сообщение: там, где посадки граничат с пустыней, гибнет песчаный планктон, отравленный новыми формами жизни. Причина – белковая несовместимость. Там накапливалась отравленная вода, которой не смела коснуться жизнь Арракиса. Кайнс отправился туда сам, в паланкине, словно раненый или Преподобная Мать, – он так и не стал наездником. Исследовав возникшие пустоши, – а они воняли до неба! – он вернулся назад, объявив, что от Арракиса получен неожиданный дар. Азот и сера, поступившие в землю, преобразили пустошь в богатую почву для земных форм растительной жизни. Посадки можно было продолжать. Фримены осведомлялись, не повлияет ли это на сроки? Кайнс обратился к планетной математике. К тому времени статистика, накопленная на протяжении периода работы ветровых ловушек, давала вполне определенные цифры. Он не пытался исключить допуски, понимая, что точность в планетологии немыслима. Часть растительного покрова должна была обеспечить фиксацию дюн, часть – пойти в пищу животным и людям, часть должна была связать влагу корнями и передавать ее в сухие окрестности. К тому времени они уже нанесли на карту все перемещающиеся холодные точки в пустыне. Их следовало ввести в формулы. Даже Шай-Хулуду находилось место в схемах. Его нельзя уничтожать – иначе конец специи. Его внутренняя пищеварительная фабрика, с этой колоссальной концентрацией кислот и альдегидов, являлась гигантским источником кислорода. Средний червь (около двухсот метров длиной) выделял в атмосферу столько же кислорода, сколько десять квадратных километров фотосинтезирующей зеленой растительности. Приходилось считаться и с Гильдией. К этому времени уже определились размеры выплат в специи, чтобы ни погодные спутники, никакие вообще наблюдатели не появлялись в небесах Арракиса. Нельзя было игнорировать и сам Вольный народ. Их, фрименов, с ветряными ловушками и точечным земледелием у источников воды, фрименов, просвещенных теперь экологически, обретших мечту о преобразовании обширных районов Арракиса сначала в прерии, а затем – в леса. Таблицы позволили получить цифру, и Кайнс назвал ее – три процента. Если им удастся вовлечь три процента зеленой массы растений Арракиса в образование соединений углерода, успех можно закрепить. – Но сколько же ждать? – настаивали фримены. – Ах, это… ну, лет триста пятьдесят. Значит, этот умма не обманывал с самого начала. Свершения мечты не следовало ожидать ни при ныне живущих, ни при жизни потомков их до восьмого колена. Но все-таки тот день придет. И работа продолжалась: они строили, сажали растения, копали, учили детей. А потом Кайнс-умма погиб в пещере у котловины Пластыря. К тому времени его сыну, Лайету-Кайнсу, было девятнадцать. Он был уже настоящий фрименский наездник и успел убить к тому времени более сотни харконненцев. Императорское назначение на место отца, о котором успел походатайствовать старший Кайнс, произошло само собой. Жесткая классовая структура фофрелах имела здесь четкую цель: сын должен заменять отца. Тогда курс был уже намечен, постигший экологию Вольный народ был направлен по выбранному пути. Лайету-Кайнсу оставалось лишь наблюдать и подталкивать всех, и шпионить за Харконненами… пока однажды, как ни прискорбно, его планета не попала в руки героя. Приложение II. Религия Дюны