– Брант, пожалуйста… Отвернувшись от нее, я направляюсь к своей машине, не оглядываясь. Я не хочу смотреть, как она стоит на этих ступеньках, опустошенная и растерянная, пока я мчусь по нашей улице. Я просто еду. Я закипаю. Почти достигаю точки кипения. Десять минут спустя моя машина с визгом въезжает на подъездную дорожку Уайетта Нипперсинка. Я быстро паркуюсь и, выскочив из машины, бросаю дверь открытой. Далее пролетаю через газон и стучу в их дом. Через несколько секунд Уайетт распахивает дверь, на его лице мгновенно расцветает ухмылка – медленная, ехидная и многозначительная. Он лениво упирается рукой в дверную раму. – Привет-привет, – бросает он мне. – Посмотрите, кого кошка принесла. Или лучше сказать… котенок. Он довольно «мурлычет». – У меня вылезают когти. – Я рывком распахиваю дверь и, прорвавшись внутрь, хватаю его за воротник, после чего толкаю к дальней стене. Уайетт смеется, лишь на мгновение потеряв дыхание. – Какой вспыльчивый. Не хотел задеть за живое. Чего вдруг заскочил, а? – Он презрительно улыбается, слишком уж упиваясь этим. Когда я не отвечаю, он добавляет: – Котенок тебе язык откусил? Я сжимаю его еще сильнее, предплечьем упираюсь ему в горло. – Нет, подожди, – цедит он. – Так ведь это был мой язык, в ней. – Иди к черту. Иди к черту. – Я срываюсь. Я разрываюсь на две части, и Уайетт Нипперсинк будет первым, кто ощутит на себе эти последствия. – Что ты с ней сделал? – Ничего, о чем бы она не просила, и уж точно ничего, чего бы она не хотела. – Она всего лишь ребенок. Она несовершеннолетняя, ты, больной ублюдок. – Почти. – Он шипит, пытается отпихнуть меня, но моя хватка железная. Уайетт начинает смеяться. – Я вижу, как ты смотришь на нее, Эллиотт. Я точно знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь на эти пухлые розовые губы. – Он хрипит, когда я сдавливаю его сильнее, но это не мешает ему извергать еще больше грязи. – Спорим, ты мечтаешь, чтобы это твой член она ублажала своим горячим, готовым на все ртом. М-м-м… Мое сердце замирает. Кровь покрывается толстой коркой льда. – Она сказала, что сосала первый раз, но я бы и не догадался – я кончил за минуту. Прямо в ее прелестное маленькое горлышко. Меня сейчас стошнит. Кажется, меня сейчас действительно стошнит на его потрепанные кроссовки Adidas. Попятившись, я отпускаю его. Я отпускаю его, потому что слишком боюсь того, что могу сделать. Я провожу руками по волосам и сжимаю их пальцами, а затем качаю головой назад-вперед. Меня мутит, и я чувствую, как умираю внутри. – Почему она? – Я с трудом сглатываю, глядя, как он поправляет помятую рубашку. – Почему Джун? Она милая, хорошая, чистая… – Потому что она твоя. Он так легко это произносит, так естественно. Потому что она моя. Я стискиваю зубы. Взгляд стекленеет. Мое сердце потрясают последние удары горькой правды. Они бьют меня до тех пор, пока по ощущениям кости не крошатся в пыль и пепел. Из последних сил я спрашиваю его слабым, жалким голосом: – За что ты так меня ненавидишь? Уайетт выпрямляется, отбрасывая назад волосы. Он смотрит на меня так, словно ответ и так ясен как день. – Ты поимел мою сестру, так что я поимею твою. Венди. Все дело в Венди. Я стискиваю зубы так сильно, что они чуть не крошатся. – Мы расстались. Так получилось. Я не хотел причинить ей боль – это не одно и то же. Он ударяет кулаком о тонкую, обшитую панелями стену. – А вот тут ты ошибаешься, – ревет Уайетт, гнев искажает его невозмутимый вид. – Она моя гребаная сестра. Она держала меня за руку всю мою жизнь, ограждала меня от неприятностей, рисковала своей задницей, чтобы я был в безопасности. Она для меня весь мир, моя чертова двойняшка, а ты швырял ее доброе сердце в мясорубку столько раз, что не сосчитать. Венди – хороший человек, и она не заслуживает всю ту боль, которую испытала от рук такого ублюдка, как ты, который никогда не сможет ее полюбить по-настоящему А все потому, что он уже влюблен в свою чертову сестру. Повисает смертельная тишина. Мы оба тяжело и прерывисто дышим. Я говорю то, что мне приходит в голову: – Я убью тебя, если ты еще раз к ней прикоснешься. Уайетт замолкает. И это именно та самая напряженная пауза, когда ты знаешь, что нечто зловещее скрывается прямо за углом. Я готовлюсь к этому. На его лице расцветает до боли знакомая, неизменная ухмылка, когда он бросает мне: – Что отец, что сын. Я мгновенно вскакиваю на ноги и бью кулаком в его лицо – кости трещат от силы моей ярости. Я толкаю его на грязный ковер, и все, чего я хочу, – это похоронить его под этими половицами. Из его носа течет кровь, брызгами попадая на мою одежду. Он ударяет меня кулаком в челюсть, и пульсирующая боль волнами расходится по всему телу. Очевидно, что драться Уайетт умеет намного лучше меня – он одерживает верх, когда отвешивает мне очередной удар, и я оказываюсь на спине. Я тяну руки прямо к его шее. Я сжимаю пальцы. Жуткая петля. Он делает то же самое. Мы душим друг друга и задыхаемся. И тут в памяти всплывет лицо моей матери: вытаращенные глаза, широко раскрытый рот. Из нее высосали жизнь. Отвратительный фиолетовый галстук, обмотанный вокруг ее шеи, стал печатью смерти. Я размыкаю пальцы, руки падают на пол в поражении. Покорно. Последние нити моей человечности все еще сохранились. Если он хочет задушить меня, пусть будет так. Я лучше умру, чем буду как мой отец. Уайетт скалит зубы, его заросший щетиной подбородок весь в слюне. Он смотрит, прямо в мои глаза, и все, что видит в них, – унылый белый флаг. Ослабив хватку, он спрыгивает с меня, а затем отшатывается назад – к залитому нашей кровью пестрому ковру. Уайетт упирается спиной в стену, ударяясь головой о панели, а затем со стоном закрывает глаза. – Она не смогла этого сделать, – бормочет он, и я почти не слышу его из-за звона в ушах. – Она струсила прежде, чем я успел засунуть член. Поздравляю. Я лежу, уставившись на пыльный потолочный вентилятор, давая его словам впитаться в мое сознание. – А теперь катись к черту отсюда. Он произносит это тихим, спокойным голосом. Заметано. Я приподнимаюсь на локтях, все еще ловя воздух. Мы бросаем друг на друга всего один взгляд, и между нами возникают проблески безмолвного взаимопонимания. Не трогай Джун. Не трогай Венди. И, проклятие, мы оба повинуемся. * * * Когда я возвращаюсь домой, то обнаруживаю Джун лежащей на своей кровати. Она свернулась калачиком и прижимает к себе Агги. Я замираю в дверях, как бледная тень. – Джун. – Мой голос звучит надломленно. Джун спрыгивает с кровати, на ней лишь ночная сорочка цвета слоновой кости. Она мчится ко мне, останавливаясь в центре комнаты. – Брант.