— Не зна-аешь?! — не дождавшись ответа, издевательски протянул подполковник и выдернул из внутреннего кармана пиджака сложенную вдвое, помятую бумажку. — А кто с ним в одном отряде на «пятёрке» чалился? Вот тебе справка из спецчасти. Читай, ишак каракалпакский! Умеешь, читать?! Красавин сконцентрировал взгляд на выставленной перед ним бумаге, исполненной машинописным текстом, и через минуту сказал: — Ни про какого Клыка тут не написано. Написано про Калачёва Владимира Дементьевича. Это были первые слова, произнесённые им после задержания. Ковальчук отдал должное парню — на улице на него напали незнакомые мужики, отбуцкали, запихали в тачку, увезли в какую-то стрёмную хату, пристегнули к гире двадцать четыре «кэгэ», а он спокоен, как удав. «Намучаемся с ним», — понял Юра. Сапега с возгласом: «Умничаешь, гнида!» прямым въехал пленному в грудину. Распальцованный опер понтовито, по-каратистски полуприсел и добавил в правый бок, целя по печени. После того, как в опорнике убойщик скинул куртку, на шее у него обнаружилась толстая гранёная цепь жёлтого металла, которая в сочетании с перстнем образовывала гарнитур не из дешёвых. — Какое погоняло у Калачёва?! А-а?! — ужасно орал подполковник. — Клы-ык?! Валера Петрушин, используя благоприятный момент, уединился в совмещенном санузле, где основательно приложился к плоской бутылке «Беленькой». На выезде ему проблематично было соблюдать установленный график посещения аптеки, пришлось захватить с собой переносную аптечку. Крепко завинтив пробку, опер убрал фляжку в потайной карман пальто, застегнул его на пуговку. Намыливая руки обнаружившимся на раковине грязно-голубым обмылком, Валера с умиротворением прислушивался к вольготно разливавшемуся по груди теплу. Глотнул он славно, гарантировав себе хорошее самочувствие на час, не меньше. К возвращению Петрушина в комнату страсти там накалились неслабо. Схлопотавший ещё пару плюх Красавин, зажавшись, страдальчески морщился. Опер с управы демонстративно вращал кистями, разминаясь для более серьезного контакта с живой макиварой[181]. На двести процентов вошедший в образ Сапега, уперев руки в боки, зловеще внушал Красавину: — Аллес генух, Знайка! Приплыли! Твои пальчики нашлись в хазухе[182], где вы с Иголкиным дохли, и на стволе! На стволе! На пожизненку захотел?! Так я тебе туда легко литер выпишу! В один конец, нах! Коваль, раскрасневшийся глянцевитым лицом больше обычного, напряженно переводил глаза с одного на другого, с другого на третьего. Рьяный настрой коллег ему не нравился вовсе. «Отмудохают парня, и по домам пиво сосать, телик смотреть. А на базу везти его нам, прокуратуре предъявлять — тоже нам. Как прокурору объясняться за телесники? На себя чужое брать — на хрен надо такое удовольствие… И этих мясников не впрудишь», — мысли в Юриной голове вертелись суетно. Петрушин тяжело навалился плечом на дверной проём, привычно сунул в рот сигаретку, закурил, закутался в сиреневом клубке дыма. — Серёга, может ты думаешь — мы блефуем? — миролюбиво поинтересовался Валера. — Не-ет, всё по-взрослому. Вот товарищ подполковник тебе за хату накинул, которая по улице Сергея Лазо, три — семнадцать. В славном городе Остроге. Ничего адресок тебе этот не говорит? Ну четырёхэтажная сталинка, на первом этаже — риэлтерская контора, напротив — школа. Гостили вы с Гошаном — второй подъезд, второй этаж, первая дверь налево. Дверь железная. Сказать, кто вас туда заселил? И это знаем. Мы на этот раз много чего знаем, Сергуня. Не тупи, рассказывай, нынче козыри — бубни. Оформим явку с повинной. Смягчающие обстоятельства заработаешь реально… В то время когда убаюкивающий Валерин голос перечислял детали, глаза Красавина за стеклами очков затуманились, но всего на несколько мгновений. Упрямо поджав