– Подумай-ка обо всех этих специальных устройствах! Сложность их не имеет себе равных. Согласись, культура фрименов, создавшая эти вещи, свидетельствует о глубинах, которые никто не прозревал. Неуверенно, озабоченная резкостью его тона, Джессика перевела глаза на книгу: первая иллюстрация изображала созвездие арракинского неба – «Муад'Диб, или Мышь». Она отметила, что хвост созвездия указывает на север. Во тьме палатки, освещенной лишь полоской на руководстве, Пол смутно угадывал движения матери. «Настало время исполнить желание отца, – подумал он, – ей следует сказать все сейчас, пока еще есть время для горя. Позже горе может помешать нам». Логичность собственных суждений неприятно удивила его. – Мать, – позвал он. – Да? Голос его изменился, у Джессики похолодело внутри. Такой суровости в сыне она еще не видала. – Отец мой умер, – сказал он. Она попробовала разобраться сама, перебирая факты, факты и факты обычным для Бинэ Гессерит способом, и чувство ужасной потери обрушилось на нее. Не в силах говорить, она кивнула. – Отец просил меня передать тебе… – начал Пол, – он очень боялся, что ты решишь, будто он перестал доверять тебе здесь, на Арракисе. «Напрасное, беспочвенное опасение», – подумала она. – Он хотел, чтобы ты знала: он тебя не подозревал, – сказал Пол. Объяснив подробности, он добавил: – Он хотел, чтобы ты знала, он всегда верил тебе полностью, всегда любил. Еще он сказал, что скорее усомнился бы в себе самом и жалеет лишь об одном: что так и не сделал тебя своей герцогиней. Джессика смахнула со щеки слезы, подумала: «Что за глупая трата воды!» – прекрасно понимая тщетность этой попытки гневом заглушить горе. «Лето, мой Лето, – подумала она. – Как ужасно мы обращаемся с теми, кого любим!» Резким движением руки она погасила светящуюся полоску на руководстве. Рыдания сотрясали ее. Горю матери трудно было не сочувствовать, но в нем самом была пустота. «Я не чувствую горя, – подумал Пол. – Почему? Почему?» Он не чувствовал горя и воспринимал это как ужасный порок. «Время искать и время терять, – припомнила Джессика слова O. K. Библии, – время сберегать и время бросать; время любить и время ненавидеть; время войне и время миру». А разум Пола работал с леденящей сердце точностью. Он увидел варианты их будущей участи на этой враждебной планете. Не имея возможности укрыться за благодетельным пологом сна, он фокусировал свои предвидения, понимая открывавшиеся картины как наиболее вероятные варианты будущего, но было в них и еще что-то, какая-то тайна… Словно ум его окунулся в не ведающую времени среду, где его овевали костры грядущего. Резко, словно постигнув что-то важное, восприятие Пола перескочило на другую ступеньку. Новый уровень манил его, он словно бы уцепился за что-то и оглядывал окрестности. Казалось, будто он находится в центре шара и во все стороны лучами разлетаются перспективы. Но такое объяснение было лишь слабой тенью его ощущений. Ему припомнилось, как полощется на ветру тонкая ткань, и будущее в его глазах казалось столь же непостоянным и колеблющимся, как тот газовый платок. Он увидел людей. Он почувствовал жар и холод несчетных вероятностей. Он узнал имена и места, на него обрушились бесчисленные эмоции, он обладал знанием неведомых и неисследованных планет. Пришло время испытывать, пробовать, примечать, но время придавать форму еще не наступило. Перед ним был весь спектр возможностей – от дальнего прошлого до невообразимого будущего, от самого вероятного до почти несбыточного. Бессчетное число раз он узрел собственную смерть. Он увидел незнакомые планеты, новые культуры. И людей. Людей. Они так густо толпились вокруг, что даже его разум не мог их охватить, но он пощелкивал, анализировал… считал… Он увидел и гильдийцев. И подумал: «Гильдия… Вот там-то моя странность будет знакома, такое там ценят, правда, необходима специя». Но мысль о том, что придется прожить