понимаю.– Все как в «Мальтийском соколе».– Осип, я тебя умоляю.– Нет, я совершенно серьезно. Ведь мальтийский сокол является символом Запада. Золотую статуэтку сокола сделали крестоносцы в качестве подарка королю, символа церкви и монархии, то есть политических институтов, которые существовали в Европе много веков. Кто может утверждать, что любовь крестоносцев к своему наследию чем-то принципиально отличается от любви Толстяка к его статуэтке? Может быть, именно от этого и надо избавиться, чтобы жизнь могла двигаться дальше.Тон Осипа стал мягче.– Александр, большевики совсем не вестготы. Мы не варвары, которые пришли в Рим и уничтожили все произведения искусства, которые там были. Все как раз наоборот. В 1916 году Россия была самой настоящей варварской страной. Мы были самыми безграмотными во всей Европе, большая часть населения находилась в том или ином виде рабства. Мы пахали деревянными плугами, жили при свете лучины, спивались, молились на иконы. Люди жили так, как жили их прадеды много лет назад. Как ты думаешь, разве нам не мешало слепое поклонение церкви, статуям и древним политическим институтам?Он замолчал и налил в бокал вина.– И что мы видим сейчас? Мы вышли на почти американскую производительность труда и ставим перед собой наши, советские цели. Сейчас у нас почти стопроцентная грамотность населения. Женщины, которые раньше жили как рабыни, стали равноправными с мужчинами. Мы строим новые города и производим больше, чем самые развитые страны Европы.– Но какой ценой все это далось?Осип ударил кулаком по столу.– Огромной ценой! А ты думаешь, что достижения американцев дались им просто так?! Ты спроси об этом черных. Думаешь, их инженеры построили небоскребы и проложили автострады, не уничтожив при этом жилых районов, которые там раньше были? Я вот что тебе скажу – мы и американцы идем впереди планеты всей потому, что научились забывать прошлое, а не поклоняться ему. Но американцы идут путем индивидуализма, а мы – путем коллективизма.После того как они с Осипом расстались в десять часов вечера, граф не пошел к себе наверх, а решил зайти в бар «Шаляпин» в надежде, что там можно будет спокойно посидеть. Однако когда он вошел в бар, то увидел там толпу людей – журналистов и дипломатов, которых обслуживали две официантки в черных коротких платьях. В центре веселья в очередной раз был адъютант американского генерала. Адъютант чуть наклонился корпусом вперед, расставил ноги, развел руки в стороны и рассказывал историю, как генерал сражался с гусями.– …Портерхаус обошел монсеньора и начал медленно приближаться ко второму гусю. Генерал наклонил голову и ждал, когда птица посмотрит ему в глаза. Вот его секрет – смотреть в глаза. Когда они смотрят друг другу в глаза, противник Портерхауса начинает думать, что он ему ровня. Генерал сделал два шага влево, а потом три шага вправо. Гусь потерял равновесие, посмотрел в глаза генералу, и в этот момент тот на него прыгнул!Адъютант подпрыгнул.Две официантки завизжали, потом захихикали.Когда адъютант распрямился, в его руках был ананас. Одной рукой он как бы держал ананас за «горло», а второй за «хвост» и поднял фрукт вверх на всеобщее обозрение.– И в этот момент пояс на халате нашего славного генерала развязался, и все увидели его трусы армейского образца. И в этот момент мадам Велоски потеряла сознание.Все дружно зааплодировали, и адъютант поклонился. Потом он положил ананас и поднял свой бокал.– Реакция мадам вполне понятна, – сказал один из журналистов. – Но ты-то сам что сделал, когда увидел трусы генерала?– Что сделал я? – переспросил адъютант. – Взял под козырек, понятное дело!Все рассмеялись, и адъютант выпил.