А ведь и впрямь, за всеми этими разговорами и мыслями, самого важного я и не сообщил. – Там на чердаке, на потолочной балке, петля. По-моему, довольно старая. Странно, что ее не убрали. Джулиус заложил руки за спину и прошелся по комнате, зачем-то заглянул в шкаф, протер платком пыльное зеркало. Немного помолчал, видимо, обдумывая некую мысль. – Необходимо приступить немедленно. – К чему? – Душа самоубийцы. Скверно. Очень скверно. Как обычно, в минуты, когда очередная теория вертится в его мозгу, он не слышал никого, кроме себя. – К чему приступать? – упрямо повторил я. – Объясни уже по-человечески. Он обвел комнату руками: – Женская спальня, девушка в слезах, петля на чердаке. Я мучительно покраснел. Ну конечно, неудивительно, что с Оливером ему удобнее. Я совсем растерял последние крохи сообразительности. По счастью, Джулиус был слишком занят, чтобы иронизировать по этому поводу: – Нам нужен круглый стол, свеча, ткань, чтобы завесить окна. Я прикинул, к чему такой странный набор: – Спиритический сеанс? Серьезно? Ты теперь медиум? Джулиус и глазом не моргнул: – Я универсальный специалист. Круглый стол нашелся в гостиной, плотные шторы скрыли дневной свет, свечи легко было обнаружить в кладовке. Мы сели друг против друга за стол с горящей свечой по центру и взялись за руки. От ладоней Джулиус исходил сухой жар. Пламя свечи потрескивало в сумраке полутемной комнаты, и, если как следует представить, можно было увидеть, как причудливые тени на потолке превращаются в извивающихся яростных призраков. Они будто пытались дотянуться до нас, схватись ледяными алчными пальцами и не отпускать. Я зябко повел плечами и уставился на огонь. – Духи, что обитают в этих стенах, вы слышите меня? Легкий ветерок поколебал язычок пламени. Мне казалось, что нужно закрывать глаза, но Олдридж смотрел прямо перед собой остекленевшим взглядом, точно позади меня стоял сам дьявол. – Духи, что обитают в этих стенах, – ровным голосом повторил он, – вы слышите меня? Внезапно я ощутил, как к горлу подступает животный ужас. За мой спиной действительно было что-то… Я хотел обернуться, но буквально примерз к стулу, не в силах сдвинуться ни на дюйм. Волосы зашевелись у меня на затылке, когда Джулиус чуть подался вперед и воскликнул: – Говори! Говори! В тишине, что воцарилась после его слов, было слышно, как громко и хрипло я дышу. Джулиус не шевелился, только бешено вращал глазами, будто бы выискивая нечто, что было от него скрыто. И тогда я услышал плач. Он был тихим и похожим на шелест листьев на ветру. Он звучал за моим плечом, а может и прямо в моей голове. Ужас обуял меня. Никогда прежде и никогда, я уверен, в будущем не испытаю я такого невероятного страха! Я не знал, чего боюсь, и от этого боялся вдвойне. И я не знал, сколько еще выдержу эту пытку неизвестностью. – Куда мне идти? В один миг тяжесть свалилась с моих плеч, дышать стало легче, и я, не сдержав громкого стона, упал лицом на стол. Джулиус отпустил мои руки и, проходя мимо, потрепал меня по волосам. Странный жест. Такой… личный. – Идем скорее, нам нужно кое-что увидеть. Я поспешил за ним на негнущихся ногах, по скрипучей лестнице наверх, но мы миновали жилые комнаты и поднялись на чердак. Следуя неслышимым подсказкам, Олдридж нащупал тайник в полу и извлек из него потрепанную книжицу. Выцветшие птички на обложке недвусмысленно намекали на то, что перед нами девичий дневник. – Что там? Джулиус отряхнул тетрадь от пыли и, пролистав, открыл последнюю страницу: – «… Меня очень беспокоит Барни, он стал таким холодным со мной. Маменька говорит, что перед свадьбой такое бывает, но мой Барни никогда бы не стал так со мной разговаривать. Он любит меня, я люблю его, больше жизни, честно-честно! Но вчера он был груб и сказал мне… О нет! Я не смогу этого написать!..» – А дальше? Олдридж закрыл дневник: – В том же духе. Эта девушка давно умерла, но читать ее дневник все равно как-то… неприятно. Я был согласен с ним: – Неужели бедняжка покончила с собой из-за любви? – А из-за чего еще умирать юной викторианской девушке накануне свадьбы, как не из-за любви? – холодно и как-то зло ответил он. – Люди вообще склонны умирать из-за ерунды. Карточных долгов, неверных возлюбленных, обманутых надежд. – Не думаю, что обманутые надежды – это ерунда. – Ерунда-ерунда, – он вернул дневник на место, в тайник, и повернулся ко мне. – Надежды рушатся каждый день, вы можете даже не замечать этого, строя новые планы, и если всякий раз накладывать на себя руки, и девяти кошачьих жизней не хватит. Ты не находишь, что смерть – слишком простой