тонкие губы, он перебил оперативника: — Не понимаю, за чё базар. — Ах, ты не понимаешь, с-сука! — ждавший повода Сапега, коротко замахнувшись, саданул парня с левой. Того угораздило дёрнуться, попытаться уклониться и мосластый кулак подполковника вместо плеча впечатался ему в рот, разбивая упрямо ёжившиеся несколько секунд назад губы. Брызнула кровь: пленному — на засаленный ворот китайского пуховика, подполковнику — на красавный, асфальтно-серый, в мелкий рубчик пиджак. Сапега отшатнулся, хватаясь за полу, разглядывая проступившую на ней россыпь неровных пятнышек. — Василий Иваныч, холодной водой давайте, — нашёлся Ковальчук. За локоть он увлёк клокотавшего от ярости подполковника в ванную. Петрушин по диагонали пересёк комнату, заслонил пускающего кровавые пузыри Красавина от принявшего боевую позицию каратэки. — Завязывай, Фома, — сказал Валера угрюмо и, видя, что областник намерен обойти его сбоку, добавил твёрже: — По своим делам жуликов уродуйте. В санузле Сапега, матюкаясь, над раковиной сырым платком оттирал пиджак. Дорогая ткань намокла и потемнела, было непонятно, удалось её отчистить или нет. — Может, не стоит так жёстко, Василий Иваныч? — не теряя времени, подкатывал хитрован Ковальчук. — А ты прикажешь урку в жопу целовать?! — шипел в ответ подполковник. Четыре месяца назад он прожёг кафтан. Залёт случился на личной почве, из-за юбки, но скандальный, с мордобоем и стрельбой в потолок в общественном месте. С прокуратурой удалось договориться, государево око сделало вид, что ни ухом ни рылом, засим до уголовщины дело не дошло. Сапегу просто подвинули с поста начальника криминальной милиции Советского РОВД. Должность замнача убойного отдела УУРа была несоизмеримо ниже прежней, даром что подполковничья — по сути тот же старший опер. Сапега чувствовал себя оплёванным с причёски до каблуков, ему казалось, что все глумливо тычут в него пальцами. Ему срочно требовался подвиг, чтобы реабилитироваться хотя бы частично. Упускать удачно подвернувшийся шанс он не собирался. — Ничего, нажмём посильнее, лопнет, как чирей… — Сапега вертел в руках платок, думал, что с ним, мокрым, делать. — Сейчас Фомич с ним покумитирует. — А мы потом крайними будем? — в реплике Ковальчука прозвучал вызов. Подполковник уловил интонацию, сузил глаза, упёрся ледяным взглядом в переносицу собеседника. — Ты оборзел, лейтенант? С кем говоришь?! Юра, сжав челюсти и кулаки опущенных по швам рук, стоял навытяжку. Характер у донецкого шахтёра был дай бог каждому. — Не надо его больше плющить, товарищ подполковник, — упрямо выговорил Ковальчук. Находясь на «больничном», Юра утвердился в замысле в ближайшее время свалить из милиции. Ловить здесь более нечего. Язву желудка и проблемы в семье он уже заработал. Выслуги вместе с армией у него было всего восемь с половиной рокив. До минимальной пенсии — как до Пекина раком. За это время или от язвы загнёшься, или сопьёшься! А с такими костоломами ещё и сядешь! В тридцать лет можно новую жизнь на гражданке начать. Вон Ванька Пшеничный обещает к себе в службу безопасности пристроить. Кинуть не должен, земляк всё-таки. У Сапеги, натолкнувшегося на пути реализации своих амбициозных планов на неожиданное препятствие, зазвонил разудалой «Калинкой-малинкой» мобильник. Отвернувшись от Ковальчука, он вступил в переговоры. — В адресе нету? Чего соседи? Месяц как не видели… Мать, отец? Ах, он сирота-а… Связи? Саня, ты же по «Кругу» пробивал! Там был какой-то Кусачий… Сиди-ит… Что за день такой! Да нет, мы своего упаковали… Хрен ли вам там торчать, снимайтесь! Никаких! Я вместо тебя буду работать?! Ориентируй «гайцов» по его машине. Отбой связи. Отключившись, подполковник озабоченно сообщил Ковальчуку: — Иголкина нет. Юра и сам это понял по разговору. По