– А сейчас, господа, я предлагаю выдвигаться. Скажу вам по личному опыту, что в «Национале» играют самую странную самбу во всей Европе. Барабанщик группы слеп на один глаз и не попадает по барабанам. Солист группы не попадает в ритм, и складывается такое ощущение, что он вообще никогда в жизни не слышал эту латиноамериканскую музыку. Что такое Южная Америка, он знает только понаслышке. Но старается изо всех сил, и парик у него просто великолепный.После того как гости покинули бар «Шаляпин», граф подошел к стойке.– Добрый вечер, Аудриус.– Добрый вечер, граф. Что будете пить?– Арманьяк, пожалуйста.Он взял в руки бокал и улыбнулся, вспоминая рассказ адъютанта. Потом задумался о том, не является ли этот случай отображением психологии всех американцев. Осип говорил, что во время Великой депрессии Голливуд отвлек рабочих от классовой борьбы. Однако Ростов далеко не был уверен в том, что Осип правильно оценивал ситуацию. В 1930-х годах в Америке ставили много мюзиклов и комедий. Но при этом строили небоскребы и играли джаз. Получается, что небоскребы и джаз – это тоже своего рода обманка, уводящая трудящихся от классовой борьбы? Или все-таки это проявление особенностей и духа нации, которые не смогла истребить даже Великая депрессия?Граф поболтал арманьяк в бокале и краем глаза увидел, что через пару стульев от него кто-то сел за барную стойку. Ростов повернул голову и увидел, что это адъютант.Аудриус подошел к адъютанту.– С возвращением, – произнес бармен. – Что желаете, капитан?– То же самое, что я пил раньше.Аудриус отошел, чтобы приготовить напиток для адъютанта, который начал рассеяно барабанить пальцами по стойке. Граф повернулся в сторону американца, и они дружески улыбнулись друг другу.– Вы же вроде собирались в «Националь»? – спросил граф.– Мои приятели так торопились туда попасть, что совершенно забыли про меня, – ответил американец.– Очень жаль.– Совершенно не о чем жалеть, – возразил адъютант. – Иногда полезно свежим взглядом посмотреть на место, которое ты думал, что покидаешь. Завтра рано утром я еду домой, в отпуск, поэтому только к лучшему, что я никуда не пошел.Американец протянул руку графу.– Ричард Вандервиль.– Александр Ростов.Американец кивнул, потом на секунду задумался и спросил:– А вы разве не официант из ресторана «Боярский»?– Совершенно верно.Аудриус поставил перед американцем бокал с напитком. Американец сделал глоток и медленно выдохнул с выражением блаженства на лице. Потом он снова повернулся в сторону графа.– Скажите, вы русский?– Самый настоящий русский.– Тогда позвольте выразить восхищение вашей страной. Мне очень нравятся ваш алфавит и эти маленькие кулинарные изделия с мясом внутри. Единственное, чего вы пока еще не освоили, это коктейли…– Неужели?Капитан кивнул в сторону сидевших на другом конце бара аппаратчика с кустистыми бровями и молодой брюнетки, в руках которых были бокалы с напитком ярко-пурпурного цвета.– Аудриус говорил мне, что в этих коктейлях десять разных ингредиентов. В них есть водка, ром, бренди, гранатовый сироп, экстракт розовых лепестков, горькая настойка и даже расплавленный сахар. Но настоящий коктейль – это совсем не mélange[92]. Коктейль – это не попурри. Настоящий коктейль должен быть ярким, элегантным, чистым, без примеси, и состоять он должен не более чем из двух ингредиентов.– Из двух?– Да. Причем таких, которые дополняют друг друга. Ингредиенты не должны перекрикивать друг друга, как бабки на базаре. Джин и тоник, бурбон и вода. Виски – сода. – Американец покачал головой и отпил из бокала. – Простите, что все это вам объясняю.– Вы интересно объясняете.Капитан кивнул в знак благодарности.– Вы позволите мне поделиться с вами одним соображением личного порядка? – спросил он.– Да, пожалуйста, – ответил Ростов.