составляли триумвират, который собирался каждый день ровно в четырнадцать пятнадцать, чтобы обсудить задачи на день, клиентов, помидоры и цыплят.Как у них повелось, Андрей переместил очки со лба на нос и открыл книгу заказов столиков.– В обоих отдельных кабинетах сегодня вечером у нас свободно, – начал он, – а в ресторане все столики зарезервированы, по два человека на каждый.– Ага, – произнес Эмиль с улыбкой военачальника, который любит битвы, в которых численный перевес на стороне неприятеля. – Ты их особо торопить не будешь?– Конечно, нет, – ответил граф. – Пусть сначала внимательно изучат меню. Потом берем заказы.Эмиль кивнул.– Можно ожидать каких-либо сюрпризов? – спросил граф у метрдотеля.– Да нет, все как обычно. Ничего из ряда вон выходящего.Андрей развернул книгу заказов перед старшим официантом так, чтобы тот мог сам в нее взглянуть.Граф быстро просмотрел список посетителей ресторана на вечер. Как выразился Андрей, «ничего из ряда вон выходящего». Комиссар по вопросам транспорта не любил американских журналистов, немецкий посол не любил комиссара по транспорту, и все втайне боялись начальника ОГПУ[48]. Самым деликатным вопросом с точки зрения рассадки, по мнению графа, было то, что вечером в ресторане должны были ужинать два новых члена Политбюро. Они только недавно вошли в Политбюро, поэтому их можно было не сажать за лучшие столы. Важно было, чтобы каждый из них ощутил, что к ним относятся с одинаковым уважением и обслуживают на одинаковом уровне. Этих бюрократов надо было посадить за столы одинаковых размеров и находившихся на одинаковом расстоянии от двери на кухню. В идеале они должны были сидеть так, чтобы быть противоположными элементами одной вазы.– Что думаешь? – спросил метрдотель старшего официанта.Граф высказал несколько предложений о том, кого куда лучше посадить. Тут раздался стук в дверь. Вошел Станислав, в руках которого была одна суповая тарелка и одна тарелка для второго блюда.– Добрый день, господа, – с улыбкой поприветствовал су-шеф Андрея и графа. – Сегодня у нас огуречный суп и…– Да, да, – нетерпеливо прервал его Эмиль. – Мы все знаем.Станислав поставил тарелки и поспешно удалился.– В дополнение к обычному меню у нас сегодня огуречный суп и жаркое из баранины, – произнес шеф-повар, показывая на «подношение».На столе стояли три чашки. Эмиль поочередно зачерпнул двумя чашками из тарелки, поставил их и ждал, пока его коллеги попробуют.– Прекрасно, – сказал Андрей.Эмиль кивнул, повернулся к графу и вопросительно поднял брови.«Пюре из очищенного огурца, – думал граф, – кефир… немного соли… Но и что-то еще… что-то напоминающее о наступлении лета…»– Мята? – спросил он.– Bravo, monsieur, – ответил шеф-повар.– Будет очень хорошо гармонировать с бараниной, – заметил граф.Эмиль утвердительно кивнул, взял свой тесак, отрезал по ломтику от большого куска баранины и положил их на две тарелки.Баранина оказалась мягкой, сочной, в розмарине и с хлебными крошками. Метрдотель и старший официант благостно вздохнули.В 1927 году член Центрального Комитета безрезультатно пытался заказать бутылку бордо во время обеда с новым французским послом. С тех пор бутылки с этикетами снова вернулись в винный погреб отеля. Андрей, повернувшись к графу, спросил его о том, какое вино он мог бы порекомендовать гостям к баранине.– «Château Latour» 1899-го тем, кто может себе это позволить.Шеф-повар и метрдотель кивнули.– А тем, кому такое вино не по карману?Граф задумался.– «Côtes du Rhône»[49].– Прекрасно, – произнес Андрей.– Скажи своим ребятам, что баранина должна быть с кровью. Если кто-то любит уголья, пусть идет в ближайшую рабочую столовую, – заявил Эмиль графу, показывая на туши, висевшие на кухне.