– Тебе не следовало приводить меня сюда. Это не твое решение. – Иногда нам нужен небольшой толчок от людей, которые нас любят. – Джун сжимает мою руку так же сильно, словно говоря мне, что я не сломаю ее. Она будет настолько сильной, настолько мне нужно. – Тебе просто нужно быть смелым в первый раз, а потом уже будет намного легче. Мои собственные слова словно эхо возвращаются ко мне самому. Я знаю, что я лицемер. Мне двадцать четыре года, а я ни разу не пришел на могилу матери. Ни разу. Когда я был маленьким мальчиком, я был уверен, что она оживет, вылезет из земли и схватит меня своей костлявой рукой. Глупые сказки, конечно же. Детские отговорки, чтобы отмахнуться от трудного дела. И чем старше я становился, тем труднее это было сделать: с каждым годом, мне казалось, между мной и мамой словно увеличивается пропасть. Она все больше ускользала. Возможно, в этом таилась тень обиды. Она обещала мне, что всегда будет защищать меня. Это были ее последние слова и я верил в них. Но где она? Она лежит в шести футах под землей. Она мертва, а я все еще здесь. Каким-то образом посещение ее могилы казалось мне жестоким напоминанием об этом. Холодное, горькое напоминание о нарушенном обещании. – Я не думаю, что смогу. – Я обещаю, что ты сможешь… – Я не хочу! – Я поворачиваюсь и бросаю на нее взгляд, в груди словно камень от зарытого в глубине души горя. Я бледный, словно призрак, и чувствую себя таким же потерянным. – Я не хочу. Если я и напугал ее, она этого не показывает. Джун подносит руку к моему лицу и прижимает к моей щеке. Мои глаза закрываются. – Хочешь. Я сглатываю ком в горле, уткнувшись в ее ладонь. Это непроизвольная реакция на ее прикосновения. Она дотрагивается до меня, и я таю. Я тону. Судорожно вдыхаю, мои глаза все еще закрыты, я замираю, когда чувствую, как теплые губы касаются моей щеки. – Для поддержки, – шепчет она, после чего тянется ко второй щеке. – Для храбрости. Я распахиваю глаза и понимаю, что это ошибка. Ошибка – смотреть на нее, когда она стоит на цыпочках, одной рукой держа меня за ладонь, а другой – за мое плечо. Ощущение ее сладких поцелуев все еще горит на моей коже. Но я изо всех сил стараюсь подавить желание взять больше, чем она подарила мне; больше, чем она когда-либо сможет подарить. В ответ я лишь киваю: – Хорошо. Джун облегченно выдыхает, опускаясь. Ее губы расплываются в улыбке, она смотрит на меня одновременно и с гордостью, и с благодарностью, после чего ведет меня через ворота. Наши пальцы все так же сплетены. Я смотрю под ноги, уткнувшись взглядом в траву, пока мы быстрым шагом пробираемся через надгробия. Я концентрирую свое внимание на ощущении ее теплой руки в моей. Я концентрирую свое внимание на цикадах, поющих свои песни призракам. Я как могу занимаю свой ум, пока она не замедляет шаг на середине кладбища; в поле моего зрения попадает блестящее каменное надгробие. Значимое, но незнакомое. Драгоценное, но вместе с тем пугающее до дрожи. Кэролайн Мари Эллиотт Мать. Дочь. Сестра. Преданная защитница. Ее слова раскатами грома раздаются во мне: «Я всегда буду защищать тебя». Что-то внутри меня прорывается, словно плотина. Я сжимаю руки в кулаки, горло перехватывает. Сердце болит. Мне больно. Я дергаю себя за волосы, кружусь на месте и поднимаю взгляд на звездное небо. – Где ты?! – кричу я, как безумец, как сорвавшийся с цепи зверь. – Где ты, а? Ты сказала, что всегда будешь защищать меня, но где же ты?! Ответом мне служит тишина, как и всегда. Я бью ногами по траве, по земле и падаю на колени, отчаянно выкрикивая