Джулиус замолчал, словно бы прислушиваясь. Его внимательные темные глаза выискивали что-то, я же не замечал ничего особенного, впрочем, это первая мельница в моей жизни, увиденная изнутри. Мой спутник сдвинулся с места, и я, невольно подражая ему, принялся методично осматривать помещение. Джулиус дотрагивался до всего, до чего мог дотянуться, даже до истрепанного ковра на полу. Мне стало интересно: – Что вы делаете? – Изучаю место преступления. Я только присвистнул – вскрытие еще не проводилось, а он уже уверенно заявляет об убийстве. Бонни могла отравиться или действительно умереть от сердечного приступа, к тому же это произошло отнюдь не здесь, а на территории пансионата. Однако Джулиус точно читал мои мысли: – Патологоанатом не ошибся с причиной смерти. Сердечный приступ. Наша же задача, как бы сказать, – он беззвучно пошевелил тонкими губами, – обнаружить причину причины смерти. Определенно, этот человек не переставал меня удивлять. – И еще, – он растянул тонкие губы в улыбке, которая очевидно должна была изображать добродушие, но почему-то пугала. – Место преступления и место обнаружения тела – это не одно и то же. Я промолчал, и мы разошлись в разные стороны. Однако он не нашел того, что искал или надеялся найти, а я тем более потерпел в этом деле фиаско. Мы вернулись, храня молчание, обратно в пансионат. Возле крыльца нас поджидал угрюмый инспектор Гаррисон. Джулиус спросил: – Кто? – Виола Элиот. – Когда? – Предположительно одновременно, плюс-минус полчаса. Тело нашли в ванной комнате. Я поспешил вмешаться: – Тело? Какое тело? – Мисс Элиот, – вместо инспектора пояснил Джулиус. – Мне жаль, но я предполагал подобное. Мисс Элиот была теткой Бонни Рид, тенью таскавшейся за ветреной девушкой, с хладнокровием ящерицы выдерживая ее темперамент. Я часто видел их вместе, в том числе и в тот день, когда общался с Бонни в последний раз. – Боже мой… Неужели и ее тоже убили? Инспектор бросил на Джулиуса гневный взгляд из-под нахмуренных кустистых бровей, на что тот покачал головой. Я не понял смысла их обмена жестами – я был потрясен и сокрушен. – Мистер Фелтон, вы были в курсе, что мисс Рид и мисс Эллиот в действительности были сводными сестрами? Вопрос инспектора застал меня врасплох: – Нет! Но разве теперь это важно? – Невероятно важно, – сурово отрезал Джулиус. – Невероятно. На несколько долгих дней я был отстранен от расследования и вынужденно терпел бесконечные пересуды взволнованных постояльцев и скучные однообразные допросы полицейских. Самого меня официально допрашивали лишь раз, но мне хватило и того. По пансионату расползались жуткие истории про неупокоенный дух хозяина мельницы. Я держал в уме фразу Джулиуса о том, что мельник не при чем, и удивлялся внезапно проснувшейся суеверности и истеричности людей, еще вчера считавших себя цивилизованными и просвещенными. В частности это касалось адвоката Эндрю Картера. Я лично оказался свидетелем отвратительной сцены, когда мистер Картер затеял ссору с инспектором. – Вы не имеете права возбуждать дело и держать нас здесь взаперти! – кричал он. – Эти чертовы женщины умерли естественной смертью! – Наши эксперты утверждают обратное. – Пусть ваши эксперты катятся к чертям! Я буду жаловаться! Возмущение адвоката, в сущности, были оправданы, но меня смутила горячность, с которой он отстаивал свое мнение. Горячность, которая ранее в нем не присутствовала. Однажды после обеда я вновь был удостоен чести быть приглашенным во временный штаб полиции, где встретил мистера Джулиуса в компании уже знакомого мне букиниста из Лондона. Я поприветствовал их. – Добрый день, Филипп. Вы, вероятно, удивлены, застав здесь вашего соседа? Букинист снисходительно улыбался. – Мистер Ллойд оказал нам услугу, опознав обрывок бумаги, найденный в камине одного из постояльцев. Я осторожно взял в руки бумагу, обгоревшую по краям, и сразу же подумал о том, что камин летом не топят. Кто-то сжег ее намеренно. – Что здесь написано? – символы оказались мне не знакомы. – Что-то очень древнее и очень могущественное, – туманно выразился мистер Ллойд. – Вам этот текст едва ли знаком. Джулиус нацепил шляпу и схватил со стола маленький кожаный чемоданчик: – Идемте, Филипп, мне понадобится ваша помощь. Я не знаю, почему тогда согласился пойти с ним. Из любопытства, внезапной привязанности или страха сказать «нет»? Однако выбор был сделан, путь наш лежал в сторону мельницы, и шестое чувство подсказывало мне, что финал близок. К удивлению моему, у дверей стоял мрачный констебль в каске. При нашем появлении он выгнул грудь колесом и глухим, точно доносившимся из пресловутой каски голосом доложил: – Подозрительных личностей не обнаружено, сэр! Джулиус рассеянно кивнул и прошел мимо, я за ним. – Что мы ищем теперь? – спросил я, не особо надеясь на ответ. Его и не последовало. Джулиус скинул шляпу, поставил чемоданчик на пол и заходил по комнате. Я почувствовал себя лишним и по собственному почину отправился гулять по мельнице. Одна из дверей привела меня туда, где, как я полагал, жернова перемалывали зерно, и получался белый порошок, из которого хозяйки пекут аппетитную сдобу. Я с интересом осмотрелся, впрочем, не решаясь что-либо трогать, пока не услышал требовательный окрик: – Филипп! Вернувшись назад, я заметил некоторые перемены, а именно – потрепанный ковер, еще недавно располагавшийся под ногами, рулоном лежал у стены, а в воздухе витала пыль. Мой компаньон был сосредоточен и крайне серьезен, что изрядно меня встревожило. – Знаете ли вы, почему полиция прибегла к моим услугам? – как бы между прочим поинтересовался Джулиус. Я пожал плечами: – Откуда мне знать, – обиженно пожал я плечами. – Вы же не говорите. – Потому что полиция не в состоянии справиться вот с этим. Я посмотрел под ноги – на грубо окрашенных досках белым мелом был нарисован двойной круг с вписанной в него пятиконечной звездой. Края рисунка пестрели неизвестными мне знаками-закорючками. Несмотря на нелепость сего чертежа, он наводил на определенные мысли. – Теперь понимаете? – Понимаю, но лишь то, что кто-то, вероятно преступник, психически невменяем или специально насмехается над следствием. Боже мой, от псевдооккультных каракуль еще никто не умирал. Закончив свою обличительную речь, я пересекся глазами с Джулиусом и стушевался. В его взгляде читалось разочарование и обидная снисходительность. В остальном же он предпочел сделать вид, что ничего не слышал: – Духов великое множество, и не все они злые. Это весьма глубокая тема и мы не станем ее касаться, по крайней мере, сейчас. Наш маг в точности прорисовал пентакль. Посмотри, по краю внутренней окружности вписаны так называемые «божественные имена». Не советую произносить их вслух. Сама звезда опоясана символами добрых духов-защитников. Все, казалось бы, предусмотрено, однако горе-заклинатель кое-что не учел. Он не замкнул круг защитным знаком, и поэтому призванная им сущность до сих пор на свободе. Я ведь предупреждал, что будут еще жертвы? Тварь не успокоится, пока не насытит свой голод. Повезло, что днем люди в относительной безопасности. Я не верил своим ушам: – Вы с ума сошли? О чем вы толкуете? Колдовство, духи, заклинания, – я спохватился. – Постойте, вы же говорили, что мельник… – … не при чем. Я помню. И это так. Бедолага умер окончательно и бесповоротно. – Нет, ну все. Я ухожу, – и я действительно пошел к выходу, но обманчиво спокойный голос остановил меня у самого порога: – А я-то надеялся, вы мне поможете. – В чем? – я обернулся, – Нужно найти и наказать убийцу, а не играть в волшебников. – Убийца не проблема. Инспектор Гаррисон уже к утру назовет вам его имя, но сами убийства не прекратятся, Филипп. Помогите мне, другого такого человека, как вы, мне не найти. – Что вы собираетесь предпринять? – Ничего особенного. Останетесь – увидите, – и Джулиус приподнял уголок губ в подобии дружеской улыбки. Я сколь угодно долго мог убеждать себя, что дело не в откровенной лести и не в примитивной наживке «останетесь – увидите» и уж тем более не в том, что я хоть на секунду поверил в эту мистическую чушь, однако я остался, чтобы своими глазами все увидеть и после сказать – ну я же был прав! Ждать пришлось долго – целых восемь часов. Констебль принес нам обед, но Джулиус к нему даже не прикоснулся, обмолвился, что это собьет физический настрой. Уже спустя первые четыре часа я искренне пожалел о своей сговорчивости: – А разговаривать вам тоже нельзя? – Отчего же, можно. – Тогда почему вы молчите? – Вы ни о чем не спрашиваете. Я приуныл, ведь все равно от него не дождешься вразумительных ответов. Подумав немного, я все же спросил: – Зачем я вам нужен?