Граф ответил, что именно это он и передаст всем официантам. Андрей закрыл книгу заказов столиков, а Эмиль вытер свой тесак. Они уже начали отодвигать стулья, когда граф произнес:– Господа, хочу обсудить с вами еще вот какой вопрос…Шеф-повар и метрдотель тут же сели и снова придвинули стулья ближе к столу.Ростов посмотрел в окно кабинета шеф-повара, чтобы убедиться в том, что все работники кухни заняты своим делом. Потом из внутреннего кармана белой куртки достал конверт, который ночью ему подсунули под дверь. Он взял третью стоявшую на столе чашку и высыпал в нее из конверта вещество, состоявшее из волокон красного и золотистого цветов.Некоторое время все трое сидели молча.– Bravo, – второй раз за день произнес Эмиль.– Можно? – спросил Андрей.– Конечно.Андрей взял чашку и несколько раз слегка наклонил ее в разные стороны. Потом он бесшумно поставил чашку на блюдце.– Хватит?Шеф-повар уже видел содержавшееся в конверте количество и ответил уверенным тоном:– Без сомнения.– А фенхеля тоже хватит?– У меня есть три пучка. Тот, что подсох, выбросим, но в целом он в прекрасном состоянии.– А что там у нас с апельсинами? – спросил граф.Шеф-повар с серьезной миной отрицательно покачал головой.– Сколько нам нужно? – поинтересовался Андрей.– Два, может, три.– Я думаю, что смогу достать.– А сегодня получится? – спросил шеф-повар.Андрей вынул из кармана жилета луковицу часов и посмотрел на циферблат.– Если все сложится.Интересно, где Андрей собирался достать апельсины? В другом ресторане? В валютном магазине? При помощи высокопоставленных партийных чиновников? Зачем нам об этом знать? Где, например, граф взял почти пятьдесят граммов шафрана? Все уже давно перестали задавать друг другу подобные вопросы. Главное, что шафран уже был, а апельсины найдутся.Они обменялись довольными взглядами и встали из-за стола. Андрей снова водрузил очки на лоб. Шеф-повар повернулся к графу:– Ты дашь им в руки меню и их заказы примут быстро и четко? Будет так и не иначе?– Именно так и будет.– Вот и отлично. Значит, встречаемся в полпервого, – сказал шеф-повар.Граф вышел из ресторана «Боярский» пружинистой походкой. На его лице сияла улыбка, через руку была перекинута белая куртка официанта. Все шло прекрасно.– Привет, Гриша, – сказал он коридорному, который поднимался по лестнице с вазой, в которой стояли почти метровые филадельфийские лилии.– Guten tag[50], – приветливо сказал он молодой фройляйн в блузке цвета лаванды, которая ждала лифта.Хорошее настроение графа можно было частично объяснить показаниями термометра. За последние три недели температура поднялась на пять градусов, что в конечном счете и привело к огуречным супам с мятой, блузкам цвета лаванды и почти метровым филадельфийским лилиям. Его радовала перспектива одной встречи в четыре часа дня и еще одной, чуть позже – в полпервого ночи. Его также радовало и то, что он дважды за день услышал bravo от Эмиля. Подобное происходило только раз или два за последние четыре года.Проходя через фойе отеля, граф приветливо махнул в ответ на приветствие нового сотрудника, работавшего в окошечке для выдачи корреспонденции. Потом граф увидел Василия, который в тот момент клал телефонную трубку, судя по всему, только что обеспечив гостям два места на какой-нибудь спектакль, билеты на который были распроданы уже две недели назад.– День добрый, друг мой. Весь в работе, – сказал он Василию.Вместо ответа консьерж показал рукой на фойе отеля, в котором было людей не меньше, чем в золотые предвоенные годы. Телефон Василия снова зазвонил, тут же три раза прозвучал звоночек, которым вызывают коридорных и портье, и кто-то крикнул: «Товарищ! Товарищ!»«Ох, – подумал граф. – Вот нашли себе словцо…»Когда граф еще мальчиком был в Петербурге, он очень часто слышал это слово. Это слово могло прозвучать где-нибудь на рабочих окраинах, в темном углу трактира или было написано на листовке, лежавшей на мостовой. Но через тридцать лет оно стало самым часто используемым словом русского языка.