– Я позабочусь о ней, Тео. Я обещаю. Я улыбаюсь ему в ответ, когда солнце скрывается за пушистым облаком. Мы счастливы здесь. Мы недосягаемы. Мы вечно юные. – Я знаю, что так и будет. Глава двадцать вторая «Первостепенной важности» Брант, 24 года Люди придают большое значение всему «первому». Первые шаги, первые слова, первый поцелуй, первая любовь. Эти события празднуют и запоминают. Их почитают. Аплодисменты, фейерверки, тосты и улыбки. Но есть кое-что во всем «первом»… Рано или поздно за ним всегда следует «последнее». Никто не любит об этом думать. Нет никакой радости в последнем вздохе, последнем «прощай» или шепоте последних слов. И когда я впервые встретил Теодора Бейли на подъездной дорожке своего дома, когд мой отец расставлял камни вокруг нашего почтового ящика, я точно не думал о последнем разе, когда я услышу его голос. * * * – Привет. Я поднял на него взгляд, отвлекшись от рисования мелом на асфальте. Я пытался нарисовать слона, такого же, как Бабблз, но это больше походило на странное родимое пятно, как на ноге моего отца. – Привет. – Я Тео. – Да, я знаю. – Откуда ты знаешь? Я переехал сюда только на прошлой неделе. Я высунул язык от старания, пытаясь нарисовать хобот слона подлиннее, но теперь он получился слишком длинным. Я все испортил. Я вздохнул, опустившись. – Твоя мама – новая лучшая подруга моей мамы. Они вместе пили лимонад и разговаривали о всяких вещах. – О каких? – О которых мамы говорят обычно. Ну, знаешь… например, о рецептах, погоде и милых детях. Тео почесал копну светло-каштановых волос. Этот цвет напомнил мне мокрый песок на пляже. – Хочешь со мной дружить? – Да. – Хочешь, чтобы мы были лучшими друзьями, как наши мамы? – Конечно. Мы улыбнулись друг другу, и Тео сел рядом со мной на аллею, разглядывая мой рисунок. Но когда я хотел вытянуть ноги, он остановил меня: – Эй, подожди! Перегнувшись, Тео указал пальцем на трещину в асфальте, торжественно улыбаясь. – Что? Что там? – спросил я. И тут я увидел. Извивающаяся гусеница переползла ему на палец, он захихикал: – Щекотно. С удивлением я смотрел на странное существо, которое, извиваясь, ползло вверх по его руке, по костяшкам пальцев. – Ты чуть не раздавил его, – сказал Тео, поднимая на меня глаза. Он снова разулыбался, когда его взгляд вернулся к гусенице. Он провел пальцем по ее пушистому тельцу и прошептал: – Не бойся, малыш… Я тебя спас. * * * Нет, я не думал о наших последних мгновениях. Я и представить себе не мог, что он будет умирать у меня на глазах, раздавленный между двумя машинами. Этого не может быть. Меня оттаскивают назад, когда я отчаянно пытаюсь пробиться через человеческий барьер, беспомощно глядя на них. – Тео… Тео, остановись. Все будет хорошо. Ты слышишь меня? – Я толкаю двух полицейских, что удерживают меня и не дают броситься к месту трагедии, они крепко меня держат. – С тобой все будет хорошо. Он слабо улыбается. Я клянусь, он улыбается, прижимаясь щекой к капоту красного седана, его взгляд затуманивается, устремленный куда-то вдаль. Он обессиленный. Беспомощный. Его обступают парамедики, но он ничего не замечает. По моему лицу текут слезы, смачивая засохшую кровь от ран, которые нанес мне Тео каких-то тридцать минут назад. Он был полон жизни и так яростно ненавидел меня всего лишь тридцать минут назад, а теперь… теперь он дает мне свое последнее благословение. Он говорит мне «прощай». – Береги Пич, потому что… никто… – Он угасает. Он умирает. Он покидает меня. – Никто никогда не будет любить ее так… как мы. – Тео… – Полный боли вопль раскаяния разрывает меня изнутри, и я падаю на колени, офицеры ослабляют хватку. Это отчаянный крик, который пронзает ночь, эхом отражаясь от стен скорби, повисшей в воздухе, и громом обрушивается обратно на меня в разрушительном ударе сожаления. – Не делай этого. Пожалуйста, не делай этого, – рыдаю я. – Ты и я. Всегда были ты и я. – Обещайте мне… – Я едва его слышу. Его глаза стекленеют, он смотрит в пустоту, шепча свои последние слова. – Что скажете ему, хорошо? Черт. Черт! Я киваю, несмотря на то что не хочу отвечать ему. Я не хочу давать ему повод уйти. Но я делаю это, потому что должен, потому что это важно и потому что он должен знать, что я всегда буду заботиться о Джун. – Я обещаю. Глаза обжигают жгучие слезы.