Званый обед начался с небольшой экскурсии по жилищу принимавшей стороны. Квартира у Олиных родителей по Острожским меркам была крутой. К имевшейся «трёшке» улучшенной планировки предприимчивый Валентин Борисович несколько лет назад прикупил соседскую двухкомнатную. Соединив квартиры, Соболев провел смелую перепланировку и качественный евроремонт. В прошлом году при первом посещении Оля рассказала Кораблёву, что девиз оформления их семейного гнезда назывался «затерянный мир». Неудивительно, что Саша тогда чуть не заблудился в лабиринтах жилища. По замыслу продвинутого дизайнера упомянутый девиз был продиктован стремлением создать наиболее благоприятную среду для отдыха в тривиальной панельной пятиэтажке. Сашины родители после знакомства с квартирой, показавшейся им барскими хоромами, откровенно закомплексовали. Кораблёвы всю жизнь честно трудились. Михаил Юрьевич, высококвалифицированный рабочий на режимном заводе, в брежневские времена заколачивал в разы больше инженера, все деньги нес в дом, выпивал исключительно по праздникам. Мамка работала по бухгалтерской части, заработок имела небольшой, но стабильный. В восемьдесят пятом году они получили новую квартиру. Профком выделил им трехкомнатную, так как на их жилплощади была прописана еще бабушка. Годом позже Кораблёвы поменяли мотоцикл с коляской на «Москвич-2141». Возделывали четыре сотки в заводском садоводческом товариществе. Одним словом, жили как люди, имели уверенность в завтрашнем дне. У Михаила Юрьевича за плечами была семилетка и ремесленное училище, а Капитолина Алексеевна в юности окончила экономический техникум в Кинешме. Единственному ребенку они обязаны были дать высшее образование, и не абы какое, а престижное юридическое. После крушения СССР оборонка стала хиреть, на заводе ввели трёхдневную рабочую неделю, пошли массовые сокращения. Михаила Юрьевича они не коснулись, но заработки его резко упали. Теперь главным подспорьем семьи стала зарплата Капитолины Алексеевны и сад-огород в Андреевке. Видя материальные трудности родителей, Саша после третьего курса университета перевелся на заочное отделение, устроившись следователем в прокуратуру, где в то время с кадрами было голодновато. Кораблёвым, как и большинству простого народа, девяностые дались трудно, но так как они отличались трудолюбием, Михаил Юрьевич, несмотря на жизненные неурядицы, вредных привычек не приобрел, а Саша стал почти самостоятельным, они их сообща пережили. Даже умудрились поменять одряхлевшего «Москвича» на девятую модель «Жигулей». Памятуя о своём безденежье в истекшем десятилетии, Кораблёвы-старшие молча поражались благополучию будущих сватов. Но за столом атмосфера быстро сделалась непринужденной. Душа любой компании Валентин Борисович был в тот день в особенном ударе — к месту шутил, провозглашал красивые тосты, удачно пародировал Горбачева и Ельцина, рассказывал смешные анекдоты, одним из которых вверг в смущение Капитолину Алексеевну, придержавшуюся пуританских взглядов. Мужчины отдавали предпочтение армянскому коньяку, женщины пили сухое крымское вино. Олина мама, Зинаида Марковна держалась гораздо сдержанней супруга, но вполне дружелюбно, делилась с Капитолиной Алексеевной рецептами блюд, украшавших стол. Разговор шёл главным образом об организации предстоящей свадьбы. Валентин Борисович тезисно изложил программу: регистрация, венчанье в церкви Иоанна Воина, первый день торжества — в «ВИП-клубе», второй за городом, в гостевом домике механического завода, перечислил автомобили, которые он наметил в свадебный кортеж, озвучил культурную программу. Когда он назвал число гостей со стороны невесты, Капитолина Алексеевна инстинктивно смяла в руке накрахмаленную салфетку, а Михаил Юрьевич решительно заявил, что расходы будут пополам. Помолчав, добавил солидно: «У нас тоже родни много, мы тоже — не пальцем деланные». Саша отчётливо понимал, что в затевающееся грандиозное празднество они вбухают, как в прорву, все свои сбережения. Собственных накоплений не хватит, придётся снова влезать долги, из которых Кораблёвы выкарабкались не так давно. Сразу после подачи документов, Саша, будучи наслышанным о наполеоновских планах Валентина Борисовича, попытался намекнуть своей ненаглядной, что их бракосочетание может быть отпраздновано и поскромнее. Оля, выпустив острые коготки, ответила тоном, не терпящим возражений, что замуж она выходит первый, и, надеется, единственный раз, и потому всё должно быть по высшему классу. Во время перемены блюд Валентин Борисович попросил Сашу проконсультировать его по одному вопросу. Они прошли в кабинет, где, расположившись в удобных кожаных креслах, обменялись информацией по Олечкиной проблеме. Кораблёв рассказал, что подлинники материала об административном правонарушении находятся в его руках, он успел их перехватить в милиции до направления в суд. Мошенническая схема работников супермаркета ему понятна, он уже нагнал жути на охранника, участвовавшего в ней, опросил деда, записавшегося в свидетели, вызвал на вторник в прокуратуру грузчика… Валентин Борисович, слегка поморщившись, остановил его, сказав, что это все частности. Соболева интересовало единственное: требуется ли его вмешательство на уровне начальника милиции. Саша, глядя в импозантное лицо собеседника, твердо заверил, что справится сам. — Не имею оснований сомневаться, — Валентин Борисович по-родственному потрепал его по колену. — А я в свою очередь дам команду начальнику отдела потребительского рынка. Пусть он как следует пошерстит этот ломаный «Грошик». Думаю, лишним не будет. Как ты считаешь? — Согласен. Профилактика не помешает. — Ну и ладненько, действуем каждый по своему направлению. Пошли, Сань, к столу, а то хозяйки мои обидятся. Пообещав без пяти минут тестю разрулить ситуацию самостоятельно, Саша не сомневался, что ему это удастся. «Убийц колол до задницы, а шпану не расколю?!» — задавался он одним и тем же вопросом. Однако шпана пока не думала давать расклады по поводу афер, чинимых ею в супермаркете. Охранник Камыш избрал простую, но эффективную тактику, включив кнопку «дурак». Изложив свою версию происшедшего, он не отходил от нее ни на миллиметр. Кораблёв, облачившийся для солидности в форму, использовал все доступные в данной ситуации способы. Сначала он разговаривал с подчеркнутой приязнью, предлагал охраннику рассказать без записи, как все было на самом деле, обещая оставить его проделки без наказания, при условии, конечно, если он не вздумает повторять их впредь. Камыш в ответ пожимал узкими плечами и говорил, что не понимает, чего от него хотят. Затем и.о. зампрокурора принялся задавать каверзные вопросы, пытаясь поймать опрашиваемого гражданина на логических неувязках. Эта затея окончилась ничем, потому как мудреные вопросы до сознания одноклеточного Камыша не доходили. После этого Саша, сменив тон с дружелюбного на зловещий, стал сулить парню большие неприятности, если тот наконец не образумится и не пойдет на сотрудничество с органами прокуратуры. Камыш пыхтел, сопел, морщил низкий лоб, плаксиво нудел: «Сажайте, ваша власть, только скажите за что, я ведь ничего такого не делал». В конце концов отличавшийся в конфликтных ситуациях импульсивностью Кораблёв сорвался и натолкал охраннику херов, обозвал «уродом» и «недомерком». Открытый наезд, прибегать к которому совсем не стоило, положительных результатов также не дал. Камыш вжал голову в плечи, забился в угол, очевидно, опасаясь, что следующей стадией «допроса» будет применение физической силы, и хныкал: «Не имеешь права обзываться, сам урод». В итоге, потратив полтора часа бесценного времени, Саша вынужден был отметить охраннику повестку и отпустить его на все четыре стороны. Кавалерийский наскок не удался, паренек оказался упертым, а иных действенных методов в арсенале Кораблёва, кроме использованных, не имелось. Проводя аналогию с раскрытием убийства, умный Саша, естественно, понимал, что