Глава 14 Урания Телефон Кириана не замолкал и все время «оживал» от бесконечного количества звонков. Агеластос разговаривал с кузинами и кузенами. Большинство из них сейчас находились заграницей, но уже сейчас они вылетали в Грецию. Наблюдая за Кирианом и невольно слыша обрывки его разговора, я ощущала, что все они действительно были очень близки. Будто каждый друг за друга стоял горой и сейчас в очередной раз они сплотились из-за жуткой ситуации. Даже родители Иерона уже направлялись в Афины и за последние пару часов уже несколько раз позвонили Кириану. Мне почему-то казалось, что обычно у Агеластоса со старшими Гатисами отношения были не очень, но сейчас это не имело значения. Им предстояло всю ночь провести в дороге, но, возможно, они так и не успеют приехать до того, как их единственный сын умрет. Ночью в дороге за бесконечными часами надеялись на чудо, которого не произойдет и, теряя сына, так же теряли себя. Не желали прощаться с ним, а следовало, при этом чувствуя себя так, будто в этот момент умирали они сами. Уже было примерно семь часов вечера, когда звонки стали значительно реже. Мы с Кирианом находились на кухне и я заварила для него чай. Как было указано на упаковке, в этих пакетиках находились успокаивающие травы, но что-то я сомневалась в том, что они могли хоть немного успокоить Кириана. Все это время, несмотря на то, что внешне он не проявлял никаких эмоций, я на подсознательном уровне улавливала от него нечто страшное. То, от чего в груди все сжималось и становилось не по себе. — Выпей, — я пододвинула к Кириану чашку. — Тебе в универе никто ничего плохого не делал? — спросил он, повернув ко мне голову и посмотрев в мои глаза. Его взгляд обжигал, подобно дикому огню. — Не… — я запнулась. В голове все перемешалось и я запуталась в последних событиях, которые сами по себе мне казались не реальностью, а кошмаром. — То есть, да. Сегодня утром один парень меня чуть не задушил. Бровь Агеластоса взметнулась вверх и глаза стали еще более страшными. Будто бы безумными. — Кто? — Я не знаю. Этого парня сегодня видела впервые и мне кажется, что он меня тоже раньше вживую не видел, так как когда он сжал мне шею, он так же достал телефон. У него там была моя фотография. Старая. Я тогда еще носила очки и вот мне показалось, что он сравнивал меня с фото. Будто пытался понять точно ли это я. Я в подробностях рассказала о том парне и о его словах про сестру. Объяснила, что я не имею понятия кто это и ни к каким слухам не причастна. — Почему ты сразу не рассказала об этом? — уже теперь я ощущала неприкрытую ярость, исходящую от Кириана, но направлена она была не на меня. — Я тебе немного позже расскажу почему, — я горько улыбнулась. — Ты знаешь этого парня? — Нет, — Кириан отвел взгляд в сторону. Кажется, о чем-то думал. — Правда? Он… Я не знаю, как это, но он мне чем-то напомнил тебя. Не внешностью, но… Черт, я не знаю, как это объяснить, но казалось, что если ты его хоть раз увидишь — больше не забудешь. Я думала, что такой парень, как он, должен быть популярен. Более того — первой мыслью было, что вы дружите. Кириан слегка опустил веки и от этой, казалось, обычной мимики, показался мне еще более жутким. Он достал телефон и кому-то позвонил. Описал этому человеку внешность того парня и сказал найти его. Проверить не только наш универ, а и другие филиалы, ведь студенты из них иногда приезжали к нам на лекции. А я все не могла поверить в то, что тот парень непопулярен. Кириана знали. Понимали, что он зверь и на многое способен. А того парня не знали. Среди студентов находилось чудовище. Я увела Кириана в гостиную и усадила его на диван, после чего включила телевизор. Мне казалось, что если убрать эту гнетущую тишину, станет легче, но ошиблась. Обстановка все так же была тяжелой. — Если тебе грустно, ты можешь поплакать, — сказала, прикусив губу. В этот момент я сидела на мягком подлокотнике, при этом ноги поставив на диван и обнимая колени руками. Кириан медленно повернул ко мне голову и посмотрел на меня так, что я сразу поняла — я только что произнесла самые глупые слова в мире. Скорее Агеластос предпочел бы сейчас разбивать голову тому, кто избил Гатиса, чем распускать сырость. Да и вообще я сомневалась, что Кириан мог это делать. У него подобная функция отсутствовала. Только действия и дела. Порой жесткие и жуткие, но мне почему-то казалось, что правильные. Иногда нужно быть именно таким. — Вы с Гатисом, действительно были близки? — спросила, желая перевести тему разговора. Теперь, понимая насколько глупыми были мои предыдущие слова, я даже покраснела от стыда. Проклятье, я предложила Кириану Агеластосу поплакать. — Мы ни разу не