«Не пытайтесь простить меня, – писал Юэ. – Мне не нужно вашего прощения. Моя совесть и так слишком отягощена. И поступок мой был совершен без злобы и без надежды на чье-нибудь понимание. Для меня он – тахадди аль-бурхан, предельное испытание. Возвращаю герцогскую печать Атрейдесов в знак истинности моих слов. Когда вы прочтете эти слова, герцога Лето уже не будет в живых. Попытайтесь утешиться – я уверяю, что он умер не один, а вместе с тем, кого мы все так ненавидим». Ни обращения, ни подписи не было, но знакомый почерк не оставлял места сомнениям: Юэ. Припоминая письмо, Пол вновь пережил потрясение, странное, острое чувство – все, что случилось, происходило где-то вдали, за пределами его нового умственного восприятия. Он прочел, что отец его мертв, и знал, что это правда, но такая весть не значила ничего – просто новый факт, который следует ввести в память и использовать. «Я любил отца, – подумал Пол, – без сомнения, я еще опла́чу его, боль еще придет ко мне». Но не испытал ничего – лишь пометил: «Важное сообщение». Просто еще один факт. А разум его все складывал впечатления, экстраполировал, вычислял. Припомнились слова Холлика: «Настроения бывают у животных – у людей они для любви или для музыки, а биться… Бьешься, когда приходит нужда, а не когда есть настроение». «Должно быть, так, – подумал он, – я опла́чу отца… когда настанет для этого время». Но холодная резкость бытия не оставляла его. Пол понимал, что новое восприятие – всего лишь начало. И вновь его охватило предчувствие собственной страшной судьбы, ужас предназначения, который он впервые испытал при встрече с Преподобной Матерью Гайей Еленой Мохайем. Правая рука вспомнила, боль вдруг заколола, запульсировала в ладони. «Не так ли должен ощущать себя их Квизац Хадерач?» – удивился он. – На мгновение я подумала, что Хават вновь подвел нас, – сказала Джессика. – Я подумала, что Юэ, быть может, и не доктор Сукк. – Он тот, кого мы знаем, но не только, – сказал Пол, подумав, почему до нее все доходит так медленно. – Если Айдахо не доберется до Кайнса, мы… – начал он. – Он не единственная наша надежда, – перебила его Джессика. – Я собрался сказать другое, – ответил он. Джессика услышала в его голосе сталь приказа и удивленно посмотрела на него в полумраке палатки. Силуэт Пола темнел в торце на фоне посеребренных луной скал. – Должно быть, уцелели и другие люди твоего отца, – сказала она, – их надо объединить, собрать… – Полагаться придется лишь на самих себя, – ответил он, – в первую очередь следует позаботиться о фамильном ядерном оружии. Его надо найти прежде, чем оно попадет в лапы Харконненов. – Не думаю, чтобы они его нашли, – произнесла она. – Учитывая, как мы его спрятали. – На волю случая такое нельзя оставлять. Она подумала: «Он собирается затеять шантаж, угрожая атомным оружием и планете, и специи… вот что у него на уме. Но тогда остается лишь надеяться тихо ускользнуть в изгнание». Слова матери придали мыслям Пола другое направление. Юный герцог сожалел о своих людях, погибших ночью. «В людях истинная основа силы каждого Великого Дома», – думал Пол, вспоминая слова Хавата: «Печально расставаться с людьми… а дом – всего лишь только дом». – На их стороне сардаукары, – сказала Джессика, – придется подождать, пока их не отзовут. – Они думают зажать нас между пустыней и сардаукарами, – сказал Пол, – так, чтобы Атрейдесов не стало. Ставка – на полное уничтожение. Не рассчитывай на то, что кто-нибудь из наших спасется. – Но они же не могут бесконечно рисковать… тогда рано или поздно станет известна роль Императора в произошедшем. – Почему бы и нет? – Но кто-то из наших людей спасется. – Из чего это следует? Джессика отвернулась, испуганная горькой силой в голосе сына, ощущая в его словах строгое равновесие вероятностей. Она поняла, что разум его теперь обогнал ее собственное разумение, что он отныне может видеть яснее, чем она сама. Она сама принимала участие в воспитании интеллекта, оказавшегося способным на подобное, и теперь ей стало не по себе. Мысли ее устремились к потерянному защитнику и прибежищу, к герцогу, и слезы защипали ей глаза. «Да, оно приходит ко всем, мой Лето, – подумала Джессика, – время любить и время скорбеть. – Положив руку на живот, она сосредоточила свое восприятие на эмбрионе внутри ее тела. – Дочь Атрейдесов, которую мне приказано было родить… только Преподобная Мать ошиблась, дочь не спасла бы моего Лето. И этот ребенок – лишь жизнь, тянущаяся в будущее из глубин смерти. Я зачала ее, следуя инстинкту, а не повинуясь приказу». – Попробуй включить коммуникационную сеть, – сказал Пол. «Разум работает всегда, как бы нам ни хотелось отключить его», – подумала она. Джессика отыскала крошечный приемник, что передал им Айдахо, нажала на выключатель. На лицевой панели зажегся