Надо признать, что слово «товарищ» было удобным. Его можно было использовать в виде приветствия или прощания, поздравления или предупреждения, призыва или укора. Или просто для того, чтобы привлечь внимание всех людей в фойе отеля. Вот теперь наконец-то русские могут отбросить формальности, устаревшие титулы и даже имена! В какой другой европейской стране можно одним словом назвать всех – женщин и мужчин, молодых и старых, друзей и врагов?– Товарищ! – снова услышал граф, и на этот раз кто-то потянул его за рукав.Граф обернулся и увидел, что перед ним стоит новый сотрудник отдела корреспонденции.– Здравствуйте! Чем могу быть полезен, молодой человек?На лице молодого человека появилось озадаченное выражение, словно он представлял себе, что лишь он может быть полезен людям, а не наоборот.– Вам письмо, – сказал молодой человек.– Мне?– Да, товарищ. Вчера пришло.Молодой человек показал пальцем на окошечко в стене, за которым он работал и где находилось заветное письмо.– В таком случае после вас, – сказал граф.Они встали каждый по свою сторону от небольшого окна, отделявшего написанное от прочитанного.– Вот, пожалуйста, – произнес молодой человек, минуту покопавшись в корреспонденции.– Спасибо, милейший.Граф отошел от окошечка и посмотрел на конверт, ожидая вместо адресата увидеть слово «товарищ». Однако на конверте были хорошим почерком написаны имя, фамилия и отчество графа, а также наклеены две марки с изображением лица, отдаленно напоминающего ленинское.До того как его остановил молодой человек, граф направлялся к швее Марине, чтобы попросить нитку и пришить разболтавшуюся пуговицу на его белой куртке официанта. Но, узнав почерк своего друга Мишки, которого он не видел уже почти год, граф осмотрелся, заметил, что сидевшая между двух кадок с пальмами дама с собачкой покинула свое кресло, и решил переместиться в него, чтобы прочитать письмо.«Ленинград.14 июня 1930 года.Дорогой Саша!Сегодня всю ночь я мучился бессонницей и в четыре часа вышел на улицу. Когда все гуляющие по белым ночам уже ушли спать, а кондукторы трамваев еще не надели форму, я шел по пустынному Невскому проспекту, который, казалось, находился в совершенно другой эпохе и в другом временном измерении.Невский, как и город, теперь тоже носит другое название – проспект 25-го Октября. Но в тот ранний час проспект выглядел точно так же, каким мы его с тобой помним и каким он был много лет назад. Я шел совершенно без всякой цели, пересек Мойку и Фонтанку, прошел мимо больших старых домов с розовыми фасадами и оказался около Тихвинского кладбища, на котором почти рядом друг с другом похоронены Достоевский и Чайковский. (Помнишь, как мы до первых петухов спорили с тобой, кто из них более гениален?)Меня внезапно посетила мысль о том, что идти вдоль Невского – это все равно что идти вдоль всей русской литературы. В самом его начале, в переулке рядом с Мойкой, жил Пушкин в последние годы жизни. Чуть дальше – дом, в котором Гоголь начинал писать «Мертвые души». Еще чуть дальше стоит Государственная библиотека, где Толстой корпел над архивами. А за кладбищенской стеной под ветвями вишни лежит брат Федор, неутомимый исследователь человеческих душ.И так я стоял и думал, но тут солнце взошло над кладбищенскими стенами, осветив весь Невский, и, пораженный красотой увиденного, я вспомнил слова обещания, слова призыва:Светить всегда,светить везде,до дней последних донца…»Граф дочитал до конца первой страницы и тоже задумался.