– Если кто-нибудь узнает, что я говорил с Герхардтом, как ты думаешь, много ли понадобится времени репортерам, да и твоему боссу, чтобы связать меня с тобой? А если это действительно он и его напарник засунули Герхардта в тюрьму, то вряд ли он теперь захочет, чтобы ты совала в это дело свой нос. И повернет все так, как будто ты вместо того, чтобы ловить маньяка, пытаешься освободить из заключения очередного осужденного преступника. Не знаю даже, как ты из всего этого выпутаешься, особенно если кому-нибудь придет в голову спросить, как ко мне в руки попали полицейские протоколы. Трейси посмотрела сквозь стеклянную дверь наружу. Последние отблески умирающего дня золотыми вспышками отражались в стеклянных фасадах офисных зданий центрального Сиэтла. – Помнишь Уолтера Гипсона? – Того учителя? – Он признает, что был со Шрайбер в мотеле в тот вечер, когда ее убили, но говорит, что он не убивал. Если это правда, значит, кто-то побывал там уже после него. Ведь так, верно? – Вполне разумное предположение. –Психологиня, с которой я встречалась сегодня, считает, что мы имеем дело с очень умным, осторожным и предусмотрительным убийцей. Что, если он знал, что Шрайбер встречается с Гипсоном, и использовал эту встречу как прикрытие для себя? – Как узнал? – Шрайбер приводила Гипсона в зеленую комнату, по крайней мере однажды, а еще Фац нашел кое-что на пленке с камеры у парковки «Пинк Паласа», как раз за тот вечер, где Гипсон и Шрайбер вместе. – Что нашел? – Машина, припаркованная на улице в стороне от клуба, трогается с места и едет за машиной Гипсона, как будто следит за ними. – То есть ты думаешь, что если это не Герхардт убил Стинсон, то убийца мог откуда-то знать о том, что она его вызывала, и воспользоваться им как прикрытием. – Вполне логичное предположение, разве не так? – А как тогда с другими двумя танцовщицами? – Пока не знаю. Мало фактов. Но если картинка сложится, то это может означать, что я не с того конца взялась за это дело. Если убийца имел предварительные контакты со всеми жертвами, то, значит, их выбор не случаен. Дэн узнавал этот взгляд – именно так она смотрела на мишень, целясь в нее из пистолета. – Кажется, ты говорила, что пропустила всех работников клуба через систему и ничего подозрительного не обнаружила. – Верно, но это значит только одно – парень ни разу ни за что не привлекался. А психологиня говорит, что он из тех, кто мимикрирует: обычный человек, ведет нормальную жизнь, внешне вполне законопослушную. Такие, как он, попадаются лишь однажды. И сразу огребают или пожизненное, или смертную казнь. – Есть еще кое-что, – сказал Дэн. Трейси прошла за ним из кухни в столовую. На большом обеденном столе лежали несколько листков из дела Бет Стинсон. Он взял их и протянул ей. – Посмотри на вопрос 102. Здесь сказано, что есть указания на акт сексуального насилия над жертвой, но в графе о сперме в полостях ее тела никакой отметки не сделано. – Я тоже это заметила. Трейси хотела что-то добавить, но Дэн сказал: – Погоди с этим. – И взял со стола копию протокола медицинской экспертизы, пестревшую желтыми следами маркера и заметками на ярких липучих бумажках. Перелистав скрепленные степлером страницы, он прочел: – «Никаких признаков покраснения, потертостей или иных свидетельств физического повреждения, подтверждающих имевший место половой акт, не обнаружено. На тампонах после погружения в полости тела жертвы семенная жидкость отсутствует. Проведенная кольпоскопия гениталий жертвы не выявила на их слизистой оболочке микротравм, которые могли бы указывать на недавний сексуальный контакт с проникновением. Семенная жидкость, сперматозоиды и кислотная фосфатаза отсутствуют». Трейси год служила в отделе по расследованию преступлений сексуального характера. – Пробы, отрицательные на сперму, но положительные на фосфатазу, обычно означают, что насильнику была сделана операция по иссечению семенного потока или что он пользовался презервативом. – Наверное, именно так думали и Ноласко с напарником, когда ставили пометку в графе об изнасиловании, – сказал Дэн, – вот только медэксперт полностью исключает презерватив. – И он снова зачитал из отчета: – «Никаких существенных следов микрочастиц, смазки