зеленый огонек. Громкоговоритель резко засвистел. Джессика убавила громкость, прошлась по диапазонам. В палатку вдруг ворвался голос, говоривший на боевом языке Дома Атрейдесов: – …отступить и перегруппироваться у хребта. Федор сообщает, что в Карфаге никто не уцелел, банк Гильдии разграблен. «Карфаг, – подумала Джессика, – осиное гнездо Харконненов». – Это сардаукары, – сказал голос, – в форме Атрейдесов. Они… В громкоговорителе загромыхало, потом он умолк. – Попробуй на других частотах, – сказал Пол. – Ты понимаешь, что это означает? – спросила Джессика. – Я ожидал этого. Они добиваются, чтобы Гильдия обвинила нас в разрушении банка. Если Гильдию настроят против нас, Арракис станет для нас капканом. Она взвешивала слова: «Я ожидал этого». Что с ним случилось? Джессика неторопливо взяла в руки прибор, тронула настройку… Доносившиеся редкие голоса на боевом языке Атрейдесов говорили о поражении: «…мы отброшены… попытайтесь перегруппироваться… завалены в пещере у…» А в тарабарщине, заполнявшей остальные частоты, слышалось торжество победы Харконненов. Резкие команды, рапорты. Слов было немного, слишком мало, чтобы Джессика сразу могла понять их… но тон не вызывал сомнений. Победа Харконненов. Пол потряс стоявший рядом ранец, прислушиваясь к плеску воды в двух флягах-литровках. Он глубоко вздохнул, поглядел сквозь прозрачную стенку палатки на чернеющий под звездами силуэт скал. Левой рукой он тронул гермоклапан палатки, напоминающий по устройству сфинктер. – Скоро рассвет, – произнес он. – До ночи еще можно подождать Айдахо. В пустыне путешествуют ночью, а днем прячутся в тени. В памяти Джессики промелькнуло: «Человеку, сидящему в пустыне без конденскостюма, для сохранения веса требуется пять литров воды в день». Всем телом она ощутила мягкую и гладкую материю – теперь их жизни зависели от этих конденскостюмов. – Если мы уйдем отсюда, Айдахо не найдет нас, – сказал она. – Любого человека можно заставить говорить, – ответил он. – Если к рассвету Айдахо не вернется, нам придется учесть и возможность того, что он попал в плен. Сколько, по-твоему, он сумеет продержаться? Ответа не требовалось, и она молчала. Пол открыл крышку ранца, извлек из него крохотное руководство со светополоской и увеличителем. На страницах мелькали зеленые и оранжевые буквы: «фляги-литровки, конденстент, энергокапсулы, рекаты, пескошноркель, бинокль, аптечка для починки конденскостюма, краскопульт, карта впадин, нософильтры, паракомпас, крюки делателя, колотушка, фримплект, огненный столб…» Так много всего нужно, чтобы выжить в пустыне! Он положил руководство на пол палатки. – Куда же направимся? – спросила Джессика. – Отец говорил о пустынных силах, – произнес Пол. – Без них Харконнены не сумеют править этой планетой. Они никогда не правили ею, и не будут править. Даже если на помощь им придет десять тысяч легионов сардаукаров. – Пол, как можешь ты… – Все доказательства в наших руках, – сказал он, – здесь, в палатке. И сама она, и этот ранец, и его содержимое, эти конденскостюмы. Мы знаем, что Гильдия требует за погодный спутник невозможную плату. Мы знаем, что… – При чем здесь погодные спутники? – спросила она. – Не могут же они… – Голос ее умолк. Гипервосприятием своего ума Пол впитывал ее реакции и считал, считал… – Сейчас ты поймешь, – начал он. – Со спутников видно все. А в здешней глубокой пустыне есть многое, чего не должны видеть чужие глаза. – Ты имеешь в виду, что сама Гильдия контролирует эту планету? Она мыслила так медленно! – Нет! – ответил он. – Фримены! Они платят Гильдии, чтобы она не лезла в их частные владения, и платят монетой, которой в изобилии у хозяев пустыни, – специей. Это не результат приблизительных подсчетов. Это точный ответ. Результату этого расчета можно верить. – Пол, – ответила Джессика, – ты же еще не ментат, как ты можешь быть уверен… – Я никогда не стану ментатом, – проговорил он. – Я что-то другое… урод, например. – Пол! Как ты можешь говорить такую… – Оставь меня! Он отвернулся от нее к ночной тьме за стенкой палатки. «Почему я не могу плакать?» – удивился он. Каждая клетка, каждый мускул в его теле жаждали этого, но ему не будет дано облегчения. Джессика никогда еще не слышала в голосе сына подобной печали. Она хотела прикоснуться к нему, обнять, утешить, помочь… но знала, что ничего не сумеет сделать. Он должен все пережить сам. Светящаяся полоска на руководстве к фримплекту невольно привлекла ее взгляд. Она поглядела на него и прочла: «Руководство друга пустыни – места, полного сущих. В нем айят и бурхан жизни. Верь, и лучи Аль-лята не испепелят тебя». «Похоже на книгу Азхар, – подумала она, вспоминая свое знакомство с Великими Тайнами. – Неужели здесь побывал и Манипулятор Религий?» Пол достал из ранца паракомпас, положил его обратно и сказал: