– Так… Двое приятелей попросили нас подвезти их, сир, – пробормотал высокий. – Почему о них молчали? – Они сами решили воспользоваться этим путем, сир, – проговорил высокий. – Милорд, – сказал Кайнс, – все эти люди знают, что в стране червей человеку мало чем можно помочь. – Надо послать аппарат с базы, – отрезал герцог. – Как вам угодно, милорд, – ответил Кайнс. – Только, скорей всего, когда он сюда долетит, спасать будет некого. – И все же пошлем аппарат, – уверенно сказал герцог. – Они же были совсем рядом, когда появился червь, – удивился Пол. – Как же они спаслись? – Стенки полости обрушились, и можно ошибиться в расстоянии, – сказал Кайнс. – Мы тратим топливо, сир, – напомнил Холлик. – Да, Гарни. Герцог направил свой аппарат к Барьеру. Паривший наверху кругами эскорт направился следом, пристроившись по бокам и сверху. Пол думал о том, что говорили высокий и Кайнс. В их словах он ощущал и полуправду, и явную ложь. Люди внизу уверенно и расчетливо скользили по песку, зная, что не приманят червя из глубины. «Фримены! – подумал Пол. – Кто еще может чувствовать себя на песке так уверенно? Кого еще начальник работ мог спокойно оставить в пустыне, зная, что они не пропадут? Они умеют жить здесь! Они даже могут перехитрить червя!» – Что делали фримены на краулере? – спросил Пол. Кайнс резко обернулся. Высокий таращил глаза – синева в синеве – на Пола. – Это что за парнишка? – спросил он. Заслонив Пола собой, Холлик произнес: – Это Пол Атрейдес, наследник герцога. – Почему он уверен, что на нашей громыхалке были фримены? – спросил тот. – Они соответствуют описанию, – ответил Пол. Кайнс фыркнул: – Как можно узнать сверху, фримены они или нет? – Он поглядел на высокого. – Ты! Отвечай. Кто они? – Приятели одного из наших, – ответил высокий дюннер. – Приходили из деревни глянуть на специевые пески. Кайнс отвернулся. Какие тут фримены! Но слова пророчества он помнил: «И будет Лисан аль-Гаиб видеть сквозь все пелены». – Сейчас они, должно быть, уже мертвы, молодой сир, – проговорил высокий, – будем поминать их только добрым словом. Но Пол слышал обман в их голосах, чувствовал угрозу, которая заставила Холлика инстинктивно занять оборонительную позицию. Пол сухо ответил: – Это ужасно – умереть в таком месте. Не поворачивая головы, Кайнс произнес: – Если Бог назначил твари своей место ее смерти, делает он, чтобы возжелала она прийти в это место. Лето сурово посмотрел на Кайнса. Выдержав этот взгляд, Кайнс понял, что его кое-что смущает: «Этот герцог беспокоился не о грузе специи – о людях. Чтобы спасти людей, он рисковал жизнью… и жизнью сына к тому же. От потери краулера он отмахнулся. Но угроза жизням людей привела его в ярость. Такому вождю будут повиноваться с фанатичной преданностью. Его будет трудно победить…» И против собственной воли и всех предыдущих суждений Кайнс признался себе: «Мне нравится этот герцог». Ощущение своего величия человеком – вещь переменчивая. Такое ощущение непостоянно. Частью оно зависит от способности людского воображения к мифотворчеству. Человек в состоянии величия должен симпатизировать своему мифу. Должен соответствовать ему. Но при этом должен быть настроен и весьма сардонически. Только скепсис избавит его от веры в собственные претензии. Только это чувство позволит ему развиваться и дальше. Иначе – он просто погибнет. Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба» В обеденном зале арракинской резиденции плавучие лампы уже разгоняли ранние сумерки. Отблески света золотили и бычью голову, и кровавые пятна на концах рогов, и темные масляные краски портрета старого герцога. Под этими талисманами на белом полотне сверкало начищенное фамильное серебро Атрейдесов, в строгом порядке расставленное вдоль громадного стола, – архипелаги приборов возле хрустальных бокалов, каждый напротив тяжелого дубового кресла. Центральная люстра классического стиля еще не была зажжена, и цепь ее тонула в тени над потолком – там, где прятался ядоискатель. Пришедший с проверкой последних