Это была не память о Петербурге, что так подействовала на него: не ностальгия по годам, проведенным в салонах больших особняков и домов со стенами, выкрашенными в розовый цвет, не годы, проведенные с Мишкой в квартире над мастерской сапожника. И не сентиментальные размышления друга о гигантах русской литературы. Что действительно тронуло душу Ростова – это мысль о том, как Мишка вышел на улицу и отправился куда глаза глядят. С первой строчки письма граф точно уловил, что происходило с его другом.А происходило с Мишкой вот что. Четыре года назад он переехал в Киев с Катериной, а год назад она ушла от него к другому. Через полгода после этого Мишка вернулся в Петербург и снова обложился со всех сторон книгами. И вот однажды ночью он вышел на Невский проспект и прошел тем же самым маршрутом, которым шел с Катериной в тот день, когда она взяла его за руку. И когда взошло солнце, в душе его зазвучали слова призыва и обещания. Обещания светить всегда и везде, до самого конца, иначе говоря – любить до гроба, до самой смерти.Так думал граф. Волновался ли он за друга, понимая, что тот следовал тем самым путем, который когда-то прошел с любимой? Конечно, да! Думал ли он, что Мишка будет всю жизнь страдать и сохнуть по Катерине? Да, в этом он был твердо уверен. Граф точно знал, что Мишка теперь не сможет пройти по Невскому (во что бы его ни переименовали) без того, чтобы не вспомнить о своей любви и своей потере. И на самом деле все так и должно быть. Мы должны ценить чувство потери, готовиться к нему, ценить и лелеять его до последних наших дней. Только боль способна победить что есть недолговечного в любви.Граф перевернул страницу и собирался продолжить чтение, как вдруг его внимание привлекла группа молодых людей, которые вышли из ресторана на первом этаже и вели какой-то серьезный разговор.Молодых людей было трое, комсомольского возраста, чуть за двадцать: две молодые девушки – брюнетка и блондинка – и парень. Судя по разговору, все они собирались отправиться в Ивановскую губернию[51]. Парень, видимо, их вожак, говорил девушкам об огромном историческом значении дела, в котором они участвовали, и о сложностях, с которыми можно столкнуться при его выполнении.Когда парень закончил свою пламенную речь, брюнетка спросила о том, сколько людей проживает в этой губернии. Парень не успел ответить, как послышались слова блондинки: «Около полумиллиона на территории более семисот семидесяти семи квадратных километров[52]. В основном люди занимаются там сельским хозяйством. В губернии всего восемь машинно-тракторных станций и шесть современных мукомольных предприятий».Парня нисколько не смутило, что девушка ответила на заданный ему вопрос. Судя по довольному выражению его лица, ему очень понравился ее ответ.Тут к ним со стороны ресторана «Пьяцца» подбежал четвертый член их команды. Это был парень невысокого роста в матросской фуражке, которые были в моде со времени выхода фильма «Броненосец Потемкин» среди молодежи континентальной России, никогда не видевшей моря и не стремившейся его увидеть. В руках парня была парусиновая куртка, которую он передал блондинке.– Когда я брал в гардеробе свои вещи, то решил захватить и твою куртку, – произнес он.Блондинка взяла куртку и молча кивнула.И даже не поблагодарила?..Он встал.– Нина?Все четверо разом повернулись в его сторону.Граф оставил белую жакетку официанта и Мишкино письмо в кресле и подошел к молодым людям.– Нина Куликова! – сказал он. – Вот так сюрприз!Именно этим для графа встреча и была – сюрпризом. Ростов не видел Нину уже больше двух лет. Иногда, проходя мимо комнаты для игры в карты или бального зала, он думал о том, как сложилась ее судьба.Но по выражению лица девушки граф понял, что она не особенно рада этой случайной встрече. Видимо, ей не хотелось объяснять своим спутникам, как и почему она знакома с человеком «из бывших», принадлежавшим к царской России. Вполне возможно, что она не говорила своим спутникам о том, что в детстве жила в роскошном «Метрополе». А может быть, она просто не хотела отвлекаться и вести серьезные разговоры со своими товарищами.