возможностей у него сейчас несравненно меньше. Работай он по настоящему преступлению, в совершении которого подозревался Камыш, он бы выписал протокол задержания в порядке статьи 122 УПК РСФСР на семьдесят два часа, и передал бы жулика операм. Те, в свою очередь, препроводили бы задержанного в камеру ИВС, в которой тот уразумел бы, что шутки и пустые угрозы кончились. Кроме следователя в раскрытии преступления активно участвовали бы оперативники. А они умеют доходчиво объяснить злодею все преимущества чистосердечного признания в содеянном. Если бы он продолжал тупить, опера пообещали бы загнать его в петушиную хату[140], а при отсутствии риска спалиться, слегка побуцкали бы его. Да и в хате изолятора временного содержания при грамотно ведущейся разработке подозреваемого ожидал бы агент, который начал бы раскачивать его по низу, убеждая признаться при помощи собственных доводов. Так, двойной, а то и тройной тягой добивались желаемого. В ситуации с Олей Кораблёв мог рассчитывать только на собственные силы и возможности. Для него вопрос изобличения мерзавцев, подставивших его невесту, принял характер сверхценной идеи, тесня служебные проблемы. Получив в прошлый четверг у менеджера «Грошика» список персонала, работавшего в день провокации, Саша без промедлений заполнил бланки требований по форме сто двенадцать и, организовав через милицию оказию, в тот же день загнал запросы в информационный центр областного УВД. Обычно процедура получения сведений о судимостях занимала около недели. Столько ждать он не мог, и поэтому после праздников позвонил работавшей в ИЦ знакомой инспектрисе. Осыпав девушку комплиментами, Кораблёв упросил её срочно пробить нужных фигурантов по базе, а сведения на них продиктовать по телефону. Оказалось, что пятеро работников супермаркета, в том числе, охранник Камыш А. Л., числились не привлекавшимися к уголовной ответственности. А вот некий Шустров Константин Адольфович, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, уроженец деревни Погорелки Савинского района Ивановской области, работавший в должности грузчика, оказался судимым Острожским народным судом аж трижды. Причем, все три раза он привлекался за кражи по статье сто сорок четвертой УК РСФСР. Первый раз угорел по первой части, последующие два — по второй. При первой судимости отделался годом исправительных работ, зато в следующие разы граждане судьи нарезали ему как рецидивисту три и четыре года лишения свободы соответственно. По последней ходке Шустров освободился в апреле прошлого года условно-досрочно, оставив хозяину десять месяцев недосиженных. Теперь предстояло выяснить специализацию крадуна. Вторая часть сто сорок четвертой статьи старого уголовного кодекса имела несколько квалифицирующих признаков, Саша помнил их наизусть — кража, совершенная повторно, по предварительному сговору группой лиц, с проникновением в жилище, помещение или иное хранилище, а равно с причинением значительного ущерба потерпевшему. Интуиция подсказывала Кораблёву, что Шустров — спец по карманной тяге, однако, боясь сглазить удачу, Саша запретил себе даже думать раньше времени об этом, не то что произносить вслух. Проворно напечатав запрос на приговоры Шустрова, Кораблёв лично отвез их в канцелярию суда, попросив архивариуса Анну Ивановну побыстрее поднять нужные дела, обосновав свои доводы чрезвычайной важностью вопроса и шоколадкой «Миньон». Когда Саша вернулся в прокуратуру, в тупичке у своего кабинета он застал худого сутулого гражданина в старомодном длинном пальто с цигейковым воротником. Гражданин стоял лицом к стене и указательным пальцем ковырял выбоину в штукатурке, отчего сухая белесая струйка известки, смешанной с песком, с тихим шелестом падала на пол. — Мужчина, вы зачем разрушаете здание? — грозно спросил Кораблёв, вынимая из кармана ключи на брелоке. Гражданин вздрогнул, повернулся к Саше и с сокрушающей логикой ребенка торопливо сказал: — Это не я. Так уже было, правда. Испуг, плеснувший через края его глаз, увеличенных толстыми линзами очков, также был какой-то детский. «Больной, что ли?» — насторожился Кораблёв, проворачивая против часовой стрелки ключ в личинке замка. Периферическим зрением он контролировал телодвижения гражданина в очках. С минуту тот продолжал стоять с виноватым видом, затем, очевидно, вспомнив важное, сунул руку за пазуху и стал там активно копошиться. Саша открыл дверь и шагнул за порог, увеличивая расстояние до чудака. Спустя секунду выяснилось, что опасения беспочвенны, мужчина вытащил из внутреннего кармана пальто сложенную вдвое бумажку, оказавшуюся повесткой, заполненной Сашиным каллиграфическим почерком. — Вот, — сказал гражданин, протягивая важный документ. Мельком взглянув на повестку, Кораблёв понял, что перед ним один из трех граждан, привлекавшихся в прошлом году к административной ответственности за мелкие хищения в супермаркете «Грошик». Сведения на них в экстренном порядке подняли девчонки из группы ИАЗ, также не устоявшие перед Сашиным обаянием. Правонарушители были вызваны повестками, отправленными по почте. Номер первый позвонил около десяти часов и развязно спросил, с какого это перепуга он понадобился прокуратуре. Узнав основания вызова, обладатель наглого голоса презрительно фыркнул: «Хрень какая» и отключился. От номера второго каких-либо уведомлений не поступило. Явка одного из трех вызванных самым по нынешним временам малоэффективным способом являлась достаточно высоким показателем. Кораблёв расценил это как добрый знак в своем предприятии. Причина чудаковатости не проигнорировавшего повестки товарища Сутерьмы Всеволода Владимировича прояснилась после того, как он назвал свою должность. Он работал врачом психиатром в специализированном доме-интернате для инвалидов и престарелых. — Я что-то вас не припомню, — сказал Кораблёв, указывая Виктору Владимировичу на стул напротив своего стола. — Я по вашему интернату несколько убийств расследовал, контингент у вас еще тот. — Несчастные люди, — уклончиво ответил Сутерьма, опустился на край стула и добавил, слегка привстав: — Извините, что не смог явиться в указанное время. В первой половине дня у меня приемные часы. Саша отметил высокую гражданскую позицию доктора и решил, что журить его за ковырянье стены не стоит. Все равно по заверениям шефа во втором квартале их контору ожидал ремонт. Всеволод Владимирович на вопросы отвечал обстоятельно, хотя смущения не скрывал. Вспоминать обстоятельства стыдного происшествия, приключившегося с ним в октябре прошлого года, ему явно не хотелось. История оказалась до боли похожей на Олину, только в ней охранник предъявил претензии Сутерьме после того, как тот прошел через кассу, расплатившись за товар, находившийся в его корзинке. И в кармане психиатра обнаружился не шоколадный батончик, а пачка печенья. Ему тоже предлагали оплатить на месте в пятикратном размере стоимость якобы похищенного им товара под условием не давать официального хода случившемуся. Но Всеволод Владимирович, к рукам которого за сорок девять лет жизни не прилипло чужой копейки, запротестовал против самооговора. Далее все пошло по накатанному сценарию — вызов и приезд милиции, составление протокола, явка к судье, которая за пять минут отправила правосудие, наложив на правонарушителя штраф. — Понимаете, Александр Михайлович, — доктор напирал на обстоятельства, по его убеждению полностью доказывавшие его невиновность, — мой рацион исключает мучное, тем более сдобное печенье, в котором содержится огромное количество полисахаридов. Отсюда вывод: причины завладевать продуктом, в котором я не испытываю потребности, отсутствовали. Набирая на компьютере объяснение Всеволода Владимировича, Кораблёв вслух разделял его возмущение, понимая, что опротестовать постановление судьи о наложении штрафа прокурор сможет лишь при наличии задокументированных признаний аферистов. Но такая кручёная публика на голом месте