Американец подвинул свой бокал и пересел на соседний с графом стул.– Мне кажется, вы погрузились в какие-то тяжелые раздумья. И не торопитесь выпить свой арманьяк, раз над ним уже полчаса сидите. Вы так долго раскручивали его в бокале, что может возникнуть воронка, которая засосет нас на этаж ниже.Граф рассмеялся и поставил бокал на стойку.– Вы правы. У меня действительно есть над чем подумать.– Вот и прекрасно, – заметил Ричард и показал рукой на почти пустой бар. – Вы пришли в правильное место. Питейные заведения созданы для того, чтобы джентльмены могли в них встречаться и рассказывать о своих проблемах тем, кто готов их выслушать.– Или поделиться своими проблемами с незнакомцами?Ричард поднял вверх указательный палец.– Незнакомцы – это самые благожелательные люди на свете. Так расскажите о том, что вас тяготит. Проблемы с женщиной? Деньгами? Или у вас творческий кризис?Граф снова рассмеялся и, последовав совету Ричарда, рассказал ему о своих раздумьях. Он описал Мишку и его теорию о том, что русские любят уничтожать ими же созданное. А потом пересказал американцу мнение Осипа, считавшего, что Мишка совершенно прав, но разрушение культурных ценностей, шедевров и памятников является необходимой предпосылкой общественного прогресса.– Так вот в чем дело, – заметил капитан, словно граф ответил на четвертый вопрос, который он собирался ему задать.– Ну а вы что скажете по этому поводу? – спросил граф.– Что я скажу?Ричард сделал глоток из бокала.– Я скажу, что оба ваших друга – люди очень наблюдательные. Они сделали серьезные философские наблюдения, но у меня такое чувство, что они что-то упустили…Он побарабанил пальцами по барной стойке, обдумывая, как лучше сформулировать свою мысль.– Я согласен с тем, что для России характерны некие разрушительные тенденции. Действительно, снос старых и красивых зданий может вызвать грустные чувства по поводу уходящего прошлого, но может также вызвать подъем сил и энтузиазм в связи с будущими свершениями. Но при этом я должен признать, что великое все-таки остается.Возьмем, к примеру, Сократа. Две тысячи лет назад он ходил по площадям и рынкам, делясь своими мыслями со всеми, кто соглашался его послушать. Он даже не утруждался тем, чтобы собственные мысли записывать. Ну а потом сделал что-то не то, его осудили, и он сам принял яд. Adios[93]. Adieu. Finis[94].Так вот, что я этим хочу сказать. Люди не умеют писать собственные некрологи. Мы не знаем, как наши действия и достижения будут восприняты будущими поколениями, точно так же, как не знаем, что наши правнуки будут есть на завтрак в первый понедельник марта. Мы не знаем, что из того, что мы делаем, дойдет до следующих поколений.Они помолчали. Потом капитан допил свой коктейль и показал пальцем на бокал в руке графа.– Допивайте и попробуйте какой-нибудь коктейль.Когда часом позже, после двух выпитых в компании капитана Вандервиля коктейлей, граф вышел из бара «Шаляпин», он с удивлением обнаружил, что Софья все еще сидела в фойе отеля. Она рассеянно помахала ему рукой и снова опустила глаза к книге, которую читала.Граф спокойным и размеренным шагом пересек фойе. Он медленно подошел к лестнице и начал подниматься. Но как только Ростов зашел за угол, он тут же перешел на бег.Он бегом поднимался вверх по лестнице, и на его губах сияла улыбка. Софья придумала их игру в «догонялки», и вся прелесть этой игры заключалась в том, что она сама решала, когда в нее играть. Она выжидала момент, когда граф терял бдительность или даже не подозревал, что она с ним играет. Но на этот раз Ростов понял, что Софья решила с ним поиграть. Уж слишком небрежно она махнула ему рукой и слишком быстро снова уставилась в книгу.