В квартиру влетела толпа родственников. — Я загляну позже, — усмехнулся Шейн, прожигая взглядом красную от стыда Марту. — Мне очень жаль, — прошептала она, едва шевеля губами. Шейн ушел, оставляя Марту с истеричным криком матери. — Ты что совсем с ума сошла!? Я понимаю, ты пережила страшный стресс, но это же Шейн! — указывала рукой в сторону двери мать Марты. — Этот мужчина — конченный бабник. Он же перешагнет через тебя, как через использованный презерватив или выкинет на свою помойку рыдающих девиц! Марта натянула штаны, подошла к раковине и набрала воду в чайник. — Хуже него только… — Маньяк-убийца? — посмотрела на мать Марта, а та лишь развела руками. — Я не верю, что Хью на такое способен. — Наверное, я сама себя заминировала, — включала плиту Марта. — Да, что тут произошло? — щебетали тетушки, перебивая друг друга. — Слава богу, что ты жива, дорогуша! Полицейский нам рассказал, что это сделал твой парень… — Когда я пришла, — вздернула подбородок мать, — Шейн, ее чертов фотограф, стоял на коленях между ее ног… — И это самое страшное, что здесь случилось сегодня, — достала чашки Марта. Ковылявшая дольше всех бабуля, постучала палкой по стене, кашляя и смеясь одновременно. — Я же говорила! Этот красавчик знает, что делать с женщиной. Ух, я бы не теряла времени, — тряслась в нервном тике старушка. — Он просто воспользовался тем, что она расстроена из-за Хьюберта, решил, пока она тепленькая, — не унималась мать. Женщины напились чаю. Опустошив несколько кружек подряд, они продолжали обсуждать то, что произошло на кухне Марты. — Замолчите! Все! Я сама этого хотела, понятно? Я взрослая, мама, я могу просто переспать с парнем, если захочу. Марта собрала чашки, с грохотом погружая их в мойку. — А я так хочу его, что аж колени сводит. И знаешь что? Я сейчас пойду к нему домой и закончу то, что мы начали. Потому что я больше не могу думать и представлять каково это с ним. Я устала фантазировать о нем. Марта перевела дыхание, глядя на мать. — Он был здесь, — она рассмеялась, — собирался остаться со мной до конца. — Не говори так! Марта пожала плечами, схватив ключи от автомобиля. Она ехала по ночному Парижу, нарушая правила, пролетая на красный свет, наслаждаясь прохладным ветром, растрепавшим волосы. Марта все еще чувствовала его губы. Смаковала терпкий, мужской привкус, его жадность. Она бросила автомобиль, припарковавшись как попало, сразу на двух парковочных местах одновременно. Забежала по лестнице вверх, представляя то, как им будет хорошо вместе. Сейчас Марте нужен был только Шейн, и пусть это закончится быстро, наплевать. Она почувствует это счастье — быть его женщиной. Марта нажала на звонок, но никто не ответил. Дверь приоткрылась сама. Она застыла, испуганно вглядываясь в щель между стеной и деревянным полотном. Марта медленно вошла внутрь, рукой нащупав клавишу выключателя. В коридоре виднелись следы борьбы. — Шейн? — крикнула Марта, не понимая, что может пострадать сама. Шейн! Ее Шейн! Да куда же он делся чертов придурок?! Слезы хлынули из глаз, осознание того, что здесь произошло, нахлынуло быстрее, чем хотелось того Марте. Она бегала по комнатам, включая свет, выкрикивая его имя. Перед дверью валялись перевернутый светильник, опрокинутый стул и полка для обуви. А потом, на полу, она заметила фиолетовый защитный колпачок от иглы шприца. Марта упала на колени, прижимая ладонь ко рту. Пока они охраняли ее, Хьюберт добрался до Шейна. Гребаный слюнтяй никогда не победил бы Шейна, тот слишком сильный и крупный, но он, по всей видимости, что-то вколол ее фотографу. Марта молилась, чтобы не тот самый тетродоксин, убивающий через шесть часов. Он не поиздевался над Мартой, а отвлек внимание от истинной жертвы. Содрогаясь в рыданиях, трясущимися руками Марта набрала номер инспектора. — София, — заикаясь произнесла Марта, — Шейн… Сам Шейн его последняя жертва. Глава 18 — Где Марта? — прохрипел Шейн, просыпаясь. Он несколько раз моргнул, вспоминая, что с ним случилось. Когда Шейн открыл дверь в квартиру, на него напал Хьюберт. Видимо, он поджидал этажом выше. С точки зрения борьбы Шейн все сделал правильно, и даже успел, как следует вмазать ублюдку, однако, не сразу заметил, торчащий из шеи шприц. Пульс участился, ощущения и мысли стали расплывчатыми, неясными. Шейн стремительно терял сознание, продолжая активно двигаться и разговаривать. А после ему стало нечем дышать, мышцы парализовало, и Шейн погрузился в глубокий сон. Проснувшись, он услышал копошение Хьюберта. Больной выродок крепил фотографии крупного формата на деревянный стенд. Шейн сидел прикованный наручниками к стулу из кованого железа, больше напоминавшему огромный трон. Подобные вещи чаще всего используют в ландшафтном дизайне для украшения садов или парков. И где он только взял это гигантское извращение? — Не разочаровывай меня, Шейн, — не оборачиваясь, негромко произнес Хью. — Зачем тебе эта серость? Непроизвольно дернув