выход из положения? – А ты слишком циничен, – хмуро пробурчал я, хотя желания спорить не испытывал. Скорее по привычке. Уж слишком глаза его были холодными. Джулиус немного помолчал, потом, все так же молча, спустился по лестнице на второй этаж. Я привычно пошел за ним, гадая, что нам теперь предстоит сделать. Джулиус ждал меня возле спальни мертвой девушки: – Душа самоубийцы не может покинуть этих стен, – объяснил он. – Однако отпустить ее довольно просто, даже ты бы справился. – Спасибо за комплимент, если это был он. Джулиус вошел в спальню, не знаю, чем ему приглянулась именно эта комната, но, видимо, в этом есть какой-то смысл, просто я, как обычно, многого не вижу. Мой бывший компаньон поманил меня на середину комнаты и, когда я встал рядом, громко выкрикнул: – Джоанна Торнбридж, я, Джулиус Максвелл Элридж, освобождаю тебя! Пусть силы, что выше меня, решают твою судьбу! Легкий ветерок коснулся моего лица, всколыхнул занавески и растворился в душном воздухе. Ничего особенного не произошло, но я почувствовал невероятное облегчение вкупе с некоторым недоумением, все же процесс изгнания призрака оказался не очень-то впечатляющим, о чем я не преминул сообщить Джулиусу. – А чего ожидал ты? – он усмехнулся. – Грома и молний? Кровавых пентаграмм? Знаешь, Филипп, иногда достаточно просто веры. И немного сострадания. Мы попрощались не то чтобы сухо, но недостаточно тепло для двух людей, только что вместе переживших такое. Я вернулся в свою квартиру и сразу лег в постель, жаль только заснуть мне так и не удалось. В третий раз я встретился с Джулиусом при обстоятельствах весьма неприятных. Сержант Оливер позвонил мне и попросил немедленно, оставив все дела, сколь важными бы они ни были, явиться в агентство. У меня не было намерений идти на поводу у капризов этого во всех смыслах странного человека, однако голос Томаса был тревожным, а оснований не доверять бравому шотландцу не было. Я быстро собрался и поспешил на зов. Погода стояла на редкость солнечная и теплая, а меня же не оставляло чувство, что над головой сгущаются грозовые тучи. Интуиция вновь меня не обманула. Едва войдя в здание, я увидел мисс Дорис Ламберт, девушку, что мы с Олдриджем спасли от участи стать жертвой в древнем и кровавом ритуале. – Он постоянно вас зовет, – без предисловий заявила она, провожая меня наверх, где, как выяснилось, Джулиус снял квартиру, чтобы всегда быть поблизости от офиса. – Что случилось? – Если бы я знала! Томас как услышал, сразу же позвонил вам. При имени сержанта девушка опустила глаза, и я догадался, что этих двоих связывают романтические чувства. Что ж, мисс Ламберт сразу показалась мне очень умной и смелой молодой особой. Она пропустил меня вперед, а сама осталась в коридоре. Бывает, когда заходишь в комнату тяжело больного, тут же ощущаешь особую атмосферу. Я тоже ее почувствовал. Джулиус лежал на кровати и даже, казалось, не дышал. Лицо его было покрыто нездоровым румянцем, почти багровым по сравнению с белыми как мел руками, лежащими поверх одеяла. Нагнувшись ниже, я услышал, как неглубоко и хрипло он дышал. Будто что-то почувствовав, Джулиус распахнул глаза и как-то безумно уставился прямо перед собой. Наконец, его взгляд наткнулся на меня. – Филипп? Филипп, это ты? Не вижу… Филипп? Он закашлялся, сухо и страшно, как кашляют старики. На губах выступила кровавая пена. – Я здесь, успокойся. Я пришел. Джулиус перестал кашлять и закрыл глаза, кажется, потерял сознание. Я был в шоке. Увиденное оказалось настолько ужасным и настолько неожиданным, что я не мог в это поверить. Как давно это происходит? Ведь мы расстались буквально три дня назад. Я нагнулся подоткнуть одеяло и, повинуясь наитию, обнажил его плечо. Сладковатый запах гниения, вот что я ощутил. Огнестрельная рана, что Джулиус получил во время охоты на Ланнан Ши, вопреки всем законам человеческой природы, не затянулась за минувший год, а наоборот, воспалилась еще больше и выглядела так, будто была получена вчера. Я не мог найти этому объяснения и просто отвел глаза. Мне было страшно. – Филипп? Это ты? Где ты? Я присел на край кровати и взял его за руку: – Здесь. – Она не уходит, Филипп. Она постоянно здесь и она кричит. Мы ошиблись… – он мучительно закашлялся, обрызгав меня своей кровью. – Я ошибся. Она кричит. Кричит! Я начинал понимать. – Что мне делать? Джулиус прикрыл покрасневшие глаза и тихо ответил: – Вернись туда. Исправь мою ошибку. Там, на столе… Я взял со стола рукописные листы и без слов направился к выходу. Хриплый голос нагнал меня на пороге: – Вера, Филипп! Вера и сострадание.