– С меня довольно! – внезапно воскликнул юноша, вскакивая. – Я ухожу! Он промчался мимо, как ветер, хлопнув на прощание тяжелой дверью. Повисла неприятная пауза. – Прошу его простить, – справилась с собой хозяйка, потемнев лицом от сдерживаемого гнева. – Невоспитанный мальчишка. Джулиус подмигнул мне, уже вовсю строя в голове гипотезы, постичь которые я пока не мог. Нам показали дом и познакомили с малочисленной обслугой. Мне очень хотелось произвести впечатление на компаньона, и я старательно фиксировал в блокнотике все мельчайшие детали, независимо от их важности. Вниманию нашему представили галерею портретов славных предков миссис Терилл-Диксон и предметы исключительной художественной и исторической ценности, на мой любительский взгляд. Без преувеличения можно сказать, что жилище и его обитатели знали и лучшие времена. Что поделать, годы летят, сминая все, что раньше казалось важным. Олдридж достал из кармана жилета старомодные серебряные часы на цепочке: – Будет лучше, если мы вернемся вечером и постараемся засечь ваш… феномен. Завтра вас устроит? Женщина боролась с собой. Я посмотрел на Джулиуса и увидел в его глазах превосходство. Он знал, что услышит. – Я прикажу, чтобы открыли комнаты для гостей, – не очень-то гостеприимно выдавила миссис Терилл-Диксон. – Чем скорее вы разгадаете эту загадку, тем скорее я смогу спокойно заснуть. Такое решение устраивало обе стороны. Сославшись на предписание врача, хозяйка удались в свою спальню, и мы остались предоставлены самим себе. – Что скажете, Филипп? Вылизанная до неприличия полукруглая прихожая упиралась в беломраморную лестницу, устланную чуть потертой, но тщательно вычищенной ковровой дорожкой. Открытая галерея взирала вниз глазами с потемневших старинных портретов, а из открытых дверей первого этажа тянуло сыростью, свежими цветами и золой. По вечерам, вероятно, в каминах разжигали огонь, несмотря на летнее тепло. Все было так аккуратно, чисто и на своих местах, заботливо протерто от пыли и расставлено в строгом порядке, что походило на музейную выставку. Точно законсервировано во времени, отголосок умирающей эпохи. – Не знаю, Джулиус, мне как-то не по себе. Он кивнул, соглашаясь то ли со мной, то ли со своими мыслями. – Вы что-то записывали? Давайте посмотрим на наши комнаты и обсудим план действий. Молоденькая горничная, почти ребенок, как могла, привела комнаты в жилой вид, но запах плесени и гнилой воды неприятно ударил в ноздри. – Господи, что это за жуть?! Олдридж невозмутимо прошествовал в комнату и безошибочно указал на забытую на подоконнике вазу. Позеленевшая вода источала гнилостные флюиды. – Какая преступная забывчивость, – тихо пробормотал Джулиус, так что сложно было понять, имеет ли он в виду вазу или что-то другое. Сквозняк скрипнул дверью в глубине комнаты. Наши спальни оказались смежными и сообщались между собой. Я почувствовал облегчение от того, что не буду совершенно один перед лицом неизвестной опасности. И тут же устыдился. Что бы это ни было, оно не сможет навредить нам при свете дня, впрочем, ведь еще никто, кроме хозяйки, не сталкивался с трудностями. Я почти убедил себя, что имею дело с фантазиями пожилой викторианской леди с чудинкой, однако что-то упорно твердило мне, что Олдридж не ошибается, а он точно что-то подозревал. Джулиус посоветовал мне прогуляться по дому и записать все, что покажется мне любопытным. Не совсем поняв суть поручения, я добросовестно заносил в блокнот буквально все, что видел и слышал. Вечером мы снова встретились. – «Слишком много роз», «горничная подозрительно смотрит», «с кухни пахнет паленым», – Джулиус захлопнул мой блокнот, – Чем, позвольте спросить, вы занимались весь день, Филипп? – строго спросил он. – Бродили вокруг кухни и подглядывали за горничной? Может быть, подсчитывали розы? Краска стыда обожгла щеки, я не краснел так с тех времен, когда учитель математики драл меня за уши. Я был посрамлен и пристыжен, слова оправданий не лезли в голову. – Неужели совсем ничего полезного? – робко спросил я, стараясь придать голосу хоть каплю твердости, а интонации – уверенности. Джулиус еще сердился, но мне показалось, по нахмуренным бровям, плотно сжатым тонким губам и взгляду, направленному куда-то сквозь мой несчастный блокнот, что мысли его уже заняты чем-то иным. – Так вы подсчитали розы или нет? Я оскорбился: – Не считайте меня дураком, Джулиус, я… – Так идите и запишите, где и сколько букетов расставлено, в каком они состоянии и как часто их меняют. Времени у вас – час. Идите же! Подобные розыгрыши были совсем не в стиле моего компаньона, и потому я уныло побрел проводить свое «расследование». Вернувшись, я застал Олдриджа пребывающим в глубокой