«Долго я ожидала тебя, – сказала она. – Вот моя жизнь». И теперь вся ее жизнь была заключена в ней, в Джессике. Даже миг смерти. «Теперь я – Преподобная Мать», – поняла Джессика. И новым внутренним своим восприятием она ощутила, что и в самом деле стала той, кого Дочери Гессера называли Преподобными. Ядовитый наркотик преобразил ее. В школах Бинэ Гессерит подобное происходило не совсем так, она знала это. В эти мистерии ее не посвящали, но теперь она просто знала. Конечный результат был одним и тем же. Джессика вновь ощутила прикосновение сущности своей дочери, коснулась ее в ответ, но отклика не получила. Страшное одиночество овладело Джессикой, едва она поняла, что случилось с нею. Она поглядела вглубь… жизнь ее еле теплилась, напротив, снаружи жизнь неслась буйным потоком… Ощущение движущейся точки таяло… тело освобождалось от власти яда, но другую точку она ощущала… с чувством вины за все, что случилось. «Это сделала я, моя бедная дочка, твоя мать. Я обрушила на несформировавшееся сознание всю эту Вселенную, без пощады и без защиты». Тонкий ручеек любви – утешение, словно отражение чувств, обращенных ею к малой точке, вернулся к ней самой. Но прежде чем Джессика успела отреагировать на ласку, психику ее властно охватил адаб – память и необходимость. Надо было немедленно сделать что-то. Она попыталась было понять, но чувства ее еще были одурманены. «Я могла изменить этот состав, – подумала она, – обезвредить его». Но она знала, от нее ждали не этого. Это же обряд соединения. И она поняла, что следует делать. Джессика открыла глаза, махнула в сторону бурдюка с водой, который Чани теперь держала в руках. – Вода получила благословение, – сказала Джессика, – смешайте воды, пусть они преобразуются, чтобы благословение могли разделить все. «Пусть катализатор совершит свое дело, – думала она. – Пусть люди выпьют и восприятия их сольются. Яд теперь безопасен… Преподобная Мать обезвредила его». Но память все требовала, давила. Она поняла, что это еще не все, однако наркотик мешал сосредоточиться. Ах-х, старая Преподобная Мать! – Я встретила Преподобную Мать Рамалло, – произнесла Джессика. – Она ушла, и она осталась. Почтим ее память обрядом. «Откуда я знаю эти слова?» – удивилась Джессика. И она поняла, что они пришли к ней из чужой памяти, жизни, открывшейся ей и ставшей частью ее существа. И эта часть еще не была удовлетворена. «Пусть устроят свою оргию, – проступило из этой чуждой памяти. – У них так мало радостей в жизни. Да, а нам с тобой нужно еще немного времени, прежде чем я укроюсь в твоей памяти. Она так влечет меня. Ах-х, как наполнен твой ум интересными вещами! Многого я даже не могла вообразить…» И скорлупка разума-памяти внутри нее исчезла, открывая путь вглубь, к предшественнице Преподобной Рамалло, и к ее предшественнице, и к предшественнице той… и так без конца. Джессика внутренне отшатнулась от разверзшейся пропасти, опасаясь, что та поглотит ее. Но путь этот не закрывался, и Джессика поняла, что культура Вольного народа куда древнее, чем она представляла себе. Она увидела фрименов на Поритрине – мягкий народ на приветливой планете, легкая дичь для набегов Империи, увозивших человеческий материал для колоний на Бела Тегейзе и Салузе Секундус. Ох, какой вой сопровождал эти разлуки… Где-то в глуби коридора послышался яростный голос: «Они запретили нам хадж!» В этом коридоре Джессика видела узилища для рабов на Бела Тегейзе, видела браки, распространившие человечество на Россак и Хармонтеп. Лепестками ужасного цветка открывались перед нею сцены жестокости и насилия. И она видела, как от сайидины к сайидине тянулась память о прошлом – сперва словами, упрятанными в песок напевов, а потом укрепленная Преподобными Матерями, когда был найден ядовитый наркотик на Россаке, обретшая прочность здесь, на Арракисе, после открытия Живой Воды. Там, в глубине, исступленно кричал другой голос: «Ничего не забыть! Ничего не простить!» Все внимание Джессики было теперь отдано Живой Воде, ее источнику – жидкости, выделяемой умирающим песчаным червем, делателем. А когда она увидела в своей памяти сцену убийства червя, то едва не охнула. Чудовище было утоплено! – Мать, с тобой все в порядке? Голос Пола прорвался в ее сознание, ей пришлось с трудом одолевать свою обращенность в глубь собственного существа. Она взглянула на него скорее по обязанности, сожалея, что он мешает ей. «Я словно тот человек, руки которого были лишены возможности ощущать от самого