«Но сегодня я буду в комнате быстрее, чем она», – подумал граф, добежав до третьего этажа. Правда, он еще и подумал о том, что в этой игре у Софьи было одно большое преимущество – молодость. Граф начал задыхаться и сбавлять скорость. «К тому времени, как я доберусь до шестого этажа, я буду ползти, – подумал он, – если вообще доберусь живым». Добравшись до пятого, он перешел на быстрый шаг.Ростов открыл дверь на служебную лестницу, посмотрел вниз и прислушался. «Неужели я ее уже упустил? Нет, это невозможно. Она не могла бы так быстро подняться по служебной лестнице и опередить меня», – подумал он. На последний этаж он поднялся на цыпочках, чтобы услышать ее шаги. Подойдя к двери своей комнаты, граф открыл ее и увидел, что там никого нет.Он радостно потер ладони рук. «Куда же мне сесть?» – подумал он. Можно было, конечно, лечь в кровать и сделать вид, что он спит, но в этом случае он мог не увидеть выражение ее лица, когда она войдет и поймет, что он ее опередил. Поэтому Ростов сел на стул, уперся ногой, поставив стул на две задние ножки, и взял в руки лежавшую поблизости книгу, которая оказалась томом Монтеня. Он наугад раскрыл книгу, посмотрел на страницу и увидел перед глазами текст эссе «О воспитании детей».– Как все прекрасно сходится, – произнес Ростов вслух. Потом он придал лицу задумчивое выражение, словно полностью был погружен в чтение.Прошло пять минут, но Софья не появилась.«Что ж, – подумал граф. – Видимо, я ошибся».Тут открылась дверь, но на пороге стояла не Софья, а одна из горничных. Вид у горничной был взволнованный.– Что случилось, Ульяна?– Софья… Софья упала!Граф вскочил со стула как ужаленный.– Упала? Где?– На служебной лестнице.Граф отстранил рукой горничную и бросил вниз по лестнице. Спустившись на два этажа, он подумал, что Ульяна, наверное, ошиблась, потому что Софьи он пока не увидел. Однако выйдя на площадку третьего этажа, он увидел Софью. Девочка лежала на полу, ее глаза были закрыты, а волосы в крови.– О боже!Граф опустился на колени.– Софья…Она не отвечала. Граф осторожно приподнял ей голову и увидел на лбу глубокую ссадину. Насколько он мог судить, череп не был разбит, но из раны шла кровь, и девочка была без сознания.По лестнице спустилась рыдавшая Ульяна.– Я вызову врача, – сказала она.Было больше одиннадцати вечера, и граф не представлял, через какое время может приехать врач.Он поднял Софью и понес вниз. На первом этаже граф плечом открыл дверь и прошел через фойе. Будто сквозь пелену он видел стоявшего за стойкой регистрации Василия и немолодую пару в креслах. Из бара доносились приглушенные звуки голосов. Впервые за двадцать лет граф вышел из «Метрополя» на улицу.У дверей отеля стоял швейцар ночной смены Родион.– Такси, – сказал ему граф, – мне срочно нужно такси.Ростов видел, что несколько машин стояли в ряд чуть левее входа в отель. Водители двух первых такси курили и болтали, стоя около машин. Родион не успел махнуть рукой водителям, как граф бросился к ним.При виде мужчины, который нес на руках девочку, на лицах водителей появилась усмешка, которая исчезла, едва граф подошел ближе и они увидели кровь на ее лице.– Это моя дочь, – произнес граф.– Садитесь, – ответил водитель первого автомобиля, кинул недокуренную папиросу на асфальт, наступил на нее ногой и открыл заднюю дверь.– В ближайшую дежурную больницу.– Хорошо.– И как можно быстрее.Машина сорвалась с места и помчалась. Граф одной рукой с платком закрывал рану на лбу Софьи, другой гладил ее волосы и бормотал что-то обнадеживающее. За окном проносились улицы с фонарями.Через несколько минут машина остановилась.– Приехали, – сказал водитель.Граф осторожно вылез из автомобиля, держа Софью на руках.– У меня нет денег, – сказал он.– Не надо денег. Иди, – ответил водитель.Граф вошел в здание больницы и понял, что совершил большую ошибку. Приемный покой на первом этаже был похож на зал ожидания вокзала. Тут и там сидели и лежали люди. Лампы мигали, словно работали от неисправного генератора. В воздухе пахло табаком и карболкой. Граф много лет назад был в этой больнице, но тогда все выглядело по-другому. Вполне возможно, что большевики построили новые, светлые и современные больницы, а об этой совсем забыли и превратили ее в медпункт для бомжей.Обходя людей, граф подошел к сидевшей за стойкой регистратуры медсестре.– Моя дочь упала, – сказал ей граф. – Возможно, у нее травма головы.Медсестра отложила в сторону газету, которую читала, и вышла через заднюю дверь куда-то во внутренние кабинеты. Через несколько минут она появилась вместе с молодым доктором в белом халате. Граф отнял руку с пропитанным кровью платком ото лба Софьи, чтобы показать ему рану. Доктор провел ладонью по своей бородке.– Вам нужен хирург, – произнес он.– А можно к нему?– Нет, что вы. У него прием начнется в восемь часов утра.– В восемь утра! Но ей же требуется срочная помощь!Доктор снова провел рукой по бородке и повернулся к медсестре:– Найди доктора Кразнакова и попроси его подойти в четвертое отделение хирургии.Медсестра исчезла, а доктор выкатил каталку.– Положите ее сюда и следуйте за мной.Доктор повез каталку по коридору, а граф его сопровождал. Они дошли до грузового лифта и доехали до третьего этажа. На третьем этаже они прошли через несколько двустворчатых дверей и попали в большой зал, где стояли несколько каталок, на которых спали больные.– Вот сюда.Граф придержал доктору дверь, и они въехали в четвертое отделение хирургии. Это была прохладная комната с высоким потолком, стены которой были выложены кафелем. Граф обратил внимание на то, что в углу кафель начал отваливаться от стены. В центре комнаты стоял операционный стол с большими лампами на ножках и небольшая тележка на колесиках с хирургическими инструментами. Через несколько минут в комнату, надевая на ходу белый халат, вошел небритый доктор. Вид у него был заспанный.– В чем дело? – недовольным тоном спросил он.– Девочка с травмой головы, доктор Кразнаков.– Понял, понял, – ответил доктор и, увидев графа, добавил: – Никаких посторонних в операционной.Доктор, с которым Ростов поднялся наверх, взял графа за локоть.– Постойте секунду, – остановил его граф. – А этот доктор – хирург?Кразнаков посмотрел на графа, и его лицо побагровело.– Что он сказал?Граф повернулся в сторону молодого доктора.– Скажите, это – хирург?– Что ты встал? Выведи его отсюда! – закричал Кразнаков своему коллеге.Тут двери операционной открылись, и вошел высокий мужчина лет пятидесяти. За ним шла аккуратно одетая медсестра.– Кто здесь главный? – спокойно спросил мужчина.– Я, – ответил Кразнаков. – А вы кто?Незнакомец, не отвечая, подошел ближе и наклонился над девочкой. Он ощупал ее голову и отодвинул волосы, чтобы убедиться, что, кроме раны на лбу, повреждений на черепе нет. Он приподнял веко Софьи и посмотрел на глаз. Потом взял ее за запястье и, поглядывая на часы, измерил пульс девочки. Потом повернулся к Кразнакову.– Я – главный хирург Первой градской Лазовский. Я сам займусь этой пациенткой.– Это что еще за новости? – возмутился Кразнаков.Лазовский повернулся к графу.– Вы – Ростов?– Да, – ответил изумленный граф.– Расскажите, как это произошло. И пожалуйста, как можно подробнее.– Она бежала вверх по лестнице и упала. Это произошло в отеле «Метрополь» приблизительно тридцать минут назад.– Она пила?– Что вы! Она же еще ребенок!– Сколько ей лет?– Тринадцать.– Как ее зовут?– Софья.– Хорошо.Лазовский ни слова не ответил на протесты Кразнакова, а, повернувшись к своей медсестре, начал давать ей указания: взять нужные хирургические инструменты, стерилизовать их и найти место, где хирурги могут помыть руки и переодеться.