Серебряная монетка первой луны выкатилась на небосклон справа от них. Она поднималась все выше, на диске угадывался отпечаток сжатой ладони. Джессика глядела на серебристо-белую полоску песка под нею. – Я поставил колотушку в самой глубокой части ущелья, – сказал Пол, – когда зажгу свечу, у нас останется около тридцати минут. – Тридцать минут? – Прежде чем колотушка начнет звать… червя. – Ох, я готова. Пол скользнул в сторону, она услышала, как он поднимается вверх по расселине. «Ночь словно тоннель, – подумала Джессика, – дыра в завтра… если завтра настанет для нас. – Она качнула головой. – Откуда эта хворь? Меня учили не этому!» Пол вернулся, взял ранец, спустился вниз, к подножию первой дюны, и остановился, прислушиваясь к шагам матери. Он слышал ее тихие шаги – холодные камешки звуков, которыми пустыня отмеряла их жизнь. – Надо идти без ритма, – сказал Пол, припоминая все, что он слышал – в памяти истинной и пророческой. – Посмотри, как я иду, – добавил он. – Так фримены ходят по пескам. Он ступил на наветренную сторону дюны и зашагал вверх по пологой кривой, подволакивая ноги. Шагов десять Джессика следила за ним, потом, подражая, отправилась следом. Она поняла смысл: шаги должны казаться естественным шорохом песка… как от ветра. Но мышцы возражали против этого рваного, искусственного ритма: шаг… шарк… шарк… шаг… шаг… стоп… шарк… шаг. Время словно растянулось… Скала впереди, казалось, не приблизилась. А та, за спиной, еще была высока. Тук! Тук! Тук! Тук! Загрохотало позади них. – Колотушка! – сквозь зубы прошептал Пол. Она мерно стучала, и вдруг оказалось, что идти в другом ритме трудно. Тук… тук… тук… тук… Во всей залитой луной котловине отдавался этот гулкий стук. Вверх и вниз по осыпающимся дюнам: шаг… шарк… стоп… шаг… песчаные комки под ногами: шарк… стоп… стоп… шаг. И ожидание: вот-вот раздастся знакомое шипение. Оно зазвучало сперва так незаметно, что было едва различимо за звуками их собственных шагов. Но оно становилось все громче… громче… приближаясь с запада. Тук… тук… тук… тук… – барабанила колотушка. Шипение приближалось за их спиною откуда-то сбоку. Если повернуть голову, можно было увидеть движущийся холм над червем. – Скорее, – шепнул Пол. – Не оглядывайся. В тени у скал, откуда они вышли, послышался яростный скрежет. Он обрушился на уши гремящей лавиной. – Скорее, – повторил Пол. Он заметил, что они достигли той точки, откуда обе скалы, впереди и позади, казались одинаково далекими. А за спиной в ночи яростно хлестал скалу червь. Вперед… вперед… вперед… Мускулы болели… Казалось, эта мука продлится бесконечно… но манящие скалы впереди медленно росли. Джессика шла сосредоточившись, как в пустоте, сознавая, что лишь одна воля гонит ее вперед. Глотка иссохла от жажды, но звуки за спиной не позволяли подумать об остановке даже на шаг, чтобы отхлебнуть глоток воды из карманов-уловителей конденскостюма. Тук… тук. Дальний утес словно взорвался, в бешеном грохоте колотушка умолкла. Тишина… – Быстрее, – шепнул Пол. Она кивнула, понимая, что он не видит жеста, который предназначался ей самой, мышцам, до предела измотанным неестественным ритмом. Сулящие безопасность скалы перед ними уже доставали до звезд. Пол заметил, что у подножья их простирается ровная полоса песка. Усталый, он ступил на нее, поскользнулся, непроизвольно топнул ногой, чтобы не упасть. Громкое эхо сотрясло песок под ногами. Пол на два шага отступил вбок. Бум! Бум! – Барабанные пески, – охнула Джессика. Пол восстановил равновесие, мельком глянул вперед, на скалы, – сотни две метров. Позади послышался шорох – словно ветер, словно бурлящий поток… там, где совсем нет воды. – Бежим! – взвизгнула Джессика. – Пол, бежим! И они побежали. Песок барабаном грохотал под ногами. А потом начался мелкий гравий. На какое-то время бег был отдыхом для мышц, ноющих от непривычно неритмичного движения. Бег привычен, в нем есть ритм. Но песок и гравий – плохая опора для ног. А шипение приближалось, как буря, готовая поглотить их. Споткнувшись, Джессика упала на колени. Она ощущала теперь только усталость, ужас и неотвратимое приближение звука. Пол потянул ее вверх. Они побежали дальше, не выпуская рук друг друга. Из песка перед ними вырос тонкий шест, они миновали его, увидели другой. Лишь когда оба шеста остались за спиной, Джессика смогла изумиться. Вот еще один… а за ним – трещина в скальной стене. Еще один. Скала! Наконец она под ногами – жесткая поверхность! Ощущение это придало Джессике сил. Глубокая трещина уходила в стену утеса перед ними. Они рванулись к ней, забились в ее узкое лоно. Позади звук движения червя замер. Джессика и Пол, оцепенев, глядели в пустыню. Там, где кончались дюны, метрах в пятидесяти от скального подножия вздыбился серебристо-белый холм, весь в потоках песка и пыли. Он рос, становился все выше и выше. И вот в нем разверзлась гигантская ищущая пасть – черная круглая дыра, края которой поблескивали в лунном свете. Пасть тянулась к ним, к расселине, где прижались друг к другу Джессика и Пол. В ноздри им ударил запах корицы. На хрустальных зубах червя поблескивал лунный свет. Громадный рот сновал из стороны в сторону. Пол затаил дыхание. Джессика, сжавшись в комок, не отводила глаз. Лишь напряженная концентрация, практикуемая Бинэ Гессерит, помогла ей осилить первобытный ужас, подавить наследственный страх, угрожавший переполнить ее разум. Пол чувствовал душевный подъем. Только что через временной барьер он попал в еще более незнакомое ему место. Впереди – тьма, внутренний взор не в состоянии что-либо различить в ней. Словно один шаг низвергнул его в колодец или, точнее, во впадину между двумя волнами времени, откуда будущее неразличимо. Ландшафт коренным образом изменился. Но обступившая его тьма, неизведанность времени не пугали его, напротив, все чувства словно обострились. Он понял, что впитывает и зрением, и прочими чувствами знания об этой твари, что поднялась из песков, разыскивая его. Пасть ее была метров восемьдесят в диаметре. Изогнутые кристаллы зубов, словно крисы, поблескивали вокруг… дыхание извергало густой запах корицы… альдегидов… кислот… Червь ударил головой в скалу над ними, затмив свет луны. Дождь мелких камней и песка осыпался на их узкое укрытие. Пол толкнул мать глубже в расщелину. Корица! Запах ее заполнял все вокруг. «Что общего у червя со специей – с меланжем?» – спросил он себя. И он вспомнил, как Лайет-Кайнс проговорился о связи червя и специи. Барррууум! Сухой гром прокатился откуда-то справа. И снова: барррууум! Червь втянулся обратно в песок, на мгновение застыл, поблескивая в лунном свете зубами.