всю жизнь пересчитывая варианты будущего, как положено пилоту космического лайнера, коробила его. Да, так можно было прожить. Но тот вариант будущего, в котором он становился навигатором Гильдии, отдавал странностью. «Я обрел новое зрение, я вижу новую для себя реальность: возможные варианты событий». Такое восприятие и успокаивало, и тревожило, многое в других плоскостях таяло и исчезало с глаз. Ощущение ускользнуло столь же быстро, как и появилось, и он понял: все переживание заняло долю сердцебиения. Да, его собственное сознание словно перевернули, словно обрушили на него ослепительный и ужасный свет. Он огляделся. В окруженном скалами убежище царила ночь. Плач матери еще можно было слышать. Но сам он по-прежнему не испытывал горя… а часть его мозга, словно полость внутри, отгороженная от остального, уверенно трудилась – обрабатывала данные, оценивала, рассчитывала, получала ответ, как делают это ментаты. Теперь он понял, что у него есть исходная информация, какая не была открыта ни одному уму до него. Это не сделало пустоту привлекательнее. Внутри словно бы затикал часовой механизм бомбы. И хотел он или нет – механизм продолжал тикать. Разум его фиксировал мельчайшие различия вокруг: изменения влажности, температуры… шум ползущего по палатке жука, торжественное появление зари в том куске звездного неба, что был виден через прозрачную стенку палатки. Пустота была невыносима. Зачем знать, кто и как запустил часы? Заглянув в собственное прошлое, он мог увидеть начало… тренировки, оттачивание талантов, тонкое воздействие сложных дисциплин, даже откровение O. K. Библии в критический момент… и, наконец, такой излишек специи! Он глядел вперед, туда, где гнездился страх, и видел все, что там было. «Я чудовище, – подумал он. – Урод!» – Нет, – сказал он. – Нет. Нет! НЕТ! Он понял, что бьет по полу палатки кулаками. (Невозмутимая часть его существа восприняла этот интересный эмоциональный всплеск и принялась вычислять поправки.) – Пол! Мать была рядом, она держала его за руки, лицо серым пятном проступало в полумраке. – Пол, что случилось? – Это ты! – сказал он. – Я здесь, – тревожно ответила она, – все в порядке. – Что ты сделала со мной? – произнес он. В мгновенном озарении она угадала какие-то причины такого вопроса и ответила: – Дала тебе жизнь. Ответ, совершенно правильный и точный, определен был и инстинктом, и ее собственными утонченными познаниями, только эти слова могли успокоить его. Он почувствовал на своих плечах ее руки, разглядел неясные очертания лица. (Его неутомимый мозг подметил теперь в ее чертах некоторые генетические особенности, ввел информацию и принялся за дальнейший расчет.) – Пусти, – сказал он. Услышав сталь в его тоне, она повиновалась: – Ты не хочешь сказать мне, что случилось, Пол? – Разве ты не представляла, что делаешь, когда учила меня всему этому? – спросил он. «В голосе его нет больше детства», – подумала она и произнесла: – Как и любой родитель, я надеялась, что, когда ты вырастешь, станешь иным, выше меня. – Иным? Уловив горечь в его словах, она сказала: – Пол, я… – Тебе не нужен был сын! – сказал он. – Тебе нужен был твой Квизац Хадерач! Дочь Гессера мужского пола! Тон его заставил ее смутиться: – Сын… – И ты даже не посоветовалась обо всем с отцом. Не остывшим еще от горя голосом она проговорила: – В том, каков ты есть, Пол, доля наследственности твоего отца столь же велика, как и моя доля. – А воспитание, – сказал он. – Все эти штуки, которые… разбудили… спящего… – Спящего? – Здесь. – Он поднес руку сперва к голове, а потом к груди. – Во мне. Это все длится… длится… длится… длится… и… – Пол! По голосу она слышала, что сын находится на грани истерики. – Послушай меня, – сказал он. – Ты хотела, чтобы Преподобная Мать узнала о моих снах. Теперь слушай сама. Только что я видел сон наяву. И знаешь почему? – Успокойся, – произнесла она. – Если что-то…