– Это в последний раз, братик, – заверял он с извиняющейся улыбкой. – Просто так получилось со стариной Джеки. Он требует вернуть долг за прошлый месяц, а я немного поиздержался. Конечно, это был не последний раз и уж точно далеко не первый. Джулиус всегда старался образумить Малкольма – Дэнни, как его теперь все называли, однако тот неизменно оставался глух к любым словам. – Если придешь еще раз, я расскажу родителям. Малкольм улыбнулся, как и должны улыбаться красивые молодые люди, так, как не умел улыбаться Джулиус. – Не расскажешь. Из тебя никогда не получится хорошего адвоката, для этого ты слишком добрый. А доброта в наши дни синоним глупости. Никто не заметил, как трогательная братская любовь переросла в зависть, даже Джулиус. Просто, приходя в очередной раз за деньгами, Дэнни не улыбался. Его слова, которые обычно теплом обволакивали разум, больно кололись. – Ты унылый, Джулиус. Неудивительно, что девушки обходят тебя стороной. Малкольм менял сердечные привязанности, как модница шляпки по выходным. Сегодня он ходил в парк с одной, на следующий день покупал мороженое другой. За ним невозможно было угнаться, да Джулиус и не хотел. Но он не считал себя унылым, разве что самую малость. Все начало меняться уже тогда, но Джулиус был уверен – это случилось после смерти отца. Джулиус уже работал помощником старого МакДоннела, стабильно принося скромный пока заработок в семью. Младший же брат ничуть не изменил своим привычкам, однако денег категорически не хватало, и взять их было неоткуда. В тот год Джулиус впервые увидел Рейчел Вудворт. Она прогуливалась по Променаду с подругой и выглядела скучающей и немного печальной. Ей унылость темноглазого и скромного молодого человека пришлась по душе, ему ее яркость и свежесть – тоже. Возможно, думал он, это вполне могло стать последней каплей для брата. Малкольм совсем отчаялся от невозможности вести прежний образ жизни. Он стал раздражительным и мрачным, от былой легкости не осталось и следа. И их мать частенько плакала, пряча от навещавшего ее старшего сына покрасневшие глаза. И Малкольм об этом знал. И ему было наплевать. – Ты всегда хотел быть единственным сыном, да? – в пьяном угаре говорил он. – Чтобы все доставалось тебе. Все. Даже она. Джулиус пропустил момент, когда обида переросла в жгучую зависть. Он верил, что это пройдет само собой, а потом увидел, как в розовом саду Вудвортов плачет Рейчел, и на ее прекрасных тонких запястьях багровели синяки. Почти такие же, как те, что после стали украшать лицо Малкольма. И тот собрал вещи, сел на поезд и больше не возвращался. Его последние слова долго звучали в ушах Джулиуса. “Без тебя мне было бы гораздо лучше”. Я видел все. Холод, острыми иглами пронзающий мое тело, приносил с собой видения чужой жизни. Вместе с ними я гулял по улицам прошлого века, любовался пышными нарядами красавиц и грелся на иллюзорном солнце. Но больше всего я запомнил боль. Джулиусу было очень больно, не в физическом плане, но страдания его были страшнее всего, что мне доводилось переживать. У меня не было брата, и я не знал, как страшно его потерять, пусть даже разделила их не смерть, а чернота в сердцах. Пошевелившись и хрустнув намерзшей коркой льда, я провел ладонью по волосам компаньона. Когда-то он говорил, что я напоминаю ему младшего брата, но одинаковыми у нас были только глаза – голубые, как осеннее небо. Или Олдридж видел что-то другое? Горячие соленые капли сорвались вниз и разбились о чужую белую кожу. Нельзя плакать – в слезах последнее тепло, что у меня осталось. Я поднял голову и посмотрел на дверь. Под моим взглядом она медленно отворилась, лязгнув замком. – Простите, я не вовремя? Ледяную тишину погреба разбил хрустальный голосок. – Хотя на самом деле с удовольствием вам помешаю. В конце концов, вы все это время ждали меня. Дафна Ричмонд переступила порог изящной ножкой, обутой в дорогую летнюю туфельку. Изумрудное платье свободного кроя изумительно сидело на женщине, и в окружении белого безмолвия она казалась райским цветком среди вечной мерзлоты. Или хищной орхидеей, заманившей в свою