Двери снова открылись, и вошел вальяжный молодой человек.– Вечер добрый, товарищ Лазовский, – сказал он. – Какое милое здесь местечко!– Привет, дорогой. Место такое, какое есть, выбирать не приходится. Теперь о деле. У нас пациентка с трещиной в левой части теменной кости. Есть вероятность субдуральной гематомы. Да, и еще, – Лазовский повернулся к медсестре, – посмотрите, что здесь со светом на операционном столе.– Хорошо.– Попроси посторонних выйти из операционной, – сказал Лазовский коллеге.Тот стал вежливо, но настойчиво выпроваживать врачей больницы из операционной.Лазовский снова повернулся к графу:– Ваша дочь сильно ударилась головой, но, слава богу, падала она не с самолета. Человеческий череп в состоянии выдержать удары определенной силы. В ситуации вашей дочери наиболее опасным является не сама травма черепа, а возможный отек. Но не волнуйтесь, у нас есть большой опыт лечения таких травм. Мы немедленно займемся вашей дочерью, а вы подождите в коридоре. Как только мы закончим, я выйду и доложу вам о результатах.Графа вывели из операционной, и он сел на скамейку. Осмотревшись вокруг, он заметил, что все каталки из коридора убрали. Дверь в конце коридора открылась, и из нее вышел коллега Лазовского в хирургическом халате. Дверь снова закрылась, но граф заметил, что ее придержал человек в черном костюме. Потом коллега Лазовского зашел в операционную, и граф остался в коридоре в полном одиночестве.И что же делал граф в эти минуты? Ровно то, что делал бы любой другой человек в подобной ситуации.Впервые за многие годы он молился. Последний раз граф молился в детстве. Он говорил себе, что все будет хорошо, убеждал себя в том, что все обойдется, и обдумывал сказанное хирургом.«Человеческий череп в состоянии выдержать удары определенной силы», – мысленно повторял он слова Лазовского.Впрочем, жизненный опыт графа подсказывал ему, что бывают удары, которые имеют последствия. Он вспомнил одного молодого дровосека из села Петровское, на голову которого однажды упал тяжелый сук. Когда он пришел в себя, оказалось, что удар нисколько не повлиял на его физическое состояние, но вот характер дровосека изменился. Он стал более мрачным и порой не узнавал своих друзей. Кроме того, у него начались внезапные приступы гнева, и он без всяких причин мог вести себя очень агрессивно по отношению к собственным сестрам. В общем, после удара по голове дровосек стал совершенно другим человеком.Граф начал укорять себя. Как он позволил Софье играть с ним в такую опасную игру? Перед любым родителем стоит множество проблем – нужно напоить и накормить ребенка, одеть его, следить за выполнением домашних заданий и так далее. Но самая главная задача родителей – благополучно вырастить ребенка до совершеннолетия, дать ему дорогу в жизнь, подготовить к этой жизни, чтобы он прожил ее честно, со смыслом, и получил от нее удовольствие.Время шло.– Сидите, Ростов, сидите, – услышал он голос хирурга.Граф снова присел на скамью.Лазовский не сел рядом с графом, а продолжал стоять, уперев руки в бока и глядя на Ростова сверху вниз.– Как я уже вам говорил, самое страшное в подобных травмах – это отек. Вероятность появления отека мы исключили, так что этой опасности мы избежали. Тем не менее у девочки сотрясение мозга, то есть определенное повреждение мозговой ткани. У нее будут головные боли, и ей нужен покой. И я думаю, что через неделю все пройдет.Хирург повернулся, собираясь уходить.– Доктор Лазовский… – начал граф и осекся. Он хотел задать вопрос, но боялся сформулировать его вслух.Но хирург прекрасно понимал, какой вопрос волновал графа.– Серьезных повреждений нет, Ростов, все