– Для тебя – никакого. А для всех остальных – огромное. И тихо добавил: – Хотя ведь и для тебя наверняка тоже огромное, не так ли, Ниночка? И снова это невыносимое: тик-так, тик-так, тик-так… Девушка, чувствуя, что у нее на глазах слезы, заявила: – Ну почему мы сейчас говорим об этом, Женечка? Кстати, может, тебе просто поведать всем правду и рассказать, откуда ты пришел? Тот упрямо качнул головой, и Нина взмолилась: – Ну почему нет? Почему ты скрываешь? Может, потому, что в литературном мире, откуда он бежал, он совершил преступление? И, не исключено, даже и не одно? – Нет, Ниночка, мы об этом уже много раз говорили, и я ничего никому говорить не буду. На то есть свои причины. И вообще, я не обязан ни перед кем оправдываться, доказывая свою невиновность. Но тут, у вас, меня изначально считают потенциально способным на любую пакость только по той причине, что я, хоть и такой же, как ты, все же иной! Нина закричала: – Я так не считаю, Женечка! Правда не считала? Он, вздохнув, произнес: – Увы, Ниночка, и ты тоже считаешь. Правда, не так, как другие, но все равно, постоянно расспрашивая меня о моем прошлом, доказываешь мне: принять меня таким, какой я есть, ты не можешь. Вернее даже, не хочешь! Он опять поднялся с явным намерением уходить, и Нина, вскочив с табуретки и перегородив дверной проход, безапелляционно заявила: – Пусть и считаю, на это у меня, как и у тебя, Женечка, есть причины. Но это не значит, что я такая же, как и все. Я ведь готова тебе помочь здесь и сейчас. В отличие от всех остальных. Весь вопрос в том, готов ли ты принять мою помощь? Доктор, стоявший уже напротив нее, смотрел Нине в глаза, и девушка не отводила взгляд. Да, в их взаимоотношениях было много недосказанностей, обид и разочарований, но от этого она любила доктора Дорна, своего доктора, только сильнее. А вот он ее? Тот же, вдруг широко улыбнувшись, подошел к Нине и поцеловал ее. Причем так страстно, как уже давно не целовал. Ну да, они ведь были каждый в своем литературном мире и виделись урывками. Может, зря? – Значит, поможешь? – спросил он. И Нина, в ответ целуя его не менее страстно, после долгой паузы, во время которой для них не существовало ни единого иного мира, кроме этого, в котором не было никого, кроме них самих, с готовности подтвердила: – Помогу! И, подтолкнув доктора Дорна обратно к табуретке, сказала: – Ну а теперь продолжай свой рассказ! Ты ведь знаешь, кто подлинный информатор, который сливает конфиденциальные сведения парижскому профессору? Доктор Дорн, уже не хмурясь, а улыбаясь, с аппетитом прикончил принесенные им для Нины пирожные и ответил: – В этом-то и суть, что нет. Хотя есть у меня пара зацепок, которые я в последнее время и прорабатывал. Ага, вот чем объяснилось его долгое и частое отсутствие! Отсутствие, которое явно не пошло на пользу их отношениям. – А парижский профессор? – спросила Нина. – Он знает? Доктор повел плечами. – Он знает, что информацию ему поставляет доктор Дорн. А кто для всех доктор Дорн? Это я! У Нины на языке вертелась фраза о том, что, если бы доктор, ее доктор, сообщил всем, и ей тоже, кем является на самом деле, это, возможно, все упростило бы и даже сняло с него обвинения… Но она так и не решилась сказать это вслух. – И вообще, Ниночка, моя подлинная сущность не имеет отношения к сливу информации! Не имеет, с этим Нина была согласна, но заставляет всех думать, что ему есть что скрывать – и что он способен на любое преступление. Всех, кроме нее самой. Кроме нее самой? – Но тогда кто? – спросила Нина, не желая снова вступать в бесплодную и столь опасную для их отношений дискуссию. И доктор Дорн усмехнулся: – Если бы я знал, то сам бы вывел на чистую воду информатора, который использует мое имя, подставляя меня под удар наших литературных дементоров. А они ведь ведут меня, Ниночка, и рано или поздно схватят… Нина резко заявила: – Как схватят, так и отпустят! Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, Женечка! Хотя сама понимала, насколько наивно звучали ее слова. Тех, кто оказывался в руках литературных хранителей, никогда больше не видели. Ни живыми, ни мертвыми. О том, что происходило с несчастными, ходили разнообразные жуткие слухи. И все сходились в том, что в лучшем случае их отправляли в своего рода ссылку в какой-то кошмарный литературный мир (коих было великое множество, взять того же Стивена Кинга!) – без возможности выбраться оттуда. В лучшем случае. А в худшем? Думать об этом не хотелось. Нина знала, что не допустит ничего подобного в отношении доктора, ее доктора. Однако тут стенаниями и пустым сотрясанием воздуха помочь было нельзя, требовалось действовать. И она была к этому готова. – Дело в том, что они работают над тем, чтобы лишить меня возможности переходить через портал, Ниночка. И у них это получается. В последний раз я едва сумел открыть дверь, и дело вовсе не в том, что я не завершил свою миссию, а в том, что они используют свои технические возможности, чтобы запереть меня там, как в тюрьме. – Но это же незаконно! – заявила девушка. И доктор усмехнулся: – Ну, для них я и сам вне закона. Ты же знаешь, как обо мне многие думают, в особенности среди власть предержащих в сфере литературных порталов: выскочка, шпион, предатель. Нина знала. И доктор привел еще самые невинные выражения. – Ты не можешь ходить, Женя, а я могу. Итак, что ты сумел выяснить? Доктор, снова достав из кармана пиджака книжку парижского профессора, хлопнул ею о кухонный стол. – Это – его первая, и, думаю, искать надо именно в этом литературном мире. Я пытался, но к однозначному результату не пришел… Нина снова посмотрела на название произведения и сказала: – Значит, Женечка, эстафету приму я. Тем более что тебе уже опасно перемещаться через портал. – А тебе не опасно? – резонно спросил он. И Нина заявила, прочитав французское название книжицы парижского профессора: – Не опаснее, чем всегда. Итак, с чем мы тут имеем дело? Ага, «Так кто же все-таки убил Роджера Экройда?». И сама же дала на это ответ: – Ну ничего себе вопрос! Имеется в виду знаменитый детектив Агаты Кристи? Ну, тот, что в одночасье сделал ее звездой детектива в середине двадцатых годов прошлого века? И все потому, что она использовала запрещенный и до нее никем из авторов детективов не применявшийся литературный прием – убийцей является рассказчик, который ведет повествование от первого лица, и в случае с миллионером Роджером Экройдом это провинциальный английский доктор Джеймс Шеппард. Так в чем же проблема?