Я не порвал ее только потому, что замер, пришибленный пониманием. Дафна здесь, она преследовала нас и знает, где я и кто я. Во мне сила, что она так жаждет. Я и есть эта сила. “Если выпадет в раскладе Луна, плохо дело, – говорила как-то бабушка. – Дурная карта. Сумерки разума, беспорядок, неразбериха. Человек, несущий на себе печать Луны, несчастный человек, запутавшийся в себе и в ложных надеждах. Она символ иллюзий, обмана, безумия. Луна запутает тебя, утащит за собой в пропасть. Луна – вечное одиночество обманутой души”. Я просидел на улице до того момента, как появился молочник и смерил меня подозрительным взглядом. В доме проснулась мама и спустилась на кухню, загремела посудой. Я не чувствовал холода, хотя успел продрогнуть, но не шел в свою комнату – свежий утренний воздух будоражил тело и пробуждал мысли. Я думал о себе и Джулиусе, о Джулиусе и Рейчел, о Рейчел и Дафне. Луна сияла над нами всеми, все мы были потеряны и никак не могли найтись. – Господи, Филли! Что ты делаешь на улице в такой час? Мама налетела на меня и почти силой отвела на кухню, подсунула наскоро собранный завтрак и, как в старые добрые времена, села напротив. Я же честно пытался есть, но кусок не лез в горло. – Где Джулиус? Мама вздохнула и украдкой, чтобы я не заметил, промокнула глаза салфеткой: – Сказал, что нужно кое-что проверить. Он защитит тебя, милый. Он мне обещал. – А кто защитит его, мама? Она пустила голову, а я понял, что больше не могу полагаться на других тогда, когда все они готовы встать за меня горой. Почему? Потому что я сосуд для неведомой магической силы? – Я не хочу есть. – Ну хоть один тост, Филли, вот этот, с твоим любимым джемом! Я молча вышел из-за стола и поднялся к себе. Возле кровати лежал папин дневник, и я понял, что пришло время прочитать его от начала до конца. Сперва меня душит страх узнать что-то, что пошатнет мой мир еще сильнее, чем это уже произошло, однако вскоре интерес превозмог страх, и мысли, изложенные на бумаге, всерьез захватили меня. День прошел незаметно, где-то между ровных рукописных строк и вложенных листков, набранных на дешевой машинке. Я услышал хлопок входной двери и лишь тогда опомнился, что уже едва разбираю буквы в сгустившихся вечерних сумерках. Глаза странно жгло, и, прежде, чем покинуть спальню, я утер их рукавом. – Где ты был? – Мы женаты? – Джулиус предпочел обратить мой вопрос, выпаленный ему в лицо, в шутку. – Я не привык к ревности, знаешь ли. Однако меня не так просто было сбить с толку, как ему казалось. Преградив ему путь наверх, я скрестил руки на груди с самым непримиримым видом: – Прекрати уже! Я совершенно серьезен сейчас. Где ты был? Олдридж нахмурился. Оценил мой вид и, похоже, остался им недоволен. – Не здесь. Он прошел мимо, оттеснив меня своим телом, и потянул за собой. Я побрел за ним покорно, как собачонка, хотя минуту назад планировал стоять на своем до победного конца. Ну хоть что-то не меняется. – Что за истерика, Филипп? – Джулиус закрыл дверь своей комнаты и зажег торшер. – Что случилось? – И ты еще спрашиваешь? – право, у меня слов не хватало, чтобы передать свое возмущение. – Ты хочешь позволить Рейчел снова поймать тебя, а после этого ты убьешь себя! Я видел, что мои слова попали в цель, это было очевидно, однако Джулиус и бровью не повел. – Думаешь? Ты действительно полагаешь, что я способен на такую очевидную глупость? – Способен. Дело в том, что ты действительно на это способен, – я сжал кулаки и выпалил на одном дыхании. – Не делай этого, пожалуйста! Я дам ей все, чего она хочет, только чтобы с тобой ничего не случилось, – он молчал, и я несмело продолжил. – Я знаю теперь, что ты можешь стать обычным человеком, если умрет тот, кто сделал с тобой… это. Но ты же никогда не сможешь убить Рейчел, потому что ты ее любишь. А у нее рука не дрогнет, точно знаю. Меня она тоже убила, пусть и не на самом деле. Я не могу допустить, чтобы ты умер ни за что. Теперь ты нужен мне даже больше, чем раньше. Под конец я совсем выдохся и едва сдерживался от недостойных мужчины слез, их в последнее время было и без того пролито немало. Джулиус сидел на постели и смотрел прямо на меня немигающим темным взглядом. Казалось, он не услышал ни слова из моей чрезмерно эмоциональной речи. И, пожалуй, многое из нее действительно не стоило говорить. – Ты прав. Она легко лишит меня жизни, а я ее – никогда. Я перестал жить и меняться, как человек, но глупое чувство в груди никак не отпустит. И я бы действительно убил себя, если бы это было возможно. Но я пробовал. Лишь серебро причиняет ужасные муки этому проклятому телу, но не убивает. Я проклят жизнью, Филипп. Его слова привели меня в ужас. Это было даже страшнее, чем я представлял себе. – Джулиус… Он мягко улыбнулся, мягче, чем когда-либо: – Твоя душа прекрасна, Филипп, и не важно, в каком теле она обитает. Я постараюсь сделать так, чтобы все закончилось хорошо, но без тебя мне не справиться. Чуть позже, лежа в постели без сна, я думал об Алисе. Отчего-то все женщины на моем пути были сильнее меня, смелее, интереснее, и в итоге я не смел даже приблизиться к ним, чтобы не опалиться их жаром. Могла ли у меня появиться своя семья или гомункулы на это не способны? Я почти научился называть себя так, но одно дело смириться и другое – принять. Не уверен, что готов