– Давай вместе, – сказал он. – Тяни ровнее, иначе можно порвать. Они тянули ранец вверх, песок осыпался. Когда лямка показалась на поверхности, Пол бросил ее и высвободил мать из песка. Вдвоем они потянули лямку вниз и наконец вытащили ранец. Спустя несколько минут они стояли на дне расщелины, держа ранец за лямки. Пол поглядел на мать. Ее одежда и лицо были запачканы пеной. Казалось, что Джессику закидывали комками зеленого мокрого песка. – Ну и видок у тебя, – пробормотал он. – И у тебя не лучше, – ответила она. Они было засмеялись, но тут же замолчали. – Это не должно было случиться, – сказал Пол. – Я был неосторожен. Она пожала плечами, ощущая, как присохший песок осыпается с бурнуса. – Я поставлю палатку, – сказал он, – а ты лучше сними одежду и вытряси ее. – Он отвернулся к ранцу. Джессика кивнула, почувствовав себя вдруг слишком усталой, чтобы говорить. – А здесь в скале крепежные дыры, – сказал Пол. – На этом месте уже ставили палатку. «Почему бы и нет? – думала она, встряхивая одежду. – Место удобное – между двух скал, в четырех километрах напротив – другая скала… достаточно далеко от пустыни, чтобы не привлекать червей, но и не слишком близко, чтобы облегчить переход». Она обернулась. Пол уже поставил палатку, ребристая полусфера которой не отличалась цветом от обступивших скал. Пол прошел рядом с биноклем в руках. Быстрым поворотом подрегулировал внутреннее давление, сфокусировав масляные линзы на противоположном утесе, золотившемся в лучах утреннего солнца за песчаными дюнами. Джессика смотрела, как он вглядывается в этот апокалиптический ландшафт, в его песчаные и скальные каньоны. – Там есть какая-то растительность, – сказал он. Джессика отыскала в ранце второй бинокль и подошла к Полу. – Вон там, – махнул он, не выпуская бинокль из другой руки. Она поглядела в ту сторону. – Сагуаро, – сказала она. – Сухая штука. – Значит, поблизости могут быть люди, – произнес Пол. – Быть может, это остатки ботанической испытательной станции, – предупредила она. – Нас занесло далеко на юг, – ответил он. Опустил руку с биноклем, потер под носом, чувствуя, как высохли и запеклись губы, ощущая пыльный привкус жажды во рту. – Похоже на обиталище фрименов. – Можем ли мы быть уверенными в сочувствии с их стороны? – спросила она. – Кайнс обещал их поддержку. «Но это отчаянный народ, эти жители пустыни, – думала она, – и я сегодня была на грани отчаяния. А отчаявшийся убьет просто ради воды». Она закрыла глаза, и ей представился Каладан. Они отдыхали, путешествовали вдвоем – она и герцог Лето – дело было еще до рождения Пола. Они летели над яркой листвой диких лесов, над рисовыми плантациями в дельтах рек. Внизу, по муравьиным тропам в зелени, сновали караваны носильщиков с грузами, поддерживаемыми гравипоплавками. А на прибрежье белели лепестки тримаранов-дхау. Все сгинуло. Джессика открыла глаза: пустынная тишь, все жарче и жарче. Неугомонные демоны жары уже начали будоражить воздух над раскаленным песком. Казалось, что скала напротив видна сквозь толстое стекло. Через открытое устье расщелины осыпался песок, сдвинутый с места дуновением утреннего ветерка, коршунами, взлетевшими с вершин утеса. Пескопад закончился, но шелест все еще доносился до ее ушей, становясь лишь громче и громче. Раз услышав этот звук, позабыть его было невозможно. – Червь, – прошептал Пол. Он появился справа с непринужденным величием, которого нельзя было отрицать. Извивающаяся длинная гора песка пересекала дюны совсем неподалеку. Спереди она была круче, рассыпалась пылью, словно волна каплями… Он удалялся налево. Звук медленно затихал. – Иные космические фрегаты кажутся меньше его, – прошептал Пол. Она кивнула, не отрывая глаз от пустыни. Пронзая дюны, червь сглаживал их, оставляя за собой соблазнительно