начала, от пробуждения сознания… и вот теперь эта способность возвращена им». Она углубленно воспринимала… но мысль эта застыла в ее голове. А теперь я скажу: «Поглядите! У меня, оказывается, есть руки!» А люди вокруг спросят: «Что это – руки?» – Все в порядке? – спросил Пол. – Да. – Я могу это пить? – он показал на мешок в руках Чани. – Они хотят, чтобы я выпил. Она почувствовала скрытый смысл его слов, значит, он тоже угадал яд в исходной субстанции, раз беспокоится за нее. Джессика задумалась о границах предвидения, дарованного Полу. Его вопрос многое объяснял ей. – Можешь пить, – ответила она, – яд был преобразован. За спиной сына высился Стилгар, не отрывавший от нее изучающего внимательного взгляда. – Теперь мы знаем, что ты настоящая, – сказал он. И в этих словах тоже был скрытый смысл, но одурманенные чувства слабели. Ей было так тепло и уютно. Какое благодеяние, спасибо фрименам, допустившим ее в свое товарищество! Пол видел, как наркотическое опьянение овладело матерью. Он покопался в памяти, в застывшем прошлом, текучем изменчивом будущем с его основными линиями, словно пробегая по воспоминаниям внутренним оком. По отдельности фрагменты было трудно понимать. Наркотик этот… Он уже кое-что знал о нем и понимал, что происходит с матерью, но в его знаниях не было глубинного ритма, взаимного отображения. Вдруг он понял, что одно дело видеть прошлое в настоящем, но истинное испытание для провидца – видеть прошлое в грядущем. Все вещи твердили: они иные, не те, какими кажутся. – Выпей, – сказала Чани. И повела трубкой перед его губами. Пол выпрямился, поглядел на Чани. Он чувствовал вокруг себя праздничное возбуждение. И понимал, что произойдет с ним, если он выпьет свою долю жидкости, основой которой было изменившее его вещество, – он вновь увидит время… время, ставшее пространством. Из-за спины Чани Стилгар произнес: – Пей-ка, парень. Ты задерживаешь весь обряд. Пол прислушался к воплям толпы, к диким выкрикам: «Лисан аль-Гаиб! Муад'Диб!» Он поглядел на мать – она словно уснула сидя, спокойно и глубоко дыша. Из будущего, что было его одиноким прошлым, выпорхнула фраза: «Она спит в Водах Жизни». Чани потянула его за рукав. Пол взял наконечник трубки в рот, толпа закричала, жидкость хлынула в его рот. Чани надавливала на бурдюк. От запаха специи у него закружилась голова. Чани перехватила трубку, опустила мешок вниз, в жаждущие руки. Он перевел глаза на зеленую траурную ленту, охватившую ее предплечье. Когда он выпрямился, Чани заметила направление его взгляда. – Я могу оплакивать отца, даже блаженствуя среди вод. Этому научил нас он сам. – Взяв его за руку, она потянула его за собой вдоль края возвышения. – В одном мы схожи с тобой, Усул. Харконнены забрали жизни наших отцов. Пол следовал за ней. Голова его сперва словно отделилась от тела, а потом вернулась на место, но так, что все перепуталось. Нетвердые ноги уплыли в какую-то даль. Они вошли в боковой проход, стены его были освещены редкими светошарами. Пол чувствовал, что наркотик начинает действовать на него, открывая время, словно бутон цветка. Ему пришлось ухватиться за Чани, чтобы удержаться на ногах, когда они повернули в другой, тускло освещенный тоннель. Очертания сильных мышц и упругих округлостей под ее одеянием будоражили его кровь. И вместе с наркотиком чувство это сплетало прошлое и будущее в сиюминутное, словно бы он смотрел новым сверхзрением сразу в три стороны. – Я знаю тебя, Чани, – прошептал он. – Мы сидели с тобой среди скал, а я утешал тебя. Мы ласкали друг друга во тьме ситча, мы… – Он словно потерял мысль, попытался качнуть головой и споткнулся. Чани помогла ему устоять и, раздвинув плотные занавеси, провела его в темную комнату, освещенную теплым желтым светом… Низкие столики, подушки, постель, застеленная покрывалом. Пол почувствовал, что она остановилась. Чани смотрела на него с тихим ужасом в глазах. – Объясни мне свои слова, – сказала она. – Ты – сихайя, – ответил он. – Весна в пустыне. – Когда племя делит Воду, – сказала она, – все мы вместе… все… мы… соединяемся. И я… могу представить себя с другими, но… не с тобой. – Почему? Он пытался разглядеть ее, но прошлое и будущее сливались и мешали ему. Он видел ее сразу в бессчетном количестве поз, ситуаций и положений. – В тебе есть что-то страшное, – сказала она. – Когда я увела тебя от них, я сделала это специально… я знала, что люди хотят именно этого. Ты… словно давишь на людей! Вынуждаешь нас видеть.