не колется. Выбор мелкими мошенниками жертв был Саше понятен: чудаковатый очкарик, хорошо одетая девушка с интеллигентным лицом, такие должны были принять правила игры и по тихому в подсобке откупиться от позора. Наверняка и другие пострадавшие от крохоборов относились к похожим социальным группам. Если схема срабатывала, жулики получали примерно по полсотни рублей на рыло. Мелочь, а приятно, на пивко, на сигареты. В том случае, когда лжеворишка начинал артачиться, аферисты вводили план «Б» и набирали по телефону «02». При этом они ничем не рисковали, ведь лоха прихватили с товаром на кармане. И сколько, уважаемый, не стучи себя кулаком в грудь, сколько не клянись самым дорогим на свете, факты против тебя. А факты, как гласит избитая аксиома, вещь упрямая. Для шайки важно было не зарываться. Спектакль не следовало разыгрывать чаще, ну скажем, одного раза в две недели, чтобы количество не переросло в качество. По большому счету, в другой ситуации Кораблёв, перед которым по занимаемой должности стояли задачи абсолютно другого уровня, отмахнулся бы рукой от подобной мелочевки. «Это не прокуратуры головняк!» сказал бы. Но эти сучьи потрохи испортили нервы его невесте, и они обязаны люто пожалеть о своем паскудстве. — И что, сейчас дело откроют в связи с вновь открывшимися обстоятельствами? — судя по формулировке, доктор Сутерьма коротал долгие холостяцкие вечера за просмотром детективных сериалов, состряпанных людьми, на пушечный выстрел не приближавшимися к следствию. У Саши не было времени объяснять человеку мирной профессии значение процессуального понятия «возобновление производства по делу ввиду новых обстоятельств» и пределы его применения. Да и не хотелось лишать хорошего, судя по всему, человека надежды на торжество справедливости. Сутерьма прочитал и подписал своё объяснение, Кораблёв отметил ему повестку, пообещал позвонить, если будут новости, и они распрощались. Наскоро перекурив, Саша подвинул к себе телефон, настраиваясь на разговор с кем-нибудь из старожилов милиции, могущих располагать информацией на рецидивиста Шустрова. Неделю назад такой ход он сделал бы в первую очередь, но теперь, направив в суд дело Рязанцева, Кораблёв испытывал комплекс вины. «И чего мне теперь — до пенсии из скорлупы не высовываться?! Саша прибегнул к наезду на собственное самолюбие, В конце концов, не только Оля моя пострадала, доктор вот, божий человек. Наверняка другие еще нормальные люди попались на эту разводку». Мысль связаться с Птицыным Кораблёв откинул. Львович мог упрекнуть, что прокуратура промышляет ерундой, вместо того чтобы вваливать по заказному убийству. «Да он такую шушеру уголовную и не знает, наверное. У него другая клиентура была, организованная», — Саша нашёл уважительную причину не звонить подполковнику и решительно набрал номер начальника уголовного розыска. Моторный Борзов откликнулся после первого гудка. На приветствие Кораблёва он отреагировал в своем репертуаре. — Здравия желаю, товарищ прокурор! Мне с вещами на выход, да?! Готовиться к заезду в камеру «бээс»? Саша, изо всех сил сдерживая эмоции, объяснил майору, что шуточки его не смешные и попросил воздержаться от клоунничанья. После внушения начальник УР сделался преувеличенно официальным и принес извинения исполняющему обязанности межрайонного прокурора от имени службы и от себя лично. Правда, официоза ему хватило ненадолго. Выслушав суть Сашиного обращения, он вновь обернулся собой. — Александр Михайлович, я тот человек, который тебе нужен. Это ж, ёксель-моксель, крестник мой. В девяносто шестом году я его на кармане в троллейбусе повязал. Прикинь, в воскресенье, как путный, поехал с женой на рынок, а он у бабки кошелек подрезал. Бабка рюхнулась, заверещала на весь траллик. Шустрый кошелек скинул и на выход ломиться. Прямиком мне в руки. Я его за хибон хвать: «Стоять, уголовный розыск!». А он, человек нехороший, бритвой мне рукав пуховика распорол. — Такой дерзкий? — Что