— Позвоню. Не пропадай. — Маштаков протянул руку. — Завтра к вечеру по любому отзвонюсь. — Пожатье Витьково снова было студенистым, влажным. 8 05 января 2000 года. Среда. 19.00 час. — 21.00 час. Когда за агентом закрылась дверь, Миха вытер ладонь листком бумаги и стал собираться. Вечер он планировал посвятить домашним делам, намереваясь помочь по истории Даше, а Маришке — почитать «Волшебника изумрудного города». Но под конец рабочего дня его пробило, что именно сегодня он обязан встретиться и принципиально поговорить с Виктором Петровичем Коваленко. Заместитель прокурора, написавший рапорт о переводе в областной аппарат, с середины декабря лежал с хроническим бронхитом в пульмонологическом отделении медсанчасти. У него, помнится, и раньше были проблемы с легкими, а тут скрутило так, что стационара избежать не удалось. В сентябре прошлого года Коваленко обратился к Маштакову с просьбой неслужебного характера. Требовалось скрытно записать на видео одну бандитскую встречу. То, что зампрокурора решил заняться несвойственной ему работой, Миху, конечно, удивило, но он тогда отнёс это к чудачествам Коваленко, любящего поиграть в шпионов. Отказаться от сделанного предложения Маштаков не смог, так как в то время в отношении него проводилась проверка по сбежавшему из здания УВД убийце Фадееву, а заместитель прокурора напрямую влиял на ее результаты. Контролируемая встреча происходила в так называемом «поселке нищих», отстроенном на окружной дороге. Особняк, похожий на средневековый рыцарский замок, принадлежал гендиректору ООО «Наяда ЛТД» Катаеву. Миха наблюдал и вел видеозапись из окна второго этажа недостроенного коттеджа, расположенного по соседству. В гости к Катку с перерывом в пять минут прибыли местный авторитет Клыч и местный прокурор Трель. Задокументировать на видео удалось только сцену встречи во дворе, но и из этих пяти минут явствовало, что носила она весьма неформальный характер: шутки, улыбки, объятия, рукопожатия. Лица всех перечисленных персон удалось запечатлеть крупным планом, равно как и госномера их иномарок. Присутствовал на мероприятии и Олежка Рожнов, правая рука Катка, этот был на подхвате у больших мужиков. Видеокассету с записью Маштаков на следующий день передал Коваленко со словами: «Если со мной что-то случится, у вас, Виктор Петрович, будет хорошая версия». Как распорядился зампрокурора компроматом, Миха не ведал, такого условия не оговаривалось изначально. Непосредственному начальству Маштаков о своей самодеятельности не доложил. Вскоре Рожнов совершил вымогательство, было возбуждено дело, следователь Самандаров, специализирующийся на делах об оргпреступности, тормознул его по «сотке»[104], однако Рога освободили из камеры по письменному указанию межрайпрокурора Треля. Потом настырные рубоповцы доказали, что Рог в ходе следствия оказывает давление на потерпевшего, вменили ему ещё две статьи и доставили в прокуратуру на арест. Трель уклонился от рассмотрения постановления следователя, санкцию дал его заместитель Коваленко. Но Рожнов просидел недолго, суд удовлетворил жалобу на избранную меру пресечения, заменив заключение под стражу на денежный залог. Прокуратура опротестовывать решение судьи в кассационном порядке не стала, хотя по ведомственному приказу обязана была. События эти, поистине беспрецедентные, бурно обсуждались в милицейских и прокурорских кругах. Немного погодя Трель наехал на своего строптивого заместителя, подставив его под дисциплинарное наказание и, по всей видимости, склонив к написанию рапорта о переводе. Маштакова удивляло, что, имея на руках такой сильный козырь как видеозапись, на которой око государево неформально общается с лидерами ОПГ, Коваленко сдался без боя. Миха допускал, что существовали какие-то иные, неизвестные ему обстоятельства, не позволившие Виктору Петровичу пустить компромат в ход. Но теперь, когда ушло в суд уголовное дело по обвинению Андрейки Рязанцева, судьбу которого ломал через колено тот же Трель, Маштаков счел необходимым поговорить с заместителем прокурора относительно видеокассеты. В конце концов, Миха тоже немало рисковал, вписавшись в авантюру с наблюдением за домом Катаева. Навещать Коваленко в больнице было не совсем удобным, но любой другой вариант приводил к затяжке во времени. Выключив компьютер, свет и обогреватель, Маштаков закрыл кабинет и спустился в дежурку. Узнав там, что в ближайшее время в сторону медсанчасти оказии не ожидается, он быстрым шагом двинул к троллейбусной остановке. К вечеру похолодало, резкий северный ветер посвистывал недружелюбно, гнал белесую поземку, завьюживал, порывисто толкал в спину, хорошо еще, что попутный выдался. На очищенном от снега прямоугольном подиуме остановки в неоновом пятне света, падавшем от фонаря, пританцовывала, стуча одним сапожком об другой, тоненькая девушка в короткой желтой куртке с капюшоном. Она обернулась на приближавшееся к остановке похрустывание шагов по заснеженному тротуару, потерла варежкой щеку и улыбнулась. Это была дознаватель Олеся Семёркина. — Здравствуйте, Михаил Николаевич, — сказала она приветливо. — Приветствую, — ответил Маштаков, с удивлением отмечая приязненный тон девушки, а также то, что она запомнила его имя и отчество. — Как дела? — спросил он, чтобы не молчать. Семёркина пожала плечиками: — По-разному. Сегодня вот материал по нашему с вами Деду Морозу в прокуратуру отправила. — Понял, буду там его ловить. — Деда Мороза? — по наивной интонации девушки Миха не сумел определить, шутит она или спрашивает серьезно. — Материал, конечно. — А с Дедом Морозом глухо? Никого похожего не установили? — Нет, — у Маштакова отсутствовало желание развивать тему, по этому сообщению он после новогодних праздников не работал. С учетом того, что пострадавшая написала заявление об отсутствии претензий к напавшему на нее мужчине, смысла заниматься материалом не имелось. Зачем работать на корзину? Все равно прокурорский следователь вынесет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Правда, до настоящего времени встречное заявление лежало в левом ящике Михиного стола, он специально не приобщил его к материалу, чтобы не потерялось, намереваясь вручить в руки конкретному следаку. «Кстати я эту Олесю встретил, — подумалось Маштакову. — Завтра надо обязательно заяву в прокуратуру закинуть, а то они сгоряча возбудятся, а нам потом расхлебывать». — Хожу вот теперь и трясусь, вдруг какой дурак нападет, — сообщила Семёркина. — Наш, похоже, только раз в год активизируется, — неубедительно успокоил девушку Миха. Чувствуя непонятную неловкость, он шагнул на проезжую часть дороги, вглядываясь в конец улицы. Привычного громоздкого контура кабины троллейбуса на горизонте не виднелось. — Не едет? — Скоро будет, — Маштаков рукой указал на подрагивавшие провода троллейбусной линии. Такой способ приближения рогатого общественного транспорта он освоил еще в школьные годы. — Ой, а мне Марина Сергеевна столько про вас рассказала, — в голосе Семеркиной не скрывалось восхищение. — А вы правда раньше в прокуратуре работали? — Пра-авда, — Миха ответил на нелюбимый им вопрос односложно. Обычно следующим следовал: «А почему вы в милицию перешли?» На это Маштаков отвечал с многозначительной задумчивостью: «Видишь ли, Юра…» Смотревшие многосерийный телефильм «Адъютант его превосходительства», жутко популярный в семидесятые годы, понимающе улыбались на этот предельно конкретный ответ. Но таковых было меньшинство. Реакция остальных напрямую зависела от коэффициента деликатности интервьюера. Сейчас от возможных расспросов выручило приближение к остановке троллейбуса второго маршрута. Войдя в заднюю дверь, Маштаков и Семёркина предъявили кондуктору удостоверения и встали в угол у поручня. Даже на каблуках дознавательница оказалась Михе с его неправофланговыми ста семьюдесятью пятью сантиметрами лишь по плечо. Они стояли почти лицом к лицу. Цитрусовый аромат духов девушки терялся в никотиновой горечи, пропитавшей её одежду и волосы. Вошедшие на следующей остановке пассажиры потеснили их, Олеся приблизилась к Маштакову, слегка соприкасаясь теперь с ним рукой и бедром. Миху это неожиданно взволновало, очевидно, сказывалось ведение им монашеского образа жизни. На площадке троллейбуса произошла перегруппировка сил, кто-то протискивался к выходу, кто-то препятствовал этому, боясь быть вытесненным на улицу. Неохватный, благоухающий алкоголем работяга, тяжело мотнувшись, толкнул Семёркину, она ойкнула. Маштаков свободной рукой потеснил верзилу в сторону, обозначая границы его территории, и под предлогом оберега от давки, оставил руку на талии девушки. Она отреагировала совершенно спокойно, выворачиваться не стала. Михе даже показалось, что он разглядел проблеснувшие в её глазах искорки азартного интереса. Еще через две остановки Семёркина спросила: — А с вами нельзя по одному материальчику посоветоваться, Михаил Николаевич? Такой… весь… бр-р-р… запутанный, по хулиганке с молотком, — она понизила голос до шепота. — У нас никто не знает, чего с ним делать, а в прокуратуре сейчас и обратиться-то не к кому. А у меня срок в пятницу. В распоряжении Маштакова имелся единственный вариант ответа: — Какие проблемы? Договорились, что дознаватель заглянет на консультацию сразу после обеда. Олеся, попрощавшись, вышла на остановке «Улица Комсомольская», возле бывшего магазина «Спорттовары». Пока не закрылись двери, Миха смотрел ей вслед, размышляя, что ещё несколько дней назад, общаясь с Семёркиной на суточном дежурстве, считал ее задавакой и пустенькой дурочкой, а сейчас видит, что она приятная и вполне сообразительная для своих лет девчонка. «Такой недостаток как молодость, к сожалению, слишком быстро проходит», — вспомнился избитый штамп. Лично у него среди разнообразия неискоренимых недостатков указанного выше не имелось давно. Недолгое общение с молодой девушкой благоприятно повлияло на настроение оперативника. Оставшийся отрезок дороги до медсанчасти он мечтательно улыбался, предаваясь нескромным фантазиям, в связи с чем едва не проехал нужную остановку. Из троллейбуса Маштаков десантировался с риском быть зажатым закрывавшимися дверьми. Засветив «ксиву», через вахту зашёл на огороженную территорию медсанчасти механического завода, более известную среди горожан как больничный комплекс или просто «комплекс». Медсанчасть была отстроена в рекордные сроки в конце семидесятых при активном содействии тогдашнего министра обороны СССР маршала Устинова Дмитрия Федоровича, числившегося депутатом от Острога в Верховном Совете. Троллейбусы, кстати, тоже в городе пустили благодаря маршалу, хотя они и не полагались районному центру по статусу. В огромном фойе медсанчасти, именуемом «Курским вокзалом», против обыкновения оказалось немноголюдно. Время посещения больных закончилось, по больничному распорядку дня был ужин. В стационаре действовал пропускной режим, достаточно строгий для обычных граждан. Хорошо знакомый со здешними порядками, Маштаков уверенно прошел к закрытому гардеробу, открыл шпингалет, изнутри запиравший врезанную в стойку дверцу, и прошел в угол. Здесь всегда самостоятельно переодевались сотрудники милиции, прибывавшие в комплекс по служебным вопросам. Оставив на вешалке верхнюю одежду, Миха облачился в больничную накидку с завязками на груди и одноразовые полиэтиленовые бахилы. Переход-галерея к главному корпусу в связи с поздним временем не функционировал, и Маштакову пришлось спуститься в цокольный этаж. Двигаясь по длинному плохо освещенному подземному коридору, он отметил, что по мере приближения к цели решимости на принципиальный разговор с заместителем прокурора у него становится все меньше. «Блин горелый, иду к больному человеку фактически на разборку… А вдруг у него состояние тяжелое? Вдруг он вообще под капельницей лежит? Или родственники у него дежурят? А я иду, как… как миссионер к туземцам, не зван, не ждан, даже без гостинца… Может, повернуть пока не поздно? Выпишется Виктор Петрович из больнички, позвоню ему предварительно, как у нормальных людей положено… Встретимся где-нибудь на нейтрале», — Миха знал за собой способность находить веские причины, позволяющие уклоняться от проблемных поступков, к которым не лежала душа. Татьяна в таких случаях высмеивала мужа, называла трусом. Воспоминание неприятно укололо самолюбие, и Маштаков прибавил шагу. Уже сознательно продолжая сеанс стимуляции совести, он восстановил в памяти, как при последней встрече в ИВС Андрейка Рязанцев по-стариковски беспомощно сутулился и втягивал голову в плечи, как глаза его наполнились дрожащей влагой… «Молодому парню жизнь калечат, а я вместо того чтобы помочь, рефлексирую! Разве не трус?» — разозлился на себя Миха. Пульмонология располагалась на третьем этаже. Маштаков прошел в отделение, раньше ему тут бывать не приходилось, но планировка всех отделений медсанчасти была типовой, поэтому он сориентировался без труда. Подойдя к посту, он предъявил удостоверение сидевшей за стеклянной перегородкой дежурной медсестре и спросил, в какой палате может найти больного Коваленко Виктора Петровича. — А вам зачем? — деловито поинтересовалась сестра, перекатив языком за щекой леденец. В пульмонологическом отделении, в отличие от травмы, нейротравмы и реанимации милиция была редким гостем. — По служебной надобности, — Миха ответил коротко и предельно серьезно. Медсестра проводила оперативника в конец коридора, постучала в дверь палаты под номером два и, не дожидаясь ответа, заглянула. — К вам из уголовного розыска. — Что такое?! — услышав громкий удивленный возглас, скрип кровати, а затем шарканье тапочек по линолеуму, Маштаков понял, что заместитель прокурора, хвала аллаху, не лежит под капельницей. — Разрешите, Виктор Петрович? — Миха шагнул за порог палаты с замиранием сердца, как на экзамен. — Маштаков? — Коваленко озадачился. — Вы как тут? П-проходите… — Благодарю, — оперативник тщательно вытер ноги о коврик и огляделся. Зампрокурора занимал люкс, небольшой по площади, но оборудованный всем необходимым. Кроме кровати и тумбочки, полагавшихся обычным больным, наличествовали два стула, кресло, а также холодильник «Свияга», на котором стоял маленький телевизор Sony. В коридорчике слева от входа имелась дверь, ведущая в помещение с удобствами. Коваленко был в тренировочных брюках и белой футболке, обтягивающей плотный торс. Как всегда аккуратно причесан, редкие рыжие волосы в положенном месте, над правым виском разделяла линейка пробора. Без привычных узких очков в золотой оправе внешность теряла в значительности, а провалившиеся, близорукие глаза казались растерянными. Вообще, он заметно спал с лица, в связи с чем не так выделялся острый птичий нос. По своему обыкновению заместитель прокурора руки не протянул, правда, предложил присесть, пододвинув стул. — Слушаю вас, — манера общения у Коваленко осталась прежней; экономя время, он сразу норовил взять быка за рога, будто в коридоре выстроилась очередь из посетителей. Миха, расстегнув куртку, осторожно опустился на край стула. — Как здоровье, Виктор Петрович? — поинтересовался для порядку.