приготовлений герцог остановился в дверях и вдруг подумал о ядоискателях и их роли в жизни общества. «Цельная картина, – размышлял он. – Нас выдает уже сам язык: столько слов и определений, связанных со способами осуществления этой коварной смерти. Что вам угодно? Чомурки – яд в питье? Или же вам нужен чомас – яд в пище?» Он качнул головой. Возле каждой тарелки на длинном столе стоял изящный флакон с водой. Бедной арракинской семье воды хватило бы, как подсчитал герцог, на год жизни. По сторонам дверного проема, в котором он стоял, располагались широкие желто-зеленые с пышной лепниной чаши для омовения рук. Рядом с каждой была вешалка для полотенец. По обычаю, пояснила домоправительница, гостям следовало церемонно омочить руки в воде, стряхнуть на пол несколько капель, осушить ладони полотенцем и небрежно бросить полотенце в растущую на полу груду. После обеда под дверями собирались побирушки, которым положено было отдавать отжатую из полотенец воду. «Как характерно для правления Харконненов, – подумал герцог, – предусмотрены все степени падения духа». Он глубоко вздохнул, почувствовав, как пробуждается ненависть. Отныне обычай этот следует прекратить. Он дождался, пока в двери, ведущей на кухню, появилась служанка – одна из тех корявых старух, которых рекомендовала домоправительница. Герцог поманил ее к себе рукой. Она скользнула из тени на свет, торопливо обогнула стол, и он увидел на морщинистом лице все те же абсолютно синие глаза. – Что угодно милорду? – спросила она, склонив голову и прикрыв ладонью глаза. Он показал: – Пусть эти чаши и полотенца уберут. – Но… Благороднорожденный… – Она глянула вверх, открыв в изумлении рот. – Я знаю про обычай, – отрубил он. – Вынести эти чаши к входной двери. И пусть, пока мы обедаем, каждый просящий получает по полному стакану воды. Понятно? Ее морщинистое лицо не скрывало эмоций разочарования, гнева… Внезапно Лето понял, что она собиралась продать отжатую воду из захватанных полотенец каким-нибудь беднякам за несколько медяков. Может быть, и это тоже обычай? Лицо его помрачнело, и он пробормотал: – Я поставлю стражу проследить, чтобы мои приказания были исполнены в точности и дословно. Он обернулся и направился коридором к Большому залу. Словно беззубое шамканье старухи, шелестели воспоминания. Вода и волны, трава – не вездесущий песок, ослепительное лето вокруг – и так год за годом. И все. «Я старею, – подумал он. – Смерть тронула меня своей холодной рукой. И в чем же? В старушечьей жадности?» В Большом зале многочисленные гости окружили перед камином леди Джессику. В очаге потрескивал открытый огонь, оранжевый свет озарял дорогие ткани, поблескивал на ожерельях и иных драгоценностях. В этой группе он узнал владельца фабрики конденскостюмов в Карфаге, торговца привозными электронными приборами, поставщика воды, летняя дача которого была рядом с фабрикой у северной полярной шапки, представителя банка Гильдии (этот был худ и держался отчужденно), худощавую строгую женщину, чей эскорт обслуживал инопланетных путешественников, совмещая, по слухам, это занятие с разного рода контрабандой, шпионажем и шантажом. Большинство женщин в этом зале принадлежали к одному типу – картинно и подчеркнуто подающих себя, – странная смесь неприступности и чувственности. Но и не будучи хозяйкой, Джессика затмевала бы всех остальных. На ней не было драгоценностей, она предпочла сегодня теплые тона, длинное платье цвета огня и коричневую, как земля, ленту в бронзовых волосах. Он понял, что она хочет его слегка поддразнить, – легкая месть за небольшую холодность. Она прекрасно знала, что ему нравятся на ней такие одежды, – в его представлении она ассоциировалась с жаркими и теплыми цветами. Вблизи, скорее уже вне группы, стоял Дункан Айдахо в поблескивающем мундире. Плоское лицо невозмутимо, курчавые черные волосы тщательно причесаны. Его уже вызвали от фрименов, и он успел получить от Хавата приказ: «Под видом личной охраны не отводи глаз от леди Джессики». Герцог оглядел комнату.