месту жительства второго подозреваемого параллельно выехала группа в составе Сутулова, областного убойщика и начальника ОУРа Первомайского РОВД. Расчёт схватить на раз обоих злодеев не сработал. — Может, и в самом деле надо было сначала установки провести, — запустил пальцы в шевелюру Сапега. Накануне, когда вырабатывали тактику действий, он категорически воспротивился проведению разведмероприятий, с пеной у рта доказывал, что самый короткий путь между двумя точками — прямая. — Поехали к Красавину на обыск, что ли? — подполковника, словно подменили с неистового на смирного. — Может, патрон какой найдём завалящий. У каждой группы имелось санкционированное Кораблёвым постановление следователя о производстве обыска по месту жительства соответствующего фигуранта. — Ладно, Юрец, не журись, — вздохнул Сапега примирительно. — Кто обещал, что будет легко? Иди скажи мужикам, чтоб собирались. Я пока отолью. Давя вздох сожаления, Сапега отправил скомканный платок в стоявшее возле унитаза мусорное ведро. Не таскать же его, в самом деле, по карманам сырым в мороз. 23 22 января 2000 года. Суббота. 08.00 час. — 15.30 час. Субботу Миха посвятил домашним делам. В самом деле, сколько можно было игнорировать быт? Натуральное хозяйство его натурально пришло в упадок. С вечера, ностальгируя по годам службы в Советской армии, он составил развёрнутый план парко-хозяйственного дня из семи пунктов, исполнителем каждого из которых значился старший сержант запаса Маштаков М. Н., и даже подсунул бумагу на утверждение супруге. — Вот тут, в правом верхнем углу, где командир «вэчэ», черкните, — голос его звучал заискивающе. Занятая проверкой тетрадей по русскому языку Татьяна не приняла шутки юмора, отпихнула листок. Миха сделал вид, что не обиделся, расписался за командира, как «врио» и портновской булавкой пришпилил план ПХД в прихожей у зеркала. Двенадцатилетняя Даша, следившая за развившим небывалую активность отцом, изучила документ и скептически хмыкнула над третьим пунктом: — Починка сливного бачка! Тут сантехник нужен, а не юрист! Повадками старшая дочь всё больше копировала маму. Маштаков жалел, что его героизма не могла оценить Маришка. На выходные прямиком из садика её забрали к себе бабушка с дедом. Своё отсутствие дома на прошлой неделе в ночь с четверга на пятницу с последующим появлением лишь в ноль часов субботы Миха стандартно объяснил засадой. Несмотря на то, что он вернулся даже без компрометирующего запаха (за сутки последствия эксцесса успели выветриться), веры ему не было. Татьяна продолжала общаться с мужем односоставными предложениями и только в самых необходимых случаях. В течение последующей недели Маштаков возвращался со службы не позже двадцати ноль-ноль, то есть до наступления комендантского часа. Удивительно, но их с Титом не отвлекали от линии, закреплённой за группой по тяжким. Поступательность в работе дала результаты, они подняли маргинальный квартирный грабёж на Эстакаде, в соседнем с Михой доме, доведя дело до ареста, и зацепили, правда, пока краем, перспективную группу уличных гопников с Текстильщика. В четверг на общей сходке начальник УВД огласил приказ о поощрении старших оперуполномоченных Маштакова и Титова за высокий профессионализм, проявленный в ходе ОРМ при изъятии автоматического нарезного оружия. Сомов проповедовал принцип — поощрение, равно, как и наказание, должно быть неминуемым и скорым. В тот же день после обеда бухгалтерия отслюнявила напарникам по двести пятьдесят карбованцев на нос. Как говорится, мелочь, а приятно. От титовского намёка обмыть премию Миха шарахнулся, как ошпаренный. Домой прибыл с вкусняшками и с пурпурной голландской розой на длинном стебле. Впервые за три последних месяца Татьяна удостоила его скупой улыбкой. Но и только. Спать Маштаков продолжал в кресле — узком, скрипучем и жёстком, намявшем все бока. Долгий срок воздержания давал о себе знать. Словно в далёкой юности по ночам к Михе стали наведываться зыбкие эротические сны, один из которых даже закончился поллюцией. Просыпаясь среди ночи, Маштаков долго ворочался на своём прокрустовом ложе, жалея, что так опрометчиво отказался от возможности секса с Ниной. Строил озабоченные планы, как после работы явится в «Магнат», дождётся закрытия и предложит барменше себя в провожатые со всеми вытекающими последствиями. Но в хлопотах пролетал очередной день, наступал вечер и Маштаков брёл домой. Решимости спросить у жены, сколько продлится возложенная на него епитимья, не хватало. Устроить субботник Миха задумал не для вымаливания прощения, а просто чтобы занять тлевшие от дум мозги. Хотя с другой стороны, подзаработать очков также было нелишним. Проводив в половине восьмого Татьяну с Дашкой в школу, он в темпе вальса побрился, позавтракал, курнул и навалился на дела. Для разминки вынес на улицу паласы из обеих комнат, расстелил их лицом вниз, присыпал свежим снежком, передвигаясь гусиным шагом, вычистил щёткой, а потом отдубасил пластмассовой выбивалкой. В ущелье между домами, к неудовольствию тех из жителей, что вознамерились поспать в выходной, заметалось гулкое пушечное эхо. В качестве вещественного доказательства выполнения пункта номер «один» плана, на снегу напротив подъезда остались два грязно-коричневых вдавленных прямоугольника. Потом Миха совершил марш-бросок взад и вперёд в отцовский гараж, где поднял из погреба соленья и картошку. Для транспортировки продуктов питания использовал Маришкины санки, которые, как выяснилось на обратном пути, нуждались в починке. По возвращении Маштаков поставил плюсики в графе «отметка о выполнении» напротив соответствующих пунктов плана, вознаградил себя кружкой горячего чая с лимоном и решительно, с разводным ключом наперевес подступился к протекавшему сливному бачку унитаза. В последние месяцы вода в нём текла непрерывно. Днём и вечером свыкшиеся с поломкой домочадцы не обращали на журчанье внимания, но в ночной тиши неумолкавший звонкий ручеек доводил лично Миху до белого каления, особенно когда одолевала бессонница. От проточной ледяной воды на фаянсовых боках бачка проступал конденсат, опадавший капелью на пол. В туалете не выводилась сырость, противно пахло прелью. Маштаков снял крышку и обнаружил, что пластмассовый поплавок косо лежит на дне бачка. Пошевелил его в разные стороны, выпрямил, вода не прекратила своего бодренького журчанья. Чувствуя себя сапёром, разминирующим фугас, затаив дыхание, стал изучать запорный клапан — поржавевший и заизвестковавшийся. Возможно, проблема крылась в нём. Пошатал клапан, постукал по нему «разводягой», сшелушивая грязь. Вдруг из соединения резко, под давлением ударила тугая струя воды. Сантехник-любитель от неожиданности отпрянул, испуганно матерясь, попытался заткнуть отверстие пальцем. Напор был силён, на стены, Михе в лицо в грудь со свистом полетели ржавые брызги. Как нельзя вовремя в прихожей зазвенел телефон. Безуспешно поборовшись с фонтаном ещё с минуту, Маштаков сообразил, что авария серьёзная — насквозь прогнивший клапан держался на ржавчине, которую он неосмотрительно содрал. Срочно надо было перекрывать воду. Телефон-зараза заливался заполошной трелью, бередя и без того поднявшиеся нервы. С вентилем, перекрывавшим приход воды в бачок, тоже просто не получилось, сработавшийся маховичок проворачивался. С трудом удалось закрутить шток пассатижами. Гейзер сначала ослабел, а потом иссяк. Помолчавший всего секунд десять телефон снова принялся надрываться. Утерев лицо сдёрнутым с крючка полотенцем, Миха бросился в прихожую, схватил трубку.