Дойдя до первой ступени, Пол вскарабкался на нее. Джессика последовала за ним. Постепенно сам этот путь стал делом насущным и требующим всех усилий без остатка: в углублениях между скалами скапливался песок, шаги их замедлялись, источенные ветром камни резали руки, все заставляло размышлять – обходить или идти прямо. Рельеф устанавливал собственный ритм. Говорили они лишь при необходимости, хриплые голоса обоих выдавали крайнюю усталость. – Осторожно, здесь скользко – камень присыпан песком. – Не разбей голову – уступ нависает… – Не вылезай из-за гребня, луна у нас за спиной – нас легко будет заметить. Пол остановился, прислонившись ранцем к каменистой стенке. Джессика вытянулась рядом с ним, радуясь минутному отдыху. Услышав, как Пол потягивает влагу из трубки конденскостюма, она приложилась к собственной. Переработанная вода была безвкусной. Джессика припомнила воды Каладана, дугу высокого фонтана на фоне синего неба – такое немыслимое богатство, тогда оно даже не осознавалось… Она замечала лишь форму струи, плеск воды, блеск капель. «Остановиться бы, – подумала она. – И отдохнуть… по-настоящему». Сейчас ей казалось, что сама возможность остановиться была бы милосердием. А раз останавливаться невозможно, о милосердии не могло быть и речи. Оторвавшись от скалистого гребня, Пол повернул вверх по склону. Вздохнув, Джессика последовала за ним. Потом они спустились на широкий карниз, огибавший скалу. И снова их охватил рваный ритм движений по этой неровной земле. Джессике казалось, что вокруг нет ничего, лишь под ногами и руками – булыжник или гравий, комья породы или песка, сам песок или пыль; наконец, мелкая пудра. Пудра забивала нософильтры, ее приходилось выдувать. Комки песка и гравий катались по гладким камням, и, потеряв осторожность, можно было поскользнуться. Куски породы резали руки, а вездесущий песок задерживал шаг. Пол резко остановился на каменном карнизе, мать по инерции подтолкнула его, он помог ей сохранить равновесие. Он показал налево, и Джессика поглядела туда. Оказалось, что они стоят на вершине утеса, а в двух сотнях метров под ними словно застывшие волны вздымаются дюны. Оцепеневший океан серебрился под ногами: гребни вздымались один за другим, уходя к тонущему в сером тумане другому хребту. – Открытая пустыня, – сказала она. – Далековато, – отозвался Пол глухим голосом сквозь фильтр на лице. Джессика поглядела налево, направо – ничего, лишь песок внизу. Пол смотрел прямо вперед, на открытые дюны, наблюдая за смещением теней от быстрой луны. – Три-четыре километра, – сказал он. – Там черви, – произнесла она. – Вне всякого сомнения. Она уже не ощущала ничего, кроме усталости, боль в мышцах притупила все чувства: – Поедим и отдохнем. Пол выскользнул из лямок ранца, опустил его на землю и сел, прислонившись к нему спиной. Опершись рукой на его плечо, Джессика тяжело опустилась рядом. Усаживаясь, она ощутила, что он повернулся и что-то разыскивает в ранце. – Вот, – сказал он, сухими руками передавая ей две энергокапсулы. Она проглотила их, запив едва ли полным глотком из трубки конденскостюма. – Воду выпей всю, – сказал ей Пол. – Это аксиома: наилучшее место для воды – в твоем теле. Это экономит энергию. Ты становишься сильнее. Доверяй своему конденскостюму. Она повиновалась, осушила карманы и почувствовала, как возвращаются к ней силы. А потом подумала, как мирно здесь, в этом месте, где их одолела усталость, и припомнила, как однажды менестрель-воин Гарни Холлик сказал: «Лучше сухая корка в тишине и покое, чем целый дом, где царят суета и томление духа». Джессика повторила Полу эти слова. – Похоже на Гарни, – отвечал он. Она услыхала в его голосе интонации, с которыми вспоминают мертвых, и подумала: «Бедный Гарни, быть может, уже мертв». Все, кто служил Атрейдесам, были теперь мертвы, или в плену, или, как и они сами, затеряны в безводной пустыне. – У Гарни всегда находилась цитата к месту, – продолжил Пол, – я словно слышу его слова: «И реки сделаю сушею, и предам землю в руки злым, и рукою иноземцев опустошу землю и все, наполняющее ее». Джессика закрыла глаза, пафос сына почти до слез растрогал ее. Наконец Пол спросил: – Как… ты себя чувствуешь? Она поняла, что вопрос относился к ее беременности, и сказала: – До рождения твоей сестры осталось еще много месяцев, физически я пока не почувствовала изменений. И подумала: «Почему я ответила сыну так официально?» Обычай Бинэ Гессерит предписывал отыскивать в себе причины подобных причуд, поэтому она нашла и причину собственной сдержанности: «Я боюсь своего сына, я боюсь этих его странностей. Я боюсь услышать о том, что он увидел в будущем». Опустив капюшон на глаза, Пол вслушивался в крики ночных насекомых. Легкие его устали от молчания. Нос чесался. Он потер его, вынул фильтры и почувствовал густой запах корицы. – Где-то поблизости выход меланжа, – произнес он. Ветер гагачьим пухом прикасался к его щеке, шевелил складки бурнуса. Но этот ветерок не грозил бурей, Пол уже научился чувствовать различие. – Скоро рассвет, – произнес он. Джессика кивнула. – Способ безопасно перебраться через пески существует, – сказал Пол, – фримены знают его. – А черви? – Если установить здесь, повыше в скалах, колотушку из нашего фримплекта, она займет червя на время. Она поглядела на освещенную луной пустыню и произнесла: – Этого времени хватит, чтобы пройти четыре километра? – Быть может. Но только если звуки наших шагов в песках будут как шорох, что не привлекает червей… Пол вглядывался в открытую пустыню, вопрошая свое знание о будущем, пытаясь припомнить таинственное назначение колотушек и крючьев делателя из руководства к фримплекту, что попали в их руки со всем ранцем. Ему казался странным панический страх перед червями. Краем своего сознания он ощущал, что червей следовало уважать, но не бояться… если… если… Он покачал головой. – Звуки не должны быть ритмичными, – сказала Джессика. – Что? Ох. Да. Если разрывать шаг… песок и сам по себе съезжает время от времени. Черви не могут бросаться на любой звук. Но нам надо хорошо отдохнуть, прежде чем попробовать. Он поглядел на скалы вдали, по длине лунной тени ощущая движение времени. – Через час – рассвет. – Где проведем день? Пол повернулся налево и показал: – Утес загибается к северу, видишь, как он источен, – это наветренная сторона, здесь должны быть глубокие щели. – Ну что же, идем? – спросила она. – Ты достаточно отдохнула, чтобы спускаться? Я хочу поставить палатку поближе к пескам. – Достаточно, – она кивнула ему, – веди. Он поколебался, поднял ранец, надел на плечи и повернул вдоль скалы. «Были бы у нас гравипоплавки, – подумала Джессика, – отсюда так просто спрыгнуть. Но, может быть, их тоже не следует использовать в открытой пустыне. Возможно, они привлекают червей не хуже щитов». Они добрались до ряда опускавшихся вниз уступов, а за ним была расщелина, вход в которую резко обрисовывался в лунном свете. Пол спускался первым, двигаясь осторожно и торопливо, – ясно было, что лунный свет недолго задержится в ней. Они все глубже и глубже опускались в густую тень. По бокам угадывались восходящие к звездам каменные стены. Ущелье сузилось метров до десяти, когда перед ними оказался неясно серевший песчаный склон, опускавшийся ниже во тьму. – Спустимся пониже? – шепнула Джессика. – Думаю, да. Одной ногой он опробовал поверхность. – Можно съехать, – сказал он, – я пойду первым, подожди, пока не услышишь, что я остановился.