ровную дорогу. Горестно бесконечная, стремилась она мимо, куда-то вдаль, к горизонту. – Отдохнем, – сказала Джессика, – и продолжим наши занятия. Подавив внезапно нахлынувшее негодование, он сказал: – Мать, а ты не думаешь, что мы могли бы сегодня обойтись без… – Сегодня ты запаниковал, – сказала она, – свой разум и бинду-нерватуру ты знаешь, быть может, лучше, чем я, но тебе еще предстоит многое узнать о своей прана-мускулатуре. Тело, Пол, иногда поступает само по себе, и я могу тебя еще многому научить. Ты должен научиться управлять каждым мускулом, каждым волокном своего тела. Надо вновь заняться руками. Начнем с мускулатуры пальцев, сухожилий ладони и чувствительности кончиков пальцев. – Она повернулась. – Ну, пошли в палатку. Он пошевелил пальцами левой руки, следя, как она проползает через сфинктерный гермоклапан палатки, понимая, что не следует отговаривать ее… надо согласиться. «Что бы они ни сделали из меня, все равно без моего участия не обошлось», – подумал он. Вновь заняться руками! Он поглядел на собственную ладонь. Какой беспомощной казалась она по сравнению с гигантским червем! Мы пришли с Каладана – райского уголка для нашей жизненной формы. На Каладане не было необходимости создавать рай для тела или ума – его мы видели вокруг себя. И мы заплатили за это, как платят за райскую жизнь: мы стали мягки, наши мечи затупились. Принцесса Ирулан. «Беседы с Муад'Дибом» – Так, значит, ты и есть великий Гарни Холлик, – сказал мужчина. Холлик стоя глядел на контрабандиста, сидевшего за металлическим столом в округлой пещере-приемной. На мужчине была одежда фримена, бледная синева глаз говорила о том, что ему случается есть и инопланетную пищу. Приемная по форме повторяла помещение центрального командного пункта фрегата: обзорные и коммуникационные экраны занимали шестую часть полусферы. По бокам – секторы дистанционного управления вооружением. У стены напротив – стол. – Я – Стабан Туек, сын Эсмара Туека, – сказал контрабандист. – Значит, именно тебе я обязан принести благодарность за оказанную нам помощь, – произнес Холлик. – Ах-х, благодарность… – сказал Туек, – садись. Корабельное складное кресло выдвинулось из стены возле экранов, Холлик со вздохом опустился в него, ощущая навалившуюся усталость. Он увидел собственное отражение в темной стеклянной поверхности экрана возле контрабандиста и нахмурился, отметив следы утомления на собственном помятом лице. Кривой шрам на челюсти зазмеился от этой гримасы. Отвернувшись от своего отражения, Холлик поглядел на Туека. В лице контрабандиста он заметил фамильное сходство – тяжелые, нависающие отцовские брови, словно высеченные из камня щеки и нос. – Твои люди сказали мне, что отец твой мертв, убит Харконненами, – начал Холлик. – Или Харконненами, или предателем твоего народа, – сказал Туек. Гнев помог Холлику преодолеть усталость. Он выпрямился и бросил: – Ты можешь назвать имя предателя? – Мы не вполне уверены. – Сафир Хават подозревал леди Джессику. – Ах-х, эта ведьма-гессеритка… может быть. Но сам Хават теперь в плену у Харконненов. – Я слыхал об этом. – Холлик глубоко вздохнул. – Похоже, впереди новая резня. – Мы не станем привлекать к себе внимание, – ответил Туек. Холлик опешил: – Но… – Мы спасли вас, тебя и твоих людей, и с охотой предоставляем вам здесь убежище, – сказал Туек. – Ты говоришь о благодарности. Очень хорошо. Отработайте свой долг. Людям у нас всегда найдется применение. Но мы перебьем вас до одного, если вы вновь открыто выступите против Харконненов. – Но они ведь убили твоего отца! – Быть может. И если так, я скажу тебе, что мой отец говорил тем, кто действует не думая: «Камень и песок тяжелы весом, но гнев глупца еще тяжелее». – Значит, просто оставишь все как есть? – пренебрежительно усмехнулся Холлик.