свои мольбы и закрывая лицо руками. – Ты солгала. – Мой голос дрогнул, словно надломился. – Я доверял тебе, а ты солгала… – Брант. – Я распадаюсь на части вместе с телами и костями, что лежат вокруг, когда Джун обнимает меня, опускаясь рядом со мной на траву. – Она сдержала свое обещание. Я качаю головой, слезы льются из глаз. Я плачу. Я, черт побери, плачу, и я не могу вспомнить, когда плакал в последний раз. – Нет. – Тс-с… она сдержала. Она сдержала. – Джун гладит меня по волосам, целует мне лоб, шепчет на ухо нежные слова, утешая. – Она отдала тебя нам, Брант. – Она сама начинает плакать и, задыхаясь от слез, произносит: – Она отдала тебя мне. Мое сердце пропускает удар. У меня перехватывает дыхание, и я вдруг все осознаю. Боже мой. Все это время… Все это время я злился, меня пожирала изнутри страшная обида: я думал, что моя мать нарушила свое обещание. Она шептала на ухо маленькому мальчику обнадеживающие слова, которые не в силах была сдержать. Но Джун права. Боже мой, Джун права. Моя мама никогда не нарушала своего обещания. Она сказала, что всегда будет защищать меня, и она сдержала свое слово. Даже после смерти. Она вписала меня в свое завещание. Она вписала Бейли в свое завещание. Мама позаботилась о том, чтобы у меня был надежный, любящий дом, куда я мог бы отправиться, если бы с ней что-нибудь случилось. И я думаю, в глубине души она все знала. Она знала, на что способен мой отец, поэтому она приняла все меры предосторожности, чтобы защитить меня. Отправив меня жить к Саманте и Эндрю Бейли, моя мать защитила меня от юридических сложностей, интернатов, приемных семей и стольких страшных вещей, что я даже не могу себе представить. Насколько бы другой была сейчас моя жизнь, если бы она не сделала то, что сделала. Какой страшной. Какой одинокой. Последним желанием моей матери было защитить меня, и я не могу поверить, что не понимал этого. Из глаз снова катятся слезы, и я, обессиленный, прижимаюсь к Джун. Она обнимает меня, и я утыкаюсь лицом ей в шею. Она прижимает меня. Она прижимает меня к себе так крепко, не давая мне рассыпаться на кусочки. – Спасибо, – хриплю я устало, но твердо. Горло перехватывает от слез. Сердце мое в ранах, но на душе легко. – Спасибо, что привела меня сюда. Джун отстраняется, но руки остаются на моей шее. Она сама в слезах. Она чувствует мою боль так же, как чувствую ее я, и я не уверен, что это значит. – Ты, наверное, никогда не замечал, но я всегда душусь ванильным спреем для тела в свой день рождения, – говорит она мне. Я заметил. Ненавижу себя за то, что всегда замечаю подобное. Она продолжает, прижавшись своим лбом к моему. – Я выбрала его в магазине много лет назад, и флакон до сих пор практически полон. Я использую его лишь раз в году. Он называется «Сладкие десерты». – Она нежно массирует пальцами мою шею, ее дыхание касается моих губ, пока она говорит: – Я купила его, потому что ты говорил мне, что твоя мама пахла сладостями. Я знаю, что мой день рождения в тот же день, когда она… – Она сглатывает ком в горле и поднимает взгляд на меня. – Ты знаешь, я хотела дарить тебе напоминание о ней каждое первое июня – счастливое воспоминание. Сладкое воспоминание, спрятанное в горечи. Из меня вырывается всхлип, который я не могу сдержать. Удушливый, болезненный всхлип. И если бы она прислушалась повнимательнее, если бы она только напрягла свой слух, то услышала бы то, что нес в себе этот звук. Я безнадежно и безвозвратно влюблен в тебя, Джун Бейли. Отчаянная, болезненная любовь. Такая, от которой нет возврата.