руками, Шейн зарычал, желая свернуть Хьюберту шею. Даже не за то, что тот вколол какую-то дрянь, обездвижил, затащив в свою халупу, а за то, что посмел говорить о Марте. Подверг его любовь отвратительному испытанию, обидел, унизил… Любовь… Шейну нравилось смаковать это слово, оно ласкало его, грело, теплилось внутри, как что-то невесомое, светлое, едва уловимое. Мир окрасился новыми красками. Никогда раньше Шейн не жил ради того, что нельзя купить или сжать в руках. Любовь изменила его, именно поэтому он должен был успокоиться, хладнокровно подумать и остаться в живых. А что если Хьюберт все-таки решит убить Марту? Комок застрял в горле, не желая проходить глубже. Хьюбет продолжал ковыряться со своими шизоидными снимками. Шейн тянул цепи наручников, металлические браслеты впивались в кожу. Гнев разрастался, клубился, пыхтел, разгораясь ярким пламенем, будто жаркий костер. Гремучая змея ненависти рвалась наружу, с шипением выгибаясь, скручиваясь и кидаясь, брызгая ядом. Тяжело дыша, едва сдерживаясь, Шейн наблюдал за Хьюбертом. Если бы взглядом можно было убивать, то бедняжка Хью давно бы умер несколько раз подряд в тяжелых мучениях. Удерживая злость в сжатых в кулаки руках, Шейн осмотрелся. Нужно хорошо подумать, истерика не поможет ему исправить сложившуюся ситуацию. Он не сумасшедший маньяк, а значит умнее Хьюберта. Что там говорила София? Преданный поклонник? Безумный фанат? Шейн крепко зажмурился. Какая-то нелепица. Сюрреализм в чистом виде. Если бы только он был прикован к деревянному стулу, а не металлическому… Шейн сидел в пустой комнате, где кроме стула и стенда ничего больше не было. Здесь недавно сделали ремонт: оклеенные белыми обоями под покраску стены, сверкали белизной, на полу не было ни единой царапины. Шейн чувствовал окно за спиной, он пытался повернуться, но не мог. Спинка «трона» была слишком высокой. Шейн притих, он задурил голову стольким девкам, что вполне мог бы выпустить энциклопедию по этому поводу, неужто он не справится с одним недомужиком? — Твои работы? — скривился Шейн, пытаясь выдавить улыбку, — очень интересно. На какое-то мгновение Хью, стоящий к нему спиной, замер. Шейну даже показалось, что он раскусил его хитроумный план, но Хьюберт как будто расцвел, оборачиваясь. Его глаза горели, словно рождественская елка. В последний раз на Шейна так смотрела Эмма. Бедная девочка умерла совсем молодой. Ненависть и отвращение вспыхнули алым пламенем по новой, обжигая внутренности Шейна. — Ты знаешь, когда именно мы познакомились? У Хью было такое идиотское выражение лица, что Шейну подумалось, будто сейчас он встанет на цыпочки, раскинет руки, начнет петь и танцевать, как в каком-нибудь дешевом мюзикле, рассказывая свою «потрясающую» историю любви с его фотографиями. — Нас познакомила Марта, — изо всех сил тянул в разные стороны губы Шейн. — А- а! — погрозил пальцем Хью, меняясь в лице, — господи, мне столько нужно тебе рассказать. «Ну хоть его, то уже не упоминай!» — почувствовал подкатившую к горлу тошноту Шейн. Он не был уверен, что это связано с тем, что последний укол инсулина он сделал почти двенадцать часов назад. — Я столько раз представлял эту нашу встречу, — достал еще несколько фотографий из сумки Хью, широко улыбаясь, — мы должны были учиться вместе. Но тебя взяли, а меня нет, — вдавил голову в плечи Хью. Он поджал губы словно маленький ребенок, а Шейн разглядывал его штаны, пытаясь понять, где именно он хранит ключи от наручников. — Но я не в обиде на них. Я так долго искал себя, — взмахнул он руками, — фотографировал, рисовал, лепил и мастерил, но, знаешь, все не то. Никто не ценил моих работ, они не находили отклик в душах поклонников. Меня вдохновил именно ты. Хью прижал руки к сердцу: — Я очень хорошо помню, как увидел тебя впервые. Ты всегда был таким ярким, кричащим, солнечным! Вокруг вились шикарные девушки. Ничего тебя не беспокоило. Жизнь выстлала красную дорожку и все получалось, как по маслу! Человек- праздник. «Человек — один укол в предплечье, парочку в живот и в бедро перед сном», — подумал Шейн, но не стал озвучивать свои мысли. — Я мечтал походить на тебя, — достал Хью синий матерчатый чехол для шприцов и несколько ампул, раскладывая все это добро на полу, рядом с фотографиями. Шейна перекосило. «Привет, тетродотоксин», — подумал он, тело прошибло холодным потом. Однажды, много лет спустя, я увидел твои работы в журнале VOGUE и они сбили меня с ног, — поправляя шприцы, Хью продолжал жестикулировать, наслаждаясь собственной речью, — потрясающая композиция, чувство стиля, цвета, света. Полная гармония задумки и исполнения. Мне хотелось урчать от удовольствия. Хью поднес ладони к животу, медленно подымая руки вверх, как бы выпуская энергию наружу. — Но ты не просто поразил меня, ты вдохновил меня, — Хью кинулся к фото на полу, показывая их Шейну, — я зажил новой жизнью, я взорвался. Я словно родился заново, осознавая, что именно хочу создать.