– Я ненадолго, – сказала она друзьям и подошла к графу.Граф хотел ее обнять, но по отчужденному выражению ее лица и скованной позе понял, что лучше этого не делать.– Я рад тебя видеть, Нина.– И я вас тоже, Александр Ильич.Несколько секунд они молчали, а потом Нина показала рукой на белую жакетку официанта, висевшую на ручке кресла, из которого Ростов только что встал.– Я вижу, вы продолжаете работать в «Боярском».– Да, – ответил он с улыбкой, но по ее деловому тону не смог разобрать, был это комплимент или, наоборот, укор… Граф хотел шутливо спросить, заказывала ли она «закуски» в ресторане, но потом передумал.– Я смотрю, что ты собралась куда-то вершить великие дела, – сказал он.– Вполне возможно, что в нашей работе есть и доля великого, но это главным образом работа, и не самая простая.Потом она объяснила, что на следующее утро вместе с десятью другими комсомольцами она едет в Ивановскую губернию, чтобы помогать ударникам в проведении коллективизации крестьянства. В 1928 году в Ивановской губернии только десять процентов крестьян вступили в колхозы, но к концу 1931 года процесс коллективизации должен быть закончен и все крестьяне должны быть организованы в колхозы.– Вот уже много поколений кулаки эксплуатируют несчастных крестьян, используя чужой труд для своих нужд. Но настает время, когда общая земля должна послужить для всеобщего блага. Это историческая необходимость, – заявила Нина. – Неизбежность. Ведь учитель же не учит только своих детей? Разве врач заботится только о своих родителях?Нина произнесла настоящую агитационную речь. Графа неприятно удивили ее тон и терминология. Он не мог понять, почему кулаков надо ликвидировать как класс и почему она считает, что коллективизация – единственно возможный способ решения аграрного вопроса. Но когда Нина быстрым движением руки заложила пряди волос за уши, он понял, что ему не стоило удивляться ее пылу. Она относилась к своей комсомольской жизни с такими же энтузиазмом и вниманием к деталям, с какими в свое время изучала математику под руководством профессора Лисицкого. Нина Куликова была и осталась серьезным человеком, которого привлекают серьезные идеи.Девушка сказала своим спутникам, что отойдет от них всего лишь на минуту, но она увлеклась, говорила не останавливаясь и, казалось, совсем забыла, что ее ждут.Граф посмотрел Нине через плечо и увидел, что «главный комсомолец» отправил двух своих коллег и дожидался, пока Нина закончит свою тираду. Граф подумал о том, что этот симпатичный парень поступил мудро, потому что любая политика и разговоры на политические темы отнимают массу времени.– Мне пора, – сказала Нина, закончив свою речь.– Да, конечно, – ответил граф. – Я понимаю, что у тебя много дел.Она деловито пожала ему руку и отвернулась. Казалось, что она даже не заметила ухода двух коллег, а то, что ее ждал красавец комсомолец, являлось для нее делом привычным.Ростов проследил взглядом за тем, как они вышли на улицу через стеклянные карусельные двери. Молодой человек что-то сказал Павлу Ивановичу, который поднял руку, вызывая такси. Машина подъехала, и молодой человек галантно открыл перед Ниной дверь, но та показала рукой в сторону Большого театра, видимо, сообщая ему о том, что ей нужно в другую сторону. Судя по жестам комсомольца, он предложил составить Нине компанию, но та покачала головой, пожав ему руку с такой же серьезностью, с какой минуту назад пожала и графу, и пешком двинулась туда, куда звала ее историческая необходимость.– Мне кажется, это скорее кремовый, чем перламутровый оттенок.Граф с Мариной смотрели на катушку, которую швея достала из ящика, где лежали белые нитки самых разных оттенков.