ругались, — сказал Кириан, вновь отвернувшись. — Ни разу до того, как ты приехала в Афины, — некоторое время он молчал, а потом сказал: — Я не считаю его слабым. Когда один из наших в клубе облапал девчонку местного и в итоге, как и другие, просто смылся, вместе со мной там остался только Иерон. Мы были еще мелкими — мне пятнадцать. Ему — семнадцать. Я знаю, что такое человеческий страх. В Гатисе его не было, несмотря на то, что там на причале их было десять против нас двоих. Ты права — со мной он даже не защищался, но я знаю, что он умеет бить. Мы росли, как шпана. Не хотели надеяться на деньги родителей, но как-то справлялись. Когда старшие Раптисы, Гатисы и Псарисы захотели оспорить завещание прадеда, считая, что их дети тоже должны получить часть, Иерон был первым, кто написал отказ на претендование на наследство, хотя, проклятье, оно мне нахрен не нужно. В тот же день отказы написали и все остальные кузены и кузины. Когда я ушел из дома, мои братья и сестры поступили так же. Мы шли против наших родителей. Устроились на обычные работы. Сестры — официантками. Я с братьями — кто на стройку, кто грузчиком. При этом, у каждого на счете были сотни тысяч. Мы закалялись. Узнавали мир. Каждый вечер собирались у кого-нибудь из нас на съемной квартире, — Кириан опять замолчал, а я не смела ничего сказать, сидела и молча слушала, чувствуя момент горечи и боли, которые раздирали изнутри. — В Иероне никогда не было гнили. Если он что-то делал, это были правильные поступки, но прошлой зимой я перестал его узнавать. Я смотрел то видео. Знаю о том, что Иерон сказал тебе на «Зимнем вечере», но сколько я его знаю, он всегда был бережен с девушками. Никогда никем толком не заинтересовывался надолго, но даже самой грязной девке он не сказал бы то, что сказал тебе. Я все еще злюсь на него и не понимаю, но… Уже не пойму. Скоро мы опять все соберемся. На его похоронах. Агеластос замолчал. Стиснул зубы и с силой сжал ладонь. Я потянулась рукой к нему. Своей ладонью хотела прикоснуться к ладони Кириана, но остановилась. Внезапно услышала жужжание и поняла, что это «ожил» мой телефон. Звонила мама. — Я сейчас вернусь, — взяв свой телефон, я пошла в свою комнату и ответила на звонок: — Да? — Чара, как ты можешь, так поступать? — голос мамы был взволнованным, отчаянным и злым. — Мам, ты о чем сейчас спрашиваешь? — я растерянно прикусила кончик языка, сразу ощущая что-то нехорошее. — Как ты можешь опять общаться с Кирианом Агеластосом? Чара… Почему? Зачем ты?.. — Откуда ты узнала? — спросила, чувствуя, как в груди все сжалось. — И мне и папе еще утром прислали фотографии, — мама сделала глубокий вдох, будто пытаясь успокоиться и взять себя в руки. — Ты с Агеластосом, кажется в университете. Он полуголый и ты в его футболке поверх платья. Он держит тебя за руку и куда-то ведет. — Кто… Кто прислал эти фотографии? — Я не знаю. Чара, разве это имеет значение? Нам еще написали, что вы… господи, я даже думать об этом не хочу, но разве это и так не ясно? Что вы прямо в университете занимались чем-то таким. Что он опять пачкал тебя в одной из аудиторий. — Мам, мы не занимались ничем подобным. — Правда? Судя по фотографии, как раз занимались, — мама шумно выдохнула. — Я не хочу лезть в твою личную жизнь. Ты уже взрослая девушка, но… Чара, мне больно осознавать, что об тебя вытирают ноги, а ты это принимаешь. — Мам, все не так. Он просто случайно дернул за мое платье и оно порвалось. Кириан отдал мне свою футболку и отвел к кузине. Она дала швейный набор, чтобы я зашила платье. — Это же как сильно он «случайно» дернул за платье, чтобы оно порвалось? — мама мне не поверила. Все еще считала, что Агеластос брал меня в одной из аудиторий. — Ты говорила, что возвращаешься в Афины, чтобы учиться. Вот так ты учишься? Вот чем ты занимаешься в университете? Ты ведь к нему ехала? — Нет, это неправда… Мама не дала мне договорить. — Чара, мы не хотели об этом тебе говорить, но я считаю, что все же стоит это сделать. У твоего папы больное сердце… — Больное сердце? — я широко раскрыла глаза. — Почему вы раньше не говорили? Как давно? — Уже несколько лет. На этой работе в Кастории, ему стало немного хуже, но терпимо. После этих фотографий, которые нам прислали сегодня, Хтония отвозила твоего отца в больницу. — К-как он сейчас? — в груди все перевернулось и сжалось. Я ощутила жуткую тревогу, которая обвила тело и я на ватных ногах оступилась. — Сейчас он уже дома. Принимает лекарства, но хочет поехать в Афины и разбить лицо Агеластосу. — Все правда не так, как кажется. Кириан ничего плохого мне не делает. — Ты можешь защищать его сколько угодно. Ты смотришь на него глазами влюбленной