Кораблёв матюгнулся, ему был знаком подобный тип людей, делающих все наперекор другим и получающих от этого удовольствие. «Ничего земля круглая, пересечемся. Не век ты будешь на антиквариате, на мёртвой линии сидеть! — зарубку впрок Саша сделал, но проблемы это не решало. — Позвоню дежурному, пусть уводят арестованного. Блин горелый, кабинет все равно не бросишь открытым. Ну Сан Саныч, ну экстремал!» В этот момент со стороны аварийного выхода донеслись громкий топот и тяжкое дыханье. Начальник ОУРа, перепрыгивая через две ступеньки, преодолевал последний лестничный марш. — Извиняя-аюсь, Александр… Миха…лыч, — с трудом переводя дух, сбивчиво объяснял Борзов, весь потный, с малиновым лицом, — учите… учительница по русскому не отпускала… Не вдаваясь в подробности, по какой причине какая-то учительница осмелилась преградить майору милиции дорогу на службу по охране правопорядка, Кораблёв подхватил свой скарб и быстрым шагом двинул по коридору. Удаляясь, он слышал зычные окрики начальника розыска: — Савченко?! Че делаешь?! Ничё?! Спусти жулика в спецприемник. Да не сейча-ас, а сейчас, ёксель-моксель! К двери кабинета Птицына, в котором в течение последнего года проводились соответствующие мероприятия, канцелярской кнопкой была приколота бумажка, оповещавшая, что на этот раз совещание будет проводиться в кабинете начальника КМ. Саша поспешил на второй этаж. Приемная между кабинетами начальника УВД и его первого заместителя оказалась забитой служивым народом: «эмрэошники», «рубоповцы», оперативники розыска, участковые инспекторы, всего человек под пятнадцать. В глубине гудящего столпотворения почесывал неряшливую бородку, покряхтывал Боря Винниченко. — Добрый день! — Саша громко поздоровался сразу со всеми, а руки пожал только стоявшим поблизости двоим-троим. — На…н-начальство н-не о…опаздывает, на…начальство за-задерживается. Д-да, А-а-александр Ми…Михалыч? Т-только вас д-дожи…д-да-аемся, — с ехидством сообщил Сутулов. — Т-там с-следователь с о-о-областной п-прокуратуры п-приехал, — он ткнул ежедневником в сторону двери. «Следователь областной прокуратуры? Откуда он взялся? Неужели шеф решил вопрос? Но когда он успел позвонить? Вчера после обеда он на работе так и не появился. Сегодня с утра? И сразу следователь примчался? Прямиком в милицию на совещание? Фантастика!» — в голове Кораблёва бродячим роем загудели вопросы. Интрига, впрочем, продолжалась недолго. Через тамбур Саша вошел в просторный кабинет. За приставным столом сидели двое, лицом к входу — Птицын, при виде Кораблёва он поднялся. Саша отметил некоторую растерянность в лице подполковника. Спиною к дверям располагался мужчина в темно-синем прокурорском мундире, худой, с вытянутым затылком. Устроив острый локоть на спинке стула, он поворачивался медленно, всем корпусом. Это был старший прокурор отдела по надзору за следствием, дознанием и ОРД Хоробрых. Неожиданное появление его не сулило ничего хорошего, зональник из всей палитры красок различал единственный цвет — густо-чёрный, сажевый, имел устоявшуюся репутацию мизантропа. Кораблёв поздоровался с вышедшим ему навстречу и.о. начальника криминальной. Отгоняя мысль, что протянутая им надзорнику рука может по-дурацки повиснуть в воздухе, произнес преувеличенно бодро: — Здравия желаю, Андрей Леонидович! Какими судьбами на нашей многострадальной земле? Хоробрых пришлось ответить на рукопожатие, ладонь его оказалась костлявой, холодной и неприятно влажной. — В прокуратуру области поступил сигнал, что расследование по уголовному делу производится ненадлежащим образом, — бесцветным голосом ответил зональный прокурор. — После совещания я проверю в милиции ОПД, потом в прокуратуре изучу уголовное дело. Завтра утром мне докладывать о результатах проверки руководству. Обращения по имени, по отчеству Саша, разумеется, не удостоился. «Как они все любят это магическое слово — руководство, — зло подумал он, прикидывая, где бы ему лучше присесть. — Впечатление такое, будто этот сушеный богомол во вражеское логово прибыл». — Р-разрешите, то…т-товарищ п…п-подполковник? — из тамбура заглянул Сутулов, преувеличенно предупредительный. — Проходите. Кабинет стал быстро заполняться сосредоточенными людьми в дешёвой гражданской одежде и в неказистой форме мышиного цвета. Часть третья 1 12 января 2000 года. Среда. 