– Простите, ваше сиятельство, – согласилась Марина, – это действительно скорее кремовый оттенок.Она протянула руку, чтобы взять у него катушку.– Нет, давайте я сам, – сказал граф.– Нет, позвольте.– Я прекрасно справлюсь сам, – настаивал граф.Хороший официант должен быть в состоянии поддерживать свой внешний вид в идеальном порядке. Настоящий официант должен всегда быть чистым, ухоженным и грациозным. Официант должен быть безукоризненно одет. Он ни в коем случае не может появиться на работе в куртке с обтрепанным воротом и рукавами. И боже упаси, чтобы он обслуживал клиента, если у него на жакетке вот-вот отвалится пуговица: сам не заметишь, как эта пуговица окажется в супе клиента! Поэтому через три недели после того как он начал работать в «Боярском», граф попросил Марину научить его искусству Арахны. Граф решил отвести на это один час, считая, что этого времени ему с лихвой хватит. Но в реальности ему пришлось потратить на учебу восемь часов на протяжении двух недель.Кто бы мог предположить, что существует такое огромное количество стежков и швов: стежок крестиком, верхний стежок, потайной подшивочный стежок, а также накладной, или обметочный шов. Аристотель, Ларусс и Дидро – величайшие энциклопедисты, которые всю жизнь каталогизировали, сегментировали и давали определения самым разным явлениям, не могли бы себе представить, что для разных целей существует столько разных стежков!Граф взял катушку кремовых ниток и сел в кресло. Марина протянула ему подушечку с иголками, и он осмотрел ее так же внимательно, как ребенок рассматривает предложенную ему коробку шоколадных конфет.– Вот эту, – сказал граф.Он облизал конец нитки, закрыл один глаз (как его учила делать Марина) и вставил нитку в ушко иголки быстрее, чем святые входят в ворота рая. Он сделал узелок на конце нитки, выпрямил плечи и начал пришивать пуговицу. Марина принялась штопать наволочку.Точно так же, как и многие занимающиеся рукоделием, за работой они разговаривали и рассказывали друг другу о том, что видели, слышали и чем занимались в последнее время. Чаще всего они не отрывались от работы, но иногда, если предмет разговора становился очень интересным, могли временно отвлечься. Они обменялись мыслями о погоде, обсудили новое пальто Павла, и когда граф упомянул о том, что видел сегодня Нину, Марина замерла с иголкой в руке.– Вы видели Нину Куликову? – удивленно спросила она.– Да, именно ее.– А где?– В фойе. Она обедала в ресторане вместе с тремя друзьями.– И как у нее идут дела?– Собирается ехать в Ивановскую губернию, чтобы бороться с кулаками и увеличивать количество тракторов.– Я не об этом, Александр. Как она? Выросла? Каким человеком стала?Граф тоже перестал шить.– Она такая же, какой я ее помню, – ответил он после короткого раздумья. – Очень любознательная и уверенная в себе.– Замечательно, – ответила Марина.Она продолжила шитье, а граф внимательно на нее посмотрел.– Все-таки… – сказал граф и замолчал.Марина перестала шить и посмотрела графу в глаза.– Что?…– Ничего.– Александр, надо договаривать до конца.…– Нина говорила о поездке в Ивановскую губернию, и речь ее звучала очень уверенно и страстно. Но в ее суждениях было что-то однобокое и безапелляционное. Мне показалось, что у нее настрой, не оставляющий оппоненту возможности иметь свое мнение, отличное от ее собственного. Как мне показалось, во всем, что она делает, нет личной радости. Она вела себя, словно бесстрашный исследователь и первооткрыватель, готовый воткнуть флаг в землю, на которой еще никто не побывал. Но при этом у меня возникло чувство, что то, чем она занимается, не принесет ей счастья.– Полно, Александр! Нине скоро уже должно исполниться восемнадцать лет. В таком возрасте и вы сами наверняка вели себя очень уверенно и страстно, когда общались с