За учреждением ИК-3 закрепилась зловещая репутация «прессов». Предвидя возможность оказаться там, Красавин написал заявление на имя прокурора, в котором просил все признания, которые он сделает на «тройке», считать недействительными. Юридической силы данная бумага, конечно, не имела, любую явку с повинной можно грамотно закрепить другими доказательствами. При условии, что это не самооговор. Но Кораблёв не пошёл на поводу у убойщиков, сказав, что не усматривает законных оснований для перевода обвиняемого из следственного изолятора в третью тюрьму. Сапега тогда, помнится, завозмущался, что им мешают работать, вздумал учить жизни, стал упрекать Сашу в отсутствии опыта. Кораблёв дал ему окорот в корректной, но категоричной форме. Расстались они недовольные друг другом. Судя по поведению Сапеги на совещании, причину пробуксовки следствия он видел исключительно в чистоплюйстве прокуратуры. — Слабое место у Красавина — подельник. Не зря он за него боится, — вернул обсуждение на конструктивные рельсы Птицын. — Когда мы, наконец, сможем по полной программе отработать Иголкина? С Иголкиным Игорем Исаевичем не заладилось с самого начала. По месту регистрации он не проживал, нигде не работал, кружил бессистемно по Андреевску, тихарился у подруг, которых имел в ассортименте. Ни в какой группировке не состоял, был волком-одиночкой. Первый раз его выцепили, когда Красавин сидел уже с предъявленным обвинением. Сработала ориентировка на тюнингованную «девяносто девятую», на которой Иголкин катался по доверенности. Гаишники тормознули его ночью на объездной, сразу сообщили инициатору мероприятия — подполковнику Сапеге. Тот поднял по тревоге своих оперов, выхватил шашку и, не считаясь с личным временем, ринулся свершать героический подвиг. По дороге Сапега из-за гололёда попал в ДТП, пустячное, но потребовавшее час на документирование. За это время гаишники углубились в свои проблемы, ослабили контроль за Иголкиным, который отошел за пост ДПС отлить и сделал ноги, бросив на стоянке тачку с ключами в замке зажигания. Примчавшийся пятью минутами позже на одноглазой после аварии служебной «семёрке» Сапега опрокинул на растяп ушат ненормативной лексики, обвинил в предательстве и пообещал уволить без погон и пенсии. Гаишников, кажется, наказали по его рапорту на имя генерала, но канувший в стог сена Иголкин от этого не материализовался. Следователь провёл осмотр ВАЗ-21099, изъял чехлы с колёсами для проведения экспертиз и вынес постановление о признании автомобиля вещественным доказательством. Местом хранения вещдока Винниченко определил штрафстоянку областного ГИБДД, куда «девяносто девятую» доставили на эвакуаторе. Вторично Иголкин попался на двадцать третье февраля. Не служивший в армии в связи с отбыванием наказания в местах лишения свободы он, тем не менее, отмечал День защитника Отечества, как путный. Из ресторана «Нерль» был доставлен в дежурную часть Советского РОВД за отказ оплачивать счёт, показавшийся ему грабительским. На своей бывшей земле Сапега собрал на Иголкина качественный материал по «мелочи», тянувший на полные пятнадцать суток. Однако в суде выяснилось, что Иголкин — инвалид второй группы по эндокринному заболеванию. Административному аресту он, таким образом, не подлежал. С эмоциональными возгласами Сапеги о том, что здоровый лоб Иголкин инвалидность купил, судья по-человечески соглашалась, но как должностное лицо наложила на дебошира штраф в размере трёхсот рублей. Сапега рук не опустил, из суда доставил Иголкина в управление, где работал с ним до утра следующих суток. Инвалид вёл себя как подобает тяжело больному человеку, — непрестанно жаловался на здоровье, просил вызвать «скорую», а, получив очередной отказ, плакал и обещал склеить ласты непосредственно в кабинете гражданина начальника. На приём он работал исправно, сокрушался, что все аргументы и факты против него, скулил, что он не при делах, спрашивал, что нужно сказать, чтобы снова не загреметь на нары. Настырный Сапега прямым текстом растолковывал, какие показания ожидаются от Иголкина. Тот послушно тряс башкой и в итоге испросил разрешения помозговать до завтра. Отдавший пятнадцать лет оперативной работе Сапега доподлинно знал, что такие отсрочки заканчиваются пшиком, но дальше мурыжить Иголкина поостерёгся. К тому же подполковник и его люди не были роботами, они устали. Насулив инвалиду самых страшных кар в случае надувательства с его стороны, Сапега вручил ему под роспись повестку о явке в убойный отдел УУРа через день, и отпустил думать. С тех пор об Иголкине не было ни слуху, ни духу. — Я его в бабский праздник вычислю, — угрюмо пообещал Сапега, черкая в раскрытом перфорированном блокноте. — Мало не покажется гаду. — Александр Михайлович, может, когда Иголкина найдём, его следователь оформит по «сто двадцать второй»? — поинтересовался Птицын. Кораблёв уже думал над этим вопросом. С учётом обнаруженных в квартире на Лазо пальцевых отпечатков Иголкина, за его задержание в качестве подозреваемого впоследствии можно будет отписаться перед областной. Раздавать авансы исполняющий обязанности прокурора счёл несолидным, сказав образно, но понятно: «Когда будет шкура, тогда и будем её делить». Проговорили наработки по найденному автомату. Судебная баллистика показала, что пули, извлечённые из трупов, выстреляны именно из него. Аналогичный вывод эксперт сделал по гильзам, обнаруженным при осмотре автомобиля с телами убитых. Командированный в Москву Ковальчук увёз пули и гильзы для проверки по центральной пулегильзотеке. Скорого ответа там не пообещали, что неудивительно — вещдоки в ЭКЦ МВД свозились со всей страны. Впервые за совещание взял слово Яковлев. Реплика получилась достойной представителя тайного ведомства — лаконичной и многозначительной, в то же время она не возлагала на оперативника обязательств. — В течение недели мы, вероятно, узнаем, откуда похищен АКС. С учётом таинственной интонации, с которой была произнесена фраза, никто не решился уточнять у комитетчика детали. Знали — не скажет. Сапега отвернулся к Сутулову и скроил пренебрежительную гримасу: «Блефует чекист». Следующие четверть часа мозговали, чего бы ещё такого придумать в отношении Клыча, наиболее вероятного заказчика убийства. Вроде, все возможные ходы сделаны. Телефоны Калачёва стояли на прослушке, в его ближайшем окружении корпел рубоповский источник, освещавший каждый шаг авторитета. Для поддержания Клыча в тонусе оперативники подбили следователя провести обыск в его квартире. Предметов, изобличающих в убийстве, разумеется, не нашли, зