– Мне доводилось изучать тарологию, и толкование карт я помню довольно четко. И, если память мне не изменяет, наш неведомый убийца оставляет нам зашифрованные послания. Точнее, объясняет, почему выбрал именно эту жертву. Филипп заинтересованно поднял голову: – Объясняет? Как? – Наверное, эти карты что-то значат. Да? – Оливер оторвался от записей и только после того, как озвучил мысль вслух, сообразил, что его никто не спрашивал. Парень залился краской и уткнулся в блокнот. Как я уже отмечал, полицейским он был толковым. – Ты совершенно прав. Итак, Лейзи Уортон – Влюбленные. Кроме своего прямого и напрашивающегося значения, в прямом положении она несет в себе более глубокий смысл. Эта карта показывает нам, что девушка была на грани выбора, она боролась между чувствами и разумом, и от выбора зависело ее будущее. Влюбленные символизируют переходный период, важное решение, – я прервался, дав своим слушателям время переварить услышанное и осознать его смысл. – А теперь Ричард Диксон. Шут, она же Глупец, Дурак. Думаю, тут уже все и так понятно. В перевернутом положении эта карта символизирует потерю ориентиров, безответственность, глупость, моральное падение. Есть и более конкретные значения. Например, – я намеренно сделал паузу, – измена. Гаррисон, наконец, почувствовал себя увереннее, добравшись до момента, где мог применить свои профессиональные навыки: – Выходит, что эта парочка переживала отнюдь не лучшие времена? Если наш любитель пасьянсов прав, то Диксон гулял от невесты, а та начала в свою очередь размышлять, не бросить ли ветреного женишка и начать жизнь заново. Вполне себе типичная история. Но откуда бы убийце знать такие интимные подробности? Если он, конечно, не родственник или… Постойте-ка, из родственников у парня только тетя, которая, коль кому интересно мое мнение повидавшего виды полицейского, на преступление едва ли способна. Но ведь может быть и любовница. Не одна, естественно, а с подельником. Я вяло хлопнул пару раз в ладоши: – Браво. Какая длинная цепочка размышлений, инспектор. Я вами горжусь. – Дерзить будешь, когда поймаем преступника и отправим на виселицу. Не скажу, что теория Гаррисона привела меня в восторг, однако же, я как мог, убеждал себя, что это дело не имеет ко мне решительно никакого отношения. – Рождество наступило. Мы все в едином порыве повернулись к Филиппу. Он все так же меланхолично облокачивался на стол и теребил часы на запястье. Стрелки показывали без четверти час. Рождество и впрямь наступило. – План таков. Мы с сержантом идем наверх и обследуем весь этаж, – распорядился Гаррисон. – Джулиус, на тебе крыло для слуг, один справишься? – Я с ним пойду, – внезапно твердо возразил Филипп. – Бросьте, мистер Фелтон. На вас лица нет, идите к остальным гостям и сидите тихо. – Нет, – я как будто со стороны услышал свой голос. – Мне будет спокойнее, если он рядом. – Дело ваше, – детектив махнул рукой. – Сержант, оружие при вас? Тогда идемте. Встретимся через час здесь же. Оставшись наедине с другом, я без обиняков сообщил, что нисколько не расстроюсь, если он решит присоединиться к остальным в гостиной, и скрыть радость от его отрицательного ответа было нелегко. Я не кривил душой, заявляя, что с ним мне будет спокойнее, не только за его жизнь, но и за себя, ведь Филипп – моя путеводная звезда. Пустые узкие коридоры служебного крыла навевали тоску, там я не чувствовал решительно ничего, даже той неумолкаемой тревоги, что грызла меня весь этот вечер. Абсолютная пустота, не было ничего, точно здесь никогда не жили люди. Эмоциональный вакуум с лихвой компенсировался теплом, исходящим от Филиппа. – А вдруг следующая жертва – мисс Ларсен? – внезапно предположил он, и я удивленно приподнял брови. – С чего бы? – Просто предыдущие два… два человека, – от меня не укрылась его секундная заминка и легкая бледность, залившая щеки, – принадлежали одной семье. Осталась только она. Такая мысль не пришла в голову ни мне, ни инспектору, а меж тем в ней была определенная логика. Я решил, что не помешает вернуться и проверить. Ободренный моей реакций, Филипп повеселел, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах, и первым приблизился к дверям гостиной. Но войти мы не успели. Выстрел опередил нас всего на мгновение. Одновременно с этим в гостиной раздался испуганный женский вскрик, двери распахнулись, однако я уже не видел, кто показался из них, потому как спешил по злополучной лестнице наверх, откуда мне послышался звук выстрела. На втором этаже я несколько замешкался, но Филипп обогнал меня, безошибочно указывая направление. Я побежал следом, и вместе с ним обнаружил сержанта Оливера, застывшего над истекающим кровью телом. Когда Томас обернулся, его глаза были полны ужаса, граничащего с безумием. Губы дрожали, но с них не срывалось ни звука. В дрожащих руках сержант сжимал пистолет. – Что случилось, Томас? – я сделал шаг, и парень отбросил оружие в сторону, рухнул на колени и разрыдался. Внутри меня все сжалось и оборвалось. Я еще не знал, что увижу, но уже чувствовал. Боль. Страх. Неверие. Все это ощутил и я, опустившись на пол рядом с рыдающим сержантом. Гаррисон был еще жив. – Джу… Джулиус… Я склонился к его лицу, пытаясь расслышать неразборчивые слова. Из раны на груди хлестала кровь, и я не мог оторвать от нее зачарованного взгляда. Жизнь уходила из тела моего старого друга. – Джу… ли… Глаза инспектора расширились и остекленели. Сознание медленно погасло в них, оставив только матовую пустоту. Сердце остановилось навсегда. В голове зародился огонь, он разросся, заполняя собой все, застилая красной пеленой затуманенный взгляд, и если бы не теплые руки, сжавшие мои плечи, я не знаю, что натворил бы. – Он умер, все. Пожалуйста, приди в себя, Джулиус, – донесся до меня тихий голос, и только он сумел вывести меня обратно к свету. Гости, точно стадо тупых овец, сгрудились вокруг, охая наперебой и задавая глупые неуместные вопросы. Оливер перестал плакать, просто сидел на полу и протяжно стонал. Горе и вина терзали его, однако я вдруг осознал, что не жажду мести. Справедливости, но не мести. – Филипп, отведи сержанта в какую-нибудь комнату и запри. Поговорим с ним позже. – Я не хотел его убивать! Это вышло случайно! – вдруг выкрикнул шотландец, а после развернулся, как во сне, и сам побрел вперед, позволяя увести себя. Пистолет остался валяться на полу, и у меня не было желания его поднимать. Но неподалеку лежало еще кое-что. Гадальная карта. Рука Гаррисона почти касалась ее. Я поднял Императора и спрятал в карман. Меня ждал неприятный разговор с миссис Гаррисон. Через некоторое время, оставшись, наконец, наедине с собой, я опустил отяжелевшие веки и позволил мыслям скользить спокойно и плавно. Гаррисона, старого доброго ворчливого Гаррисона больше нет, он умер от случайного выстрела своего собственного помощника. До сих пор сей факт не укладывался у меня в голове. Большего абсурда и придумать невозможно. И, если подумать, что все это, происходящее вокруг, коль не абсурд? Ночь, которой не должно было быть в принципе. Я не должен был доставать свой старый фрак, идти в дом той женщины и видеть, как умирает мой друг, а Филипп не должен был забыть историю, что я ему поведал о себе. Однако же он ни словом не обмолвился о ней, хотя это было… Но когда же это было? – Ты здесь? – дверь курительной скрипнула, пропуская внутрь ссутулившуюся фигуру Филиппа. Юноша был бледен и взлохмачен, глаза влажно блестели, как в лихорадке. – Не помешаю? Не получив ответа, он сел на подлокотник моего кресла. – Мне тоже очень грустно. Но скажи, ведь Томас, он… он же не специально, да? – Нет, – я зарылся пальцами в волосы и от души дернул. Боль придала новых сил. – Император в колоде Таро означает авторитет, логику, управляющее положение. Но едва ли этой картой убийца хотел похвалить детектива. Поэтому могу