ты! Психопат! Ну я его скрутил, конечно, из троллейбуса выволок, мордой в асфальт. А жене говорю: «Галин, поход на рынок отменяется, объявлен режим экономии». — В суде нормально дело прошло? — Кораблёв профессионально представил проблемы по доказыванию вины Шустрова, успевшего избавиться от похищенного кошелька. — Без задеву. Он в полной признанке был. — Чего так? — Попробовал бы, человек нехороший, по-другому. Меня жена до сих пор за пуховик пилит. Помнишь, у меня был пуховик, зеленого такого колера, ядовитого, Made in China! На лебяжьем пере! На ваучер я его обменял. Саше конкретно повезло, что он обратился к человеку, лично заинтересованному в восстановлении справедливости. Борзов знал, что Шустров в прошлом году откинулся по УДО и жил по месту регистрации, у матери на «Текстильщике». — А вот дальше он за делами из моего поля зрения выпал. Значит, Костик грузчиком работает в «Грошике»? Не зна-ал… Разводками занимается? Раньше из чужих карманов вынимал, теперь — подкладывает? Вполне возможно. Ну и чего у него будет? Какой состав? Этот момент в конструкции Кораблёва был наиболее уязвимым. В обоих случаях, и с Олей и с психиатром Сутерьмой, жулики пытались стрясти с них деньги на сумму, не превышающую минимального размера оплаты труда. То есть усмотреть в их действиях ничего, кроме административно наказуемого мелкого хищения путем мошенничества, не представлялось возможным. Это в лучшем случае. В последние годы правоприменительная практика складывалась так, что ответственности за покушение на административное правонарушение не может быть в принципе из-за отсутствия в КоАП соответствующей нормы. Разочаровывать потенциального союзника Саша не стал. Наоборот, объяснил ему, что возможно рассматривать действия жульманов как продолжаемое преступление, совершаемое разновременно, с единой целью и общим умыслом. После таких замудрёных, ранее не слышанных терминов, начальник уголовного розыска вновь перешел на «вы». — Какая помощь требуется, Александр Михайлович? Вы только скажите. — Может, он расколется как в прошлый раз? — предположил Кораблёв. — Не-а, — Борзов не обольщался напрасно, — тогда его кололи по горячему. В следующую секунду он предложил испытанный полицейский вариант решения задачи. — Шустрик по УДО освободился? По УДО. То есть он обязан себя вести в быту примерно, ходить по струнке. Сколько он должен раз по «мелкому» угореть, чтобы ему условно-досрочное отменили? — Два раза, — Саша понял ход мысли майора. — Считайте, товарищ прокурор, что один протокол на этого беса уже составлен. Продиктуйте его адрес, чтобы мне не искать. Записываю. Челюскинцев, три-семь… Знакомое место, рядом с «Кремлем». Разрешите исполнять? Об исполнении доложу лично. Кораблёв поместил трубку на рычаг, аккуратно расправил перекрутившийся шнур в пластиковой оплетке. Неожиданный поворот в ходе проверки поднял Саше настроение. Получается, зря он переживал, что ему суждено воевать на этом участке фронта в одиночку. Какой простой и вместе с тем эффективный ход придумал Сан Саныч! Теперь разговор с Шустровым получится предметным. Кораблёв глянул на часы и ахнул: «Ого, уже половина пятого!». То-то за окном черным-темно. За хлопотами время как отлетевшая головка спичечная чиркнуло. А ведь надо сегодня еще раз перед шефом поставить вопрос о передаче дела по двойному убийству в прокуратуру области. Войдя в канцелярию, Саша подлетел к двери в кабинет прокурора и схватился за ручку. Сортировавшая на столе статкарточки по жалобам Эльвира успела среагировать. — Ой, а его нет на месте! — Как нет? А где? — Не знаю, с обеда его Валера привез, он взял свою машину и уехал. Куда уехал — не сказал. А его руководство ищет. Из приёмной Насущнова два раза Наташа звонила, спрашивала. Я сказала, что он из суда еще не вернулся. Может, на мобильный ему позвонить? — скорострельность речи девушки превосходила все современные аналоги стрелкового вооружения. — Позвони, а то крайней останешься.