задумчивости. – Ах, это вы… Милейшая миссис Терилл-Диксон пару минут назад покинула кабинет. Возьмите с собой спички, свет может пригодиться. И ни слова о злосчастных розах! Пустой дом, погруженный во тьму, – что может быть более пугающим и будоражащим фантазию, щекочущим нервы? Все звуки, услышанные днем, всплывают из глубин подсознания, приобретая причудливые формы. Гул автомобильного двигателя может показаться вам органной музыкой, шорох одежды – бестелесным шепотом, а скрип половиц – лязгом цепей. Ночь волнует, ночь рождает фантомов. Мы, не зажигая огня, брели по пустым темным коридорам, словно две тени. Я старался анализировать свои ощущения, но даже собственное прерывистое дыхание пугало до мурашек на коже. Я зябко повел плечами и понял вдруг, что действительно замерз. – Джулиус, – свистящим шепотом позвал я. – Вы это чувствуете? Он ответил одними глазами, большими и черными от расширившихся зрачков. Меня пробила дрожь. Мы вышли на галерею. Портреты точно ждали этого, уставившись масляно поблескивающими глазами, зло и дико, прямо в упор. Так, как бывает только ночью. Часы пробили полночь. Джулиус, не останавливаясь, покинул галерею, войдя в темный тоннель узкого коридора. Я последовал за ним и увидел, с трудом преодолевая черноту, как он указывает на что-то пальцем. В конце коридора сиял крошечный огонек. Я подался вперед, выглядывая из-за плеча рослого компаньона, и в этот момент тьма раскрасилась множеством пылающих голубым огнем пятен. Свет струился из стен, сливался между собой и сворачивался в туманные кольца. И туман пел. Я стиснул голову ладонями, пытаясь заглушить заунывный гул, будто звенела туго натянутая струна, и Джулиус потянул меня за локоть, крича прямо в ухо: – Скорее! Миссис Диксон! Мы побежали прочь, через галерею, на лестницу и оттуда – в главный коридор. Из-под двери спальни хозяйки сочился голубоватый свет. Я невольно отшатнулся, однако Олдридж без колебаний вынес хлипкую преграду и исчез внутри. Я не нашел в себе сил пойти за ним…. Я не смел показаться Джулиусу на глаза. Пережитый ужас и позор буквально приковали меня к постели. Срочно вызванный доктор обследовал миссис Терилл-Диксон, которую, по словам Олдриджа, некая невидимая сила едва не задушила в постели, однако не обнаружил никаких следов удушения! Мне ужасно хотелось присутствовать при разговоре с доктором, но чувство вины прочно удерживало меня на месте. Дверь соседней комнаты скрипнула. – Филипп! Прекратите убиваться и идите сюда! Я принял приглашение с радостью. Джулиус стоял у окна вполоборота, опершись локтем о подоконник. Заметив меня, он криво улыбнулся: – Не стоит так себя корить, все остались живы и относительно невредимы. С последним утверждением можно было бы и поспорить, впрочем, оно того не стоило. – Советую вам выспаться, как следует, завтра нас ждет долгий день и бессонная ночь. Последовать совету было совсем не просто. Я беспрестанно вздрагивал во сне, куда-то бежал, кажется, даже звал на помощь, и рассвет встретил сидящим на груде смятого постельного белья, невыспавшийся и мокрый от пота. Первым делом мы посетили комнату вспыльчивого юноши – сына миссис Терилл-Диксон, которого, как выяснилось, звали Ричардом. Имя вполне подходящее для отпрыска старой влиятельной семьи, коей Диксоны когда-то были. Ричард ночевал вне дома и еще не вернулся. – Посмотрите, какая милая девушка, – Джулиус извлек из-под подушки салонный снимок белокурой красавицы с сияющей улыбкой. – Здесь подпись «Мое сердце твое навеки», – он так и эдак покрутил фразу на языке и сморщился, как будто съел слишком много сладкого. – Смею предположить, тайная возлюбленная, иначе, зачем прятать ее снимок? Он положил фотокарточку на место и замер в охотничьей стойке, уже мне знакомой: – Тут что-то еще. На свет появилась тонкая мягкая книжечка в черной обложке. Личный дневник, предположил я, и ошибся. Мне приходилось сталкиваться с подобными изданиями, и от них был только один вред. – Мальчик увлекается магией? Джулиус не успел ответить. Дверь едва не слетела с петель, и в проеме возник сам Ричард Терилл-Диксон: – Какого черта?! Что вы здесь делаете? В отличие от меня, Олдридж сохранил спокойствие в сложившейся неприятной ситуации: – Это Ваше? А матушка знает? Юноша нервно выхватил книжку и как был, в ботинках, растянулся на кровати, всем видом выражая презрение: – Можете рассказать, мне плевать. Мне на всех вас плевать, слышите? Я не умел вести беседы с трудными подростками, однако Джулиус не был настроен на долгий разговор: – Вы хотели отомстить матери за то, что она пытается разлучить вас с дамой сердца? Щеки Ричарда вспыхнули: – Откуда вы… – потом догадался о фотографии. – Может и хотел, вам какое дело?