предположить, что он имел в виду, что Император может препятствовать чужому продвижению и подавлять своей волей. Филипп завозился, устраиваясь поудобнее: – Но Гаррисон не такой… был не такой? И все же… Уверен, нас посетила одна и та же мысль, только я успел озвучить ее первым: – Мог подразумеваться сержант Оливер. Если подумать, то первые две жертвы шли взаимосвязанной парой карт. И раз Гаррисон… Филипп! – я вскочил на ноги, едва не повалив друга на пол. – Идем скорее! Скорее! На пути к комнате, где заперли сержанта, я убедился, что пуля, выпущенная им, застряла в противоположной стене, а детектива убил кто-то другой. Но ведь все гости были в одном помещении? – Ключи у тебя? Филипп зазвенел связкой, отпирая дверь. Первым делом мы увидели кривые буквы на стене. Кроваво-красная надпись: ЭТО ТЫ ВИНОВАТ И на ее фоне с легким поскрипыванием покачивалось тело Томаса. Рядом сдавленно всхлипнул Филипп. Кто бы не вздернул сержанта на люстре, он перед этим вскрыл бедняге горло, и вязкая бордовая кровь залила ковер под ним, белый жгут из полотна, заменяющий веревку, глубоко вошел в рану и пропитался кровью насквозь. В глазах потемнело. «Это ты виноват». Я привалился спиной к стене и почувствовал, как мир погружается в искрящуюся звездами темноту. В ней было тепло и уютно, ласковые волны мягко накатывали на уставший разум, шелестели во тьме невидимые листья. Царил мир и покой. Но недолго. – … пожалуйста, только не ты! Я разлепил веки и обнаружил, что все так же стою, прислонившись к стене. Ничего не изменилось, только перед глазами маячило встревоженное лицо Филиппа, и то, что я принял за порывы ветра, оказалось легкими похлопываниями по щекам. Я перехватил ладонь друга и успокаивающе сжал: – Все нормально. Давай снимем тело, хотя… Я могу позвать кого-нибудь. – Не надо, я помогу. Вдвоем мы перерезали петлю и опустили тело Оливера на пол. Саднящая боль в сердце притупилась, как будто с третьим трупом перекрыли какой-то клапан в душе, отвечающий за эмоции. Мне не было все равно, просто я смотрел на восковое лицо шотландца и больше не видел в нем смеющегося рыжего парня с неизменным блокнотом в больших, как у крестьянина, ладонях. Интересно, а что сейчас видел Филипп? Я посмотрел на него украдкой и промолчал. Испугался услышать ответ. За окнами выла и стонала суровая декабрьская вьюга. Снег больше не напоминал блестки из хрустального шара, теперь он валил сплошной стеной, закручивался в спирали, налипал на стекла и грозился вот-вот завалить весь особняк до самой крыши. Темная, страшная, жуткая рождественская ночь, а до рассвета было еще слишком долго. Мы велели всем разойтись по комнатам и запереться до прихода полиции, а сами расположились у зажженного очага на кухне. Треск поленьев почти заглушался надсадным воем вьюги, от которого хотелось подтянуть колени к груди и завернуться в плед с головой, представить, что вокруг ничего, только ты сам. Я упрямо вытянул ноги к огню и пригубил остывшего пунша из чьей-то голубой керамической кружки со снежинками. В голове было пусто. – Хочешь еще? Я принесу, – Филипп поднялся из-за стола и направился к выходу. Я не хотел больше пить, есть тоже, даже поворачивать голову, чтобы посмотреть на друга, не хотелось, поэтому я просто промолчал. Спустя двадцать минут я почувствовал тревогу. Путь от кухни до столовой занимал не более пяти, с учетом незнакомой планировки можно накинуть еще пару минут. Когда и через полчаса Филипп так и не появился, я отправился его искать. Чувство вины грызло меня, пока я спешил по погруженным в сумрак коридорам, слушая, как эхо моих шагов отлетает от стен. Все было зыбко, нереально, как в страшной сказке. Я очень спешил, однако чувствовал, что не успеваю. Столовая встретила меня пустотой. На столике в дальнем углу рядом с котлом для пунша стояли две керамические кружки, а на полу валялся брошенный половник. Рубиновые капли на нем до дрожи напоминали кровь.