– Почему это? – Ну, сонные мухи такие медлительные. Я изумленно ухмыляюсь, вожусь над последним слоем помадки, одновременно с этим открывая правду Тео. – Наверное, тебе лучше присесть, у меня для тебя новости. Мухомор – это гриб, а не муха. – Какого черта? – Только не говори мне, что ты этого не знал. Он выглядит точно как гриб. Тео хлопает полупустой бутылкой пива о ногу и проводит рукой по слегка отросшим рыжеватым волосам. – Я всегда думал, что это странная на вид муха. Почему тогда его называют мухомор? – Потому что… это такой вид грибов, – говорю я, не в силах сдерживать смех. – Черт. Заткнись. Ты хочешь сказать, что вся моя жизнь была ложью? – Я же сказал тебе присесть. – Черт возьми, Брант. Тео выбегает обратно тем же путем, что и пришел. Его голос удаляется, когда он сбивчиво рассказывает о новом откровении гостям. Прости меня за это, Марио. Джун заглядывает внутрь несколько мгновений спустя, ее смех раздается на кухне, проникая мне в самое сердце. – Тео там с ума сходит. Как ты мог? – Она залетает внутрь и закрывает за собой дверь, искренне улыбаясь. Я бросаю на нее взгляд, втыкаю свечи в торт и смеюсь в ответ. – Правда иногда причиняет боль. – Я скольжу по ней взглядом, наблюдая, как потрясающее праздничное платье подчеркивает ее изгибы. Аромат ванильного спрея для теля окутывает меня – он пахнет, как сладкий торт, который стоит у меня под носом, – это утверждение становится слишком близким к болезненной для меня правде. К счастью, я овладел искусством маскировки – Джун ничего не замечает, она подбегает ко мне, склоненному над столешницей. Подол ее бледно-розового платья струится вдоль колен. Она обнимает меня. Она обнимает меня за талию, подбородком упирается мне в предплечье и смотрит на меня с невинной, очаровательной улыбкой. – М-м-м. Ты так вкусно пахнешь. У меня перехватывает дыхание, рука начинает подрагивать, когда я вставляю последнюю свечу. Восемнадцать. Восемнадцать. – Эм, спасибо. – Я не знаю, что еще сказать. Она тоже вкусно пахнет, но уверен, что буду звучать еще более странно, если отвечу встречным комплиментом. – Я принял душ. Он творит чудеса. Джун слегка хихикает, обнимая меня крепче: – Мыло Ivory – это один из моих любимых ароматов, потому что оно напоминает мне о тебе. Это всего лишь невинные слова. Это совершенно ничего не значащие невинные слова. Я едва сдерживаюсь, чтобы не перечислить все чудесные запахи, которые впитались в меня за все время. В основном это сирень, слившаяся с цветочными нотками ее шампуня. Цитрусовый гель для душа, напоминающий лимонное драже. Запах праздничного ванильного торта и иногда изысканные духи Саманты, которые сопровождают ее на семейные ужины. Кашлянув, я заставляю себя поспешно улыбнуться и лишь на секунду задерживаю на ней взгляд. – Готова к торту? В этом году Джун захотела провести свой день рождения в небольшом семейном кругу: она уже вышла из возраста катания на пони, надувных домиков-батутов и даже веселых девчачьих посиделок со своими подружками. Она хотела чего-то уединенного, только она и самые близкие ей люди. Она кивает, хитро улыбаясь, и мчится впереди меня. – Я с самого рождения готова к торту. * * * Наступает ночь. Только я, Тео и Джун сидим на патио возле очага, предаваясь воспоминаниям. Мы с Тео потягиваем пиво, а Джун попивает чай со льдом. Она придвигает шезлонг рядом с моим, а Тео сидит напротив нас, увлеченно наблюдая за язычками оранжевого пламени. – Этого не было, – визжит Джун, заливаясь смехом, как будто она тоже подшофе, как и Тео. – Возьми свои слова обратно, Тео. Ты врешь. – Я не вру. Клянусь, можешь даже спросить у мамы. Ты подумала, что этот совершенно случайный человек в бассейне был папой. Ты пыталась пойти с ним домой. Только у него вся грудь была волосатой. Самый, блин, волосатый чувак, которого я когда-либо видел. А ты берешь его за руку, смотришь на него невинными глазами и спрашиваешь: «Папочка, а почему вода превратила тебя в обезьяну?» Она вся становится пунцовой, закрывает лицо ладошками и длинными волосами. – Ложь. Паутина лжи. – Джун качает головой, настаивая на своем, не переставая смущенно смеяться. – Я бы узнала своего собственного отца. Мои губы расплываются в хитрой улыбке. – А ты уверен, что это был не он? – спрашиваю я Тео, вскинув бровь. Вот оно. Он хмурится: – Разумеется. Я едва выговариваю следующие слова: – Я имею в виду, он мог быть мухой… или он мог быть грибом. Джун прыскает со смеху, чуть не подавившись напитком. Тео мотает головой в мою сторону, рана явно еще не затянулась. – Да, Брант, я уверен. И кстати, пошел ты к черту, и к черту грибы. – Широкая улыбка и взрыв смеха смягчают его слова. – Я даже не люблю грибы. Теперь меня бесит, что я всегда выбирал его в Mario Kart. – К черту грибы, – повторяет Джун, задыхаясь от смеха. Она наклоняется вбок, виском прижимаясь к моему плечу, а рукой прикрывая рот. – Серьезно, – говорит он. – Пошло к черту много чего, но грибы в первую очередь. – О боже… это наша новая дежурная фразочка, Тео. – Плечи трясутся от смеха, ногтями впивается мне в плечо, пытаясь удержать равновесие. – Когда мы будем что-то очень сильно ненавидеть, давайте говорить «к черту грибы». – Она еле дышит сквозь приступ дикого смеха. А я буквально удерживаю ее, чтобы она не свалилась на плитку. У Тео дела обстоят не лучше. Он сгорбился напротив нас, бутылка пива трясется между коленями, голова опущена. Все его тело дрожит от беззвучного смеха. – Господи, Пич. – Наконец он поднимает голову со вздохом, слезы блестят в глазах. – Вот это точно. Я смеюсь вместе с ними отчасти потому, что это смешно, но по большей части потому, что у Джун слезы текут по щекам. Когда она приходит в себя, то икает, лицом упираясь мне в плечо. – Ты в порядке? – усмехаюсь я, подталкивая ее локтем. Кивнув, она смахивает слезы, смешавшиеся со следами туши, и делает глубокий вдох. Она ловит мой взгляд, ее глаза все еще блестят. – Думаю, я в порядке. Фух. – И затем Джун тянется ко мне и проводит большим пальцем вдоль уголка моих губ, ее лицо находится буквально в нескольких сантиметрах от моего. Запах ванильного крема окутывает меня. Я резко вдыхаю, про себя отмечая, как сладкая улыбка все еще теплится на ее губах. – Тут было немного глазури, – тихо говорит она, морща носик. Губы покалывает от ее прикосновения. Возьми себя в руки, Брант. Возьми себя в руки, мать твою. – Спасибо. – Я делаю глоток пива и отвожу взгляд в сторону, пытаясь не обращать внимания на прикосновение ее плеча, все еще крепко прижатого к моему так, как будто ей холодно. Как будто на улице не выше двадцати градусов, а в полуметре от нее не потрескивает огонь. Я вздыхаю, опуская бутылку пива. Когда я поднимаю взгляд, Тео смотрит на меня. Очень внимательно смотрит на меня. Изучающе. Глаза прищурены, а смешливое настроение исчезло. Его рука крепко сжимает горлышко бутылки.