к этому. Размышления мои прервал автомобильный гудок. С этой стороны стена дома почти прижималась к забору, и я отлично видел притормозившую под окнами машину и девушку, машущую мне рукой. Высунув голову наружу, я услышал и ее звучный голос: – Филипп! Филипп, спускайся! Что мне еще оставалось делать? Наскоро одевшись, я сбежал вниз и вышел за калитку. Луна скрылась за облаками, но фары светили достаточно ярко, даже слишком. – Филипп, я хотела бы извиниться. В тот раз я, – Алиса смущенно опустила глаза, – вела себя совершенно неприлично. Ты, верно, думал обо мне… всякое. Она бросила на меня лукавый взгляд из-под ресниц, и смутился уже я. – Нет, не думал. То есть, – поспешно замотал я головой, – не думал плохого, конечно! Алиса засмеялась и протянула руку, затянутую в тонкую кожаную перчатку: – Тогда давай попробуем еще раз? Я буду хорошей девочкой, и мы просто познакомимся поближе. Пожалуйста, не отказывайся, иначе я буду чувствовать себя совершенно ужасной. Казалось бы, у меня нет выбора, но недавний разговор с Джулиусом придал мне твердости: – Извини, Алиса. – Если дело в твоем друге, давай возьмем его с собой? – девушка широко улыбнулась, и я заметил, какие у нее красные губы сегодня. – Похоже, его расположения мне тоже нужно будет добиться. – Извини, Алиса, – повторил я. – Не думаю, что это хорошая идея. Уже поздно, и он… – С удовольствием присоединится. Олдридж подошел к нам неслышно, в буквальном смысле выплыл из темноты серым призраком, и я заметил, что он был полностью одет, даже шляпу не забыл. Алиса просияла, будто только его и ждала, жеманно присела в реверансе и указала рукой на авто: – Тогда прошу, господа, карета подана. Стоит сказать, что в тот момент, как Джулиус, поцеловав изящную кисть в перчатке, залез на заднее сидение, я резко передумал кататься. Невозможность происходящего неприятно царапалась на грани сознания, будто кто-то водил ногтями по стеклу. Поежившись, я все же пересилил себя и присоединился к другу. Ехать по улицам было не так волнительно – фонарные столбы вдоль дороги освещали наш путь, припозднившаяся молодежь провожала автомобиль восторженными взглядами и даже вроде бы выкрикивала имя Алисы, однако, стоило приблизиться к черте города, как освещение сошло на нет, камешки на дороге превратились в настоящее бедствие, и в целом маршрут показался мне довольно странным. – Куда мы едем? – задал я вопрос, и девушка ответила милым смехом. Джулиус внезапно положил ладонь мне на сгиб локтя и, нагнувшись, шепнул: – Только не бойся. Я с тобой. Машину тряхнуло, я схватился за ремень безопасности и вдруг почувствовал незнакомый запах. Чуть сладковатый, дурманящий, он походил на изысканный парфюм, от излишней старательности перелитый какой-нибудь модницей через край. – Джулиус, я… – спазм перехватил горло, вместо продолжения из него вырвался хрип. Я потянулся к шее, но так и не успел ничего сделать. Последнее, что я увидел, это грустный и полный понимания взгляд Джулиуса… Если бы я просто умер, возможно, все закончилось бы иначе. Позже у меня мог бы появиться шанс осмыслить варианты, которые так и не случились, но тогда я поднял отяжелевшие припухшие веки и увидел темноту. Однако поморгав немного и приглядевшись как следует, понял, что темнота эта не настолько кромешна, как показалось моим воспаленным глазам. Живой огонь множества свечей заполнял помещение, оглядеть которое полностью пока не получалось, танцующими тенями и специфическим ароматом свечного дыма и гари. Когда я окреп настолько, что мог держать глаза открытыми дольше пары секунд, я осмелел и попытался пошевелиться. И тут меня ожидал самый главный ужас – я был скован. Как чувствует себя человек, лишенный свободы? Мне прежде не приходилось задумываться над этим, и вот теперь, когда рука моя цепью была прикована к железной скобе в стене, мучительное ощущение беспомощности охватило меня. Потребовалось несколько минут, чтобы восстановить сбившееся дыхание. За это время картина несколько прояснилась, впрочем, увиденное лишь больше напугало. Из автомобиля Алисы я вдруг очутился то ли в сарае, то ли – что более вероятно – в давно не используемом подвале. Бетонный пол, холодящий тело, покрыт был слоем пыли, кое-где нарушенной следами человека. Чадящие свечи, расставленные в беспорядке, какие в канделябрах, какие просто в луже воска, успели оплыть. Вероятно, я очнулся не сразу. А последним я увидел Джулиуса. Мой друг лежал на полу, раскинув руки, а вокруг него чем-то, страшно похожим на кровь, начерчен был круг, испещренный загадочными символами. Лучи внутри круга вели в центр и уходили под неподвижное тело. Я закричал: – Джулиус! Джулиус! Очнись! Он не дрогнул, не шевельнулся и, кажется, даже не открыл глаз. – Джулиус! – я рванулся, забыв про цепь, и кандалы больно врезались в запястье. В бессильном отчаянии я рвался снова и снова, пока боль не протрезвила рассудок. – Милая привязанность, – похвалил женский голосок, свечные огоньки колыхнулись под порывом ветерка, и откуда-то из темноты вышла его обладательница. – Джулиус все-таки научился разбираться в людях. Жаль, для этого пришлось умереть. Мой взгляд она расценила верно и добавила, смеясь: – Он жив. Я говорила про тот, первый раз. Странные интонации сбили меня с толку, но высокий смех натолкнул меня на мысль: – Алиса?!