девушки, но это больные отношения, в которых он тобой лишь пользуется и позорит. Показывает насколько ты доступна. Ты хоть представляешь, что о тебе думали, когда ты в таком виде шла с ним за руку в университете? — Я в ближайшее время приеду домой. Хочу увидеть папу и поговорить с вами. Несколько долгих и тяжелых секунд мама молчала. — Мы хотим, чтобы ты вернулась в Касторию навсегда. Забери документы из университета и возвращайся. Поступишь тут на учебу. — Мам… — прошептала на выдохе. — Я правда не хочу давить на тебя. Больше всего на свете, мне бы хотелось доверять твоим решениям, но я вижу, что сейчас ты на это не способна. Тобой пользуются, Чара, и так будет продолжаться, пока ты не откажешься от Агеластоса, который тебя и девушкой не считает. С ним ты забыла, что такое гордость. Вот как ты могла простить его после того, что он сделал? Люди не меняются. Он опять будет делать тебе больно, а ты будешь прощать, лишь потому, что влюблена. Ты просто не видишь того, что мы видим со стороны. Ты считаешь это приемлемым и нормальным, но на самом деле это ужасно. Я разомкнула губы и хотела возразить, но не смогла этого сделать. Мама не знала всего и в каких-то моментах считала, что все хуже, чем было на самом деле, но в тот же момент я умом понимала, что в кое-чем она была права. Кириан проделал в моей груди сквозную дыру и она до сих пор кровоточила. Но все же я опять рядом с ним. Нормально ли это? По сути, он лишь пальцем поманил, а я расплылась. Я качнула головой. Попыталась прогнать эти мысли, но они прочно засели в сознании. — Можешь считать нас плохими, но мы выдвигаем тебе ультиматум — или ты бросаешь Агеластоса и возвращаешься к нам, или можешь больше не приезжать в Касторию и звонить нам. Мы на твои звонки и сообщения больше отвечать не будем, ведь, раз ты посчитаешь, что Агеластос важнее… Значит так тому и быть. Мы больше ничего сделать не можем, но и видеть сломленную дочь не хотим. Я не желаю, чтобы этот ублюдок прикасался к тебе грязными руками прямо при нас. — Мам, он не… — Прекрати. Не оправдывай его. Я подобного слушать не желаю. Никогда. И если у тебя осталась хотя бы капля здравого ума и гордости, ты понимаешь, что он этого не заслуживает, — мама замолчала, но я уже успела уловить, что ее голос начал дрожать. Казалось, что она вот-вот заплачет. — Прошлой зимой нам прислали еще кое-что видео… Мама запнулась, а я ощутила, как внутри все замерло. Я поняла, что за видео и в этот момент, казалось, подо мной разломилась земля и я, переставая дышать, улетела в бездну, в которой душу окутала адская боль и мои глаза начало неприятно покалывать. — Мы не смотрели. Там только конец… В сообщении было, что нужно его посмотреть и те слова Агеластоса… — мама говорила прерывисто. Кажется, уже плакала. — Как ты могла его простить? Дочь… Доченька… Он же… — мама сделала несколько глубоких вдохов. — Он может сделать несколько подарков. Может извиниться. Но он не изменится. И твой папа долго работал на Агеластосов. Знает, как Кириан относится к девушкам. Каждая из них считала себя особенной для него. Пожалуйста, никогда не пытайся оправдывать его. У меня самой от этого сердце болит. Не знаю, что будет с папой. — Давайте я приеду и мы поговорим, — прошептала, хотя не знала о чем мы будем разговаривать. Все было почти так, как сказала мама. И как же сильно сейчас было больно от ее слез. — Нет, если ты приедешь, разговаривать об Агеластосе мы уже не будем. У тебя выбор — или приехать и забыть об Агеластосе, или остаться в Афинах, но уже забыть о нас. На этом все. Казалось, что мама вот-вот отключит звонок, поэтому я на нервах, отчаянии и боли, сказала: — Я приеду. Я вернусь в Касторию. Только… мне нужно три дня. — Зачем они тебе? — Нужно закончить все дела. Я так просто не могу покинуть университет. Создавалось ощущение, что мама хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь произнесла «Мы ждем твоего возвращения». У меня дрожали руки. В груди бушевал сокрушающий водоворот и я понимала, что мне придется уехать отсюда. Разорвать любую связь с Кирианом. Может, это даже к лучшему. Или нет. Я ничего не понимала и сейчас могла думать лишь о том, что так сильно желала найти того, кто отправлял моим родителям те сообщения и сделать так, чтобы пальцы этого человека больше никогда не смогли коснуться дисплея телефона. Дрожащей ладонью, я набрала Ксенона. Ни на что не надеялась, но, как только брат ответил, я попросила его дать мне совет. — Один парень сейчас в очень тяжелом состоянии. Можешь, пожалуйста, сказать, есть ли у него хоть какой-то шанс выжить? Я попыталась описать состояние Гатиса и сказала в какой больнице его сейчас оперировали.