или спермицида». – Он опустил отчет. – Кто бы ни убил Бет Стинсон, секса с ней у него не было. Ноласко и его напарник сделали отметку в графе сто два преждевременно, так как… – Так как им нужен был мотив. Дэн кивнул. – Не меньше, чем подозреваемый. А потом адвокат уговорил Герхардта подписать признание, и дальше никого уже ничего не интересовало, так что они даже не позаботились вернуться к протоколам и кое-что подправить. Трейси сказала: – Значит, тебе надо поговорить с Герхардтом и выяснить, кто еще знал о вызове в дом Стинсон в тот день, а потом потянуть за каждую из этих ниточек и посмотреть, что обнаружится. – Родственники Бет Стинсон вряд ли захотят опять пережить все это. – Знаю, и я их не виню. Но если мы с тобой правы, то речь сейчас идет не просто о невиновном человеке, который отбывает срок за преступление, которого он не совершал; речь идет о преступнике, который начал убивать лет десять назад, а то и раньше, и на чьем счету может оказаться не три-четыре женщины, а куда больше. И, если та психологиня права, то в его жизни недавно произошло что-то такое, что заставляет его убивать, и на этот раз он по своей воле не остановится. Глава 33 Он нажал кнопку извлечения и снова посмотрел на женщину на полу. Она все еще глядела на него застывшими глазами, открыв рот. С этой пришлось провозиться дольше, чем он ожидал. Сколько раз он уже думал, что она мертва, как она вдруг вздрагивала, начинала хватать воздух ртом и возвращалась к жизни. Прямо как в фильме про зомби, от которых не избавишься, пока не снесешь им голову взрывом или чем-нибудь еще. Сначала это даже возбуждало, но потом наскучило. Хотелось, чтобы она уже умерла наконец и можно было пойти домой. Запах ее духов и тела вызывал у него отвращение, а от табачного дыма в комнате кружилась голова. Видеомагнитофон заурчал. И замолк. Он протянул руку за кассетой, но ее не было – машина не сработала. Он нажал кнопку снова, услышал щелчок, подтверждавший, что лента перемотана до самого конца, но кассета не выходила. Он сердито потыкал кнопку. – Ну давай, давай. Давай же, ты, кусок дерьма! Он стукнул по аппарату кулаком, от чего комод, на котором тот стоял, ударился в стену. Он застыл. Час назад он слышал за стеной соседей, хотя с тех пор там было тихо. Приподнял крышку видеомагнитофона и заглянул внутрь. Кассета была там, но не выскакивала. Испарина выступила у него на лбу, по шее потекло. С висков тоже побежали ручейки холодного пота. Он снова посмотрел на женщину. Она смотрела на него снизу. – Хватит на меня пялиться, – сказал он. Встал и пнул ее ногой. Она покачнулась, но не завалилась. Он ухватился за магнитофон обеими руками, но аппарат оказался привернут шурупами к верхней доске комода. – Как будто кто-то потащит отсюда этот старый кусок дерьма, за который в ломбарде не дадут и десяти долларов, – проворчал он. Он снова нажал на кнопку, а затем стал шарить по ящикам комода, лихорадочно ища что-нибудь, чем можно было бы подцепить кассету. Ящики оказались пусты. Он выругался вполголоса. Что это за мотель такой, где ручки и то нет? Он вынул из кармана связку ключей и попытался поддеть одним из них кассету. Дело тут не в одной сентиментальности, хотя кассета из детства. Нет, причина куда прозаичнее: на ней его отпечатки. Он взглянул на часы. На сколько она сняла комнату? Он всегда давал им деньги на всю ночь, но скоро выяснил, что дешевки обманывали его. Они платили за час или за два, а сдачу прикарманивали. Вот почему он начал прижигать им ступни. Слишком они долго умирали, и он боялся, что менеджер как-нибудь нагрянет в комнату раньше времени. А еще сигаретой можно было наносить ожоги, не прикасаясь к ним руками. Они, конечно, вызывали у него отвращение, но и тут была другая, более практическая причина. Любой контакт означал возможный перенос вещественных улик – каких-нибудь волосков, чешуек кожи и тому подобного. Он поглядел на дверь. Задвижка на месте, дверная цепочка тоже надежно утоплена в своей прорези. Женщина продолжала пялиться на него. Он повернулся к ней спиной и занялся главной проблемой. Требовалось сохранять спокойствие. Он сделал дыхательные упражнения, обретая центр внутри себя, как его учили делать перед выходом