11.00 час. — 12.15 час. Стрелу забили ровно на двенадцать возле автосервиса. Место для разговора с учетом ситуации подходило идеально. Спорный вопрос наличествовал, но остро не стоял, поэтому мясни[145] не ожидалось. Эстакада, с одной стороны — самая окраина города; движение — только мимо по окружной, и то неинтенсивное, в основном транзит. Всё на виду, как на блюде, и лишних глаз с ушами нет. А с другой стороны, городская черта, не надо по заснеженным проселкам черти куда в лес переться. Инициатором встречи выступил Серега Рубайло, он порывался увидеться накануне, но Смоленцев отговорился занятостью по работе. По телефону Рубайло конкретно обозначил тему — доля в автосервисе, принадлежавшая покойному Зябликову, должна быть переписана на Светку, его вдову, причем оформлять бумаги нужно прямо сейчас, пока не остыло. Дима Смоленцев в силу своего характера отреагировал сдержанно. Рубайло, атаковавший его цветистыми фразами о братанской идее и справедливости, не уловил ледяных ноток в голосе кента, после того как была озвучена мысль о переделе. Серега был на кураже, третьи сутки после того, как подорвал из спецприёмника, не просыхал. С глумливым смешком, вроде в шутку, предостерег он Смоленцева от искуса слить его ментам. Димка не повелся на провокацию, в грудь себя копытом стучать не стал, рассудив, что возвращение Рубайло на несколько дней в камеру сути дела не изменит, только породит новые разборки. По понятиям выйдет, что Смоленцев, получивший отсрочку с помощью мусарни, со всех сторон неправ. Используя такой косяк, Серега сможет поднять ставки и в качестве компенсации затребовать кусок уже из Димкиной доли. Зато с Рипке Смоленцев сразу поделился плохими новостями. Тот не преминул напомнить свои слова, сказанные весной прошлого года Димке, когда тот решил ввести Зябликова в состав соучредителей. «Это сулит проблемы бизнесу», — предупреждал тогда дальновидный Раймонд. Смоленцев выслушал упрек молча, укор был справедлив от и до. Рипке поинтересовался, выяснил ли Дмитрий у вдовы Зябликова, уполномочивала ли она Рубайло вести переговоры. Смоленцев, тяжко вздохнув, пояснил, что сделал это первым делом. Света заученно ответила, что Сережа ей сказал: «Так будет лучше». Убедить в обратном женщину не удалось, после смерти мужа она пребывала в прострации. — Всё ясно, она — марионетка, а этот твой, как его, Рубайлов — кукловод, — сделал вывод Раймонд. — Рубайло, — машинально поправил Смоленцев. — Рубайло — его фамилия. — В данном случае это не принципиально. — Рипке указательным пальцем возвратил сползшие к кончику носа очки на место, к переносице. — Принципиально — насколько серьезны его намерения. Он вообще-то вменяем? Дмитрий покачал стриженой под ноль лобастой головой: нет, Серёгу Рубайло таким словом не назовешь. — Это плохо, — сказал Раймонд, снял очки, подышал на стекла и стал старательно протирать их носовым платком. Без привычных очков в стальной оправе бледное лицо его приобрело беззащитный вид. Смоленцев подумал, что Рубайло не воспримет всерьёз очкарика Рипке, не станет выслушивать его аргументы о том, что партнерство Зябликова носило формальный характер, что в предприятие Рома не вложил ни рубля и вообще собирался выйти из состава учредителей. Кто-то третий, авторитетный должен выступить третейским судьей в споре. У Димки мелькнула мысль, что Раймонд обратится за помощью к своему боссу Катаеву. — Сергея Альбертовича нельзя вписывать, — Рипке уже просчитал, куда приведет подобный ход. — Создастся превратное впечатление, что у него имеется меркантильный интерес в разделе имущества убитого Зябликова. Босс скоро развернет предвыборную кампанию в ЗС, афишировать связь с криминалом ему нельзя. В Смоленцеве начинало закипать раздражение к головастику Раймонду. «Превратное впечатление… Меркантильный интерес… Трендеть — не мешки ворочать», — Димка ощутил приступ отчаянного одиночества. Опереться оказалось не на кого. Над автосервисом, в который он после освобождения вбухал четыре года жизни, нависла гроза. К гадалке не ходи, дело не ограничится номинальной передачей Свете Зябликовой двадцати процентов уставного капитала, который при регистрации ООО составил символическую тысячу рублей. Рубайло замахнется на реальную пятую часть в бизнесе ото всего — от имущества, от оборота. Влезет на станцию, приведет на веревочке верного быка своего Пандуса, еще пару отморозков подтянет — и все, туши свет, сливай воду. Неминуемо начнется воровство, среди работяг пойдут разборки, это отразится на качестве обслуживания, клиенты побегут в другие сервисы. Серега — гангстер по жизни, легально работать не сможет, станет навяливать левые схемы. И бизнес рухнет, и снова окажется Димка возле разбитого корыта. Только все более-менее наладилось… А ведь у него семья, ребенок маленький… — Ты чего какой загруженный, Дмитрий? — Рипке, вернувшись на землю, заметил смену настроения у компаньона. — Босса впутывать нельзя, но есть другие люди, не местные. Я предварительно сделал пару звонков, могут подъехать ребята, подстраховать нас. Ты как считаешь, это целесообразно? Смоленцев смотрел на Раймонда, тот улыбался ободряюще. Пятьдесят процентов уставного капитала предприятия принадлежало Рипке, в его руках находился контрольный пакет. И хотя последние полтора года от дел на сервисе Раймонд отошел, работая исключительно на Катаева, дивиденды, пусть и не астрономические, он получал исправно. Да и амбиции у очкарика, несмотря на его плюгавую внешность, имелись дай бог каждому. И было от чего — в свое время он тоже много отдал этому проекту, а потому желания, чтобы все в одночасье пошло прахом, не испытывал. Отгоняя дурные предчувствия, Димка подчинился подхватившему его течению и согласился: пусть подъезжают ребята, спасибо, Раймонд. Ребята приехали с запасом по времени — за час до стрелки. Судя по «тридцать седьмому» региону на госномере их «девяносто девятой» цвета серебристо-золотистый металлик, прикатили они из соседней Ивановской области. Парней звали Денис и Олег, обоим на вид было лет по двадцать пять, оба крепкие, спортивные, по разговору и повадкам — не судимые, хотя и жуковатые[146]. Рипке, подъехавший на станцию минут за десять раньше их, вынул из багажника своей Audi 100 ружье в чехле и передал его парню, который был в черной куртке-«пилот» — Денису. Тот воспринял это как само собой полагающееся. Поинтересовался лишь: — Чем заряжено? — «Двойкой», — буднично пояснил Рипке, — на гуся! — Э-э-э! — запоздало спохватился Смоленцев. — Вы чего, воевать тут собрались? — Для подстраховки пусть будет, — Раймонд выглядел более деловитым, чем всегда. — Разговаривать с оппонентами будем мы с тобой, Дмитрий, а ребята посидят в машине. На территорию, я полагаю, гостей запускать не стоит. — Почему? — логика Рипке Смоленцеву казалась непонятной. — Там рабочие, клиенты. Прилюдное выяснение отношений может негативно отразиться на деловой репутации предприятия, — умный ответ у Раймонда был заготовлен на любой вопрос. Денис с Олегом выехали за ворота и припарковались на пустой гостевой стоянке метрах в двадцати от автосервиса. Диспозиция вышла достаточно ненавязчивой, за высокими пухлыми сугробами. Инструкции парни получили краткие, но доходчивые — сидеть ровно, без команды не возникать, стрелять в самом крайнем случае и только в воздух. Рубайло с Пандусом, чтившие понятия как Отче наш, прибыли на место за минуту до назначенного срока на замызганной незнакомой «девятке». — Их трое, — пальцем оттянув вниз горизонтальную ламель оконного жалюзи, тихо сказал Раймонд. — Водила, по ходу дела, левый, — отозвался Смоленцев. — Просто — гужбан[147], не блатной. За рулем подъехавшей «ВАЗ-2109» находился белобрысый бомбила Толик, последние двое суток практически не расстававшийся с новыми крутыми знакомцами, залучив их в постоянные клиенты. — Вперед, — Смоленцев решительно двинулся к выходу. Когда они с Рипке вышли через калитку, Рубайло и Пандус курили перед капотом своей машины. При виде представителей принимавшей стороны побросали только что подкуренные сигареты и неспешно двинулись навстречу. Стрелки высокоточных кварцевых Seiko на запястье Смоленцева слиплись на «двенадцати». — Здорово, братское сердце, — Рубайло приобнял Димку. Затем ритуальный жест повторил Пандус. Рипке приехавшие не замечали в упор, словно он был в шапке-невидимке. — Ну чего, Димон, вроде я чужого не прошу, — начал Серега, активно включив в разговор правую руку. — Света — жена законная, не парчушка[148] какая-нибудь, Ромкина доля ей по-любасу отходит. Хрюкни там бухгалтеру своему, чтобы бумаги на Свету переписал поскорей. Смоленцев заставил себя поднять глаза на красноречиво жестикулировавшего Рубайло. Тот словно не чувствовал двадцатиградусного мороза, стоял в распахнутой куртке, под которой имелся только тонкий серый джемперок под горло. Густые, цвета воронова крыла волосы у Сереги были тщательно уложены и смазаны закрепляющим гелем. В выпуклых, как у рака, чёрных глазах плескалась радостное бешенство. «Обкуренный он, что ли?» — заподозрил Димка, понимая, что отмалчиваться нельзя, что молчанием он признает Серегину правоту. — К чему гонки, брат? — хрипловато спросил Смоленцев. — Еще сорока дней не прошло, как Ромки нету… — Так и хули блевотину жевать[149]? — радостно парировал поступивший довод Рубайло.