привлекательную ловушку пару глупых мушек. Губы мои разомкнулись с большим трудом: – Рейчел?.. – простонал я. – Ты не Дафна. Женщина улыбнулась: – Ошибаешься. Я и Дафна, я и Рейчел. И я выше их обеих, – она чуть изогнула бровь. – Он тебе рассказал? Я кивнул. На большее был не способен. Рейчел подошла ближе, грациозно присела и, взяв Джулиуса за волосы, повернула его лицо к себе. – Еще жив. В голосе ее сквозило разочарование, но и облегчение тоже, будто она до сих пор не могла определиться, чего хочет больше. И кто она больше. – Зачем… – я с трудом сглотнул. – Зачем все это? – О… – протянула она, с сожалением поднимаясь и одергивая платье. – Мой Господин дал мне часть своей силы, чтобы я помогла ему вернуться в мир людей. Представляешь, всего несколько крупиц, и я практически бессмертна! Когда Он обретет тело, то подарит мне весь мир! Она была решительно, абсолютно безумна. Причем давно. Может быть, с ней уже было что-то не так в тот день на Променаде, много-много лет назад. – Ты убьешь нас? Женщина задумалась. Глаза сделались отсутствующими, затуманенными, точно она прислушивалась к своему внутреннему голосу или же к голосу своего безумия. – Позже. Сейчас нельзя. Она подошла к двери и, обернувшись, послала мне очаровательную улыбку: – Но вы останетесь здесь. Вместе. Навсегда. Но ведь это и означает, что мы умрем! Я хотел остановить ее, но руки будто налились свинцом. Были моменты в моей жизни, когда казалось, что такому неудачнику, как я, лучше и правда исчезнуть раз и навсегда, однако сейчас моих колен касалась голова Джулиуса – того, кто пережил смерть и не перестал быть человеком. Хотя бы ради него я должен что-то сделать. Хоть что-то в своей никчемной жизни. Я зажмурился, не замечая, как смерзаются ресницы от выступивших на них слез. В груди, там, где по ночам мне мерещилась зияющая рана, зародилось тепло, почти жар. Он поднимался вверх, расправляя свои огненные крылья, и я поднялся вслед за ним, выпрямившись на подгибающихся ногах. Лед скрипел на одежде, с волос осыпался серебристый сияющий иней. Я разомкнул губы и сделал глубокий вдох. Жар подкатил к горлу, охватил его, хлынул дальше, к рукам, заставляя кровь циркулировать, а меня – застонать от покалывающей боли. Я не понимал, что происходит, но чувствовал себя фениксом, восстающим из пепла. Дафна замерла в дверях и медленно обернулась. Красные губки ее удивленно приоткрылись, в глазах на миг отразилось рыжее пламя, которого не существовало в действительности. Но я ощущал его внутри себя, как иные ощущают любовь. Это было жгуче, мучительно и приятно. – Не может… – женщина прикоснулась ко рту острым коготком. – Все это время… Она отступила на шаг и вдруг расхохоталась, как сумасшедшая. – Точно! Разве это не очевидно? – смеялась она, и гладкие черные волосы покачивались у лица в такт сотрясающимся плечам. – Прекрасно! Просто чудесно! Рука моя сама собой поднялась, и тепло скользнуло по ней к кончикам подрагивающих пальцев. Дафна перестала смеяться и нырнула в темноту. Я не стал ее преследовать, ибо даже в таком странном состоянии понимал, что есть более важное дело, ждущее моего участия. Опустившись на колени, я с замиранием сердца приложил горячую ладонь к щеке Джулиуса, чувствуя, как от прикосновения сбегают по коже холодные капли. – Джулиус… – из горла вырвался сдавленный всхлип, которого я даже не заметил. – Джулиус. Он пошевелился, прижимая лицо к моей руке. Жар в груди потихоньку утихал, сворачиваясь под сердцем пушистым котом, и я щедро делился остатками тепла с другом. Подумать о том, что произошло, можно было и позже. Олдридж приоткрыл глаза, окидывая меня замутненным взглядом человека, только что видевшего красочный сон. Вот он, наконец, узнал меня и вымученно улыбнулся краешком посиневших губ: – Немного слишком… горячо. Глаза его снова закрылись, он вздохнул и погрузился в сон. На сей раз не грозящий перерасти в смертельное забытье. Меня же начала пробирать дрожь, холод вокруг меня снова начал сужать круги, и я, сцепив зубы, взвалил компаньона на себя и понес к выходу. На улице было прохладно, однако в сравнении с заледенелым подвалом ночной воздух показался мне обжигающе горячим. Мой рост и телосложение не были должным образом приспособлены к ношению на руках взрослых высоких мужчин, и я, совершенно выбившись из сил, как физических, так и душевных, со всей возможной аккуратностью опустил Джулиуса на траву за оградой. Должно быть, смотримся мы со стороны презабавно, только вот, задумавшись над этим на секунду, я послал потенциальных свидетелей к черту. К тому же колени мои все-таки подкосились, и я упал рядом с Джулиусом, вытянувшись во весь рост, и лежал так до тех пор, пока прикосновение к плечу не заставило меня поднять тяжелые веки. – Эй, мистер, тут спать не положено, – услышал я знакомый голос сержанта Оливера. – Эй, мистер? Вы меня слышите? Безусловно, то был голос нашего спасения, и я потянулся ему навстречу, уже почти теряя сознание. Возможно, так оно и случилось, потому как то, что было дальше, представляется мне весьма смутным. Я лишь был уверен, что мы оба живы и с нами все будет в порядке. Этого было вполне достаточно. Не стану утомлять никого ненужными подробностями трех последующих дней. Уилфред Годфри, стоит отметить, за день до трагических событий отбыл к друзьям в соседний город и никоим образом к ним причастен не был, и это меня не удивило. Со вторника по пятницу я пролежал в постели, страдая от одуряющей слабости, в то время как Джулиус находился под неусыпным контролем мисс Ламберт, взявшейся за выхаживание моего компаньона с ответственностью, столь свойственной этой юной практичной особе. В моем же постельном режиме не было такой необходимости, однако то, что мне довелось пережить, требовало времени, чтобы уложиться в голове. Я побывал в мыслях Джулиуса и видел и чувствовал все, что когда-то видел и чувствовал он. И мне это не понравилось. Но как бы я хотел познакомиться с тем молодым и полным надежд Джулиусом Маквеллом Элриджем, личность которого сгорела при пожаре в доме его невесты, а тело продолжило жить, вопреки всем законам бытия. Однако чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что тот Джулиус не погиб, просто его нужно было разбудить. В пятницу я явился в агентство, но вместо друга обнаружил на столе записку с адресом. Тот был мне знаком, и я, сгорая от любопытства, немедленно отправился туда. Вечер выдался погожим и теплым, Ирландский квартал тонул в яркой зелени и запахе жасмина. Я по памяти нашел паб «Веселый Патрик» и вошел в задымленный, полный людей зал, разрывающийся от веселых голосов, смеха и музыки. Сновали улыбчивые симпатичные разносчицы, мужчины за столами пили эль и играли в карты. Я нашел пустое место у дальней стены, сел и принялся ждать. Музыканты откланялись, освобождая маленькую уютную сцену для другого артиста. Он вышел в самый центр, сел на одинокий дубовый стул и пристроил на колене гитару. Отсюда мне не было видно его опущенного лица, но когда полились первые аккорды и зазвучал глубокий красивый голос, мне и не понадобилось больше его высматривать. Это был он, Джулиус. Я видел, как его пальцы ловко перебирают натянутые струны, но не мог поверить, что тайна, что будоражила мое воображение многие месяцы, наконец раскрыта. – Ваш заказ, джентльмены, – молоденькая рыженькая девушка поставила перед нами кружку пива и чашку с чаем и ушла. Мы с Джулиусом остались наедине. – Удивлен, да? Я кивнул. – Я тоже, – он пригубил свой чай, пряча глаза, потом вздохнул и посмотрел прямо на меня. – Но однажды понял, что эти пятничные вечера позволяют мне ненадолго перестать быть собой. Иногда это бывает полезно. Я его понимал. Понимал и отнюдь не собирался осуждать, как он, вероятно, полагал. Всем нам иногда бывает полезно побыть другим человеком. – Раз уж эта тайна раскрыта, поделись и ты своей, – Джулиус взглядом приморозил меня к месту, как умеет только он. – Или если хочешь, я начну сам. Кто-то, кто прикинулся мистером Годфри, заставил тебя прийти в ловушку, где наживкой был я. Мы не должны были умереть, потому что ловцу мы были нужны живыми. Это ведь Дафна Ричмонд, да? Я снова кивнул. Слова застревали в горле, однако я смог выдавить: – Да.