на сцену. Не прошло и минуты, как решение пришло к нему, и такое простое, что он невольно рассмеялся. Это ведь не он снимал комнату. Здесь никто о нем ничего не знает: у них нет ни номера его кредитной карточки, ни водительской лицензии. Ну сломает он чертов видак, да и все, и ничего ему за это не будет. Он нащупал за комодом электрический провод, стряхивая попутно с него комки пыли с засохшими тараканами внутри, и выдернул вилку из розетки. Затем взялся за магнитофон обеими руками и с равномерным усилием давил на него до тех пор, пока дешевый ламинат не треснул и магнитофон с негромким треском не отделился от комода. Время уходить. Он сунул видак в свою спортивную сумку, но один его край торчал наружу. Он развернул его по-другому, боком, попытался растянуть сумку – бесполезно. Втиснуть его целиком никак не получалось. Значит, придется импровизировать. Спонтанные решения всегда давались ему легко. Учителя часто говорили ему, что это один из его главных талантов. Стянув через голову толстовку, он прикрыл ею выпирающий край видеомагнитофона. Не идеально, но если определенным образом взяться за ручки, то выглядит почти естественно. Кроме того, у него нет выбора. Значит, придется нести так. И он еще раз оглядел комнату. Кровать безукоризненно заправлена, одежда свернута и сложена аккуратно. Представление окончено. Он натянул на глаза бейсболку, надел кожаные перчатки поверх латексных, и пошел к двери. Там он отодвинул язычок защелки и вытащил цепочку, все это без единого звука. Медленно потянул на себя дверь, подождал, выглянул. Снаружи никого нет. На крыльце тоже. И на парковке. Он шагнул наружу, быстро повернулся спиной и закрыл дверь, убедившись, что замок щелкнул и встал на место. Он перебросил через плечо ремень спортивной сумки, ощутил дополнительный вес магнитофона, но, стараясь ничем этого не показывать, бесшумно зашагал вдоль боковой стены здания. Задний фасад дома выходил на соседнюю улицу. Он прошел еще один квартал к югу, намеренно заставляя себя именно идти, а не бежать. Зачем ему спешить, он ведь просто идет со спортивной тренировки. Он повернул налево, потом, почти сразу, направо. Свою машину он припарковал у забора из сетки-рабицы, огораживавшего незастроенный участок. Судя по обозначениям на изгороди, участок продавался и был предназначен под коммерческую застройку. Ну а пока он еще ждет своего владельца, лучше места для парковки не придумаешь – подальше от бессонных и любопытных соседей. Чем дальше он уходил от мотеля, тем спокойнее себя чувствовал, хотя потеть так и не перестал. Ночной воздух приятно холодил кожу и легкие, когда он делал особенно глубокий вдох. Дверцу машины он сознательно открыл ключом, а не пультом – тот чирикал – и положил сумку на заднее сиденье. Сел за руль, завелся – машина стартовала неслышно, недаром он выбрал гибрид[26] – и отъехал от обочины. Посреди квартала он включил фары и, как положено, остановился перед знаком остановки прежде, чем повернуть направо. – Свободный домой, – сказал он и поглядел в зеркальце заднего вида. В квартале от него с Авроры выехала машина. Он проверил спидометр: двадцать пять миль в час. Он еще раз остановился на углу, снова заглянул в зеркальце и увидел вращающиеся огни, красный и синий. Сердце как будто с места сорвалось. Кровь застучала в висках. Пот полился ручьями, он ничего не мог с этим поделать. Попытался сосредоточиться. – Успокойся, – сказал он себе. – Ты к этому готов. Ты репетировал. Ты помнишь свою роль. Главное – не выходить из образа и придерживаться сценария. Он остановил машину у обочины и смотрел в боковое зеркальце. Офицер, торопливо вышедший из патрульной машины, был один. Хороший знак. Скорее всего, он не успел пропустить его номер через компьютер. Он опустил окно. – Что-то случилось, офицер? – У вас тормозной сигнал горит. – Офицер был еще совсем мальчишка, армейская стрижка обрамляла полудетское лицо. Новичок, наверное; и хорошо, если не дотошный. – Правда? С какой стороны? – С правой. – Разрешите выйти из машины, взглянуть? – Всегда проси разрешения. Будь вежлив. – Конечно. Он отстегнул ремень безопасности, вышел на дорогу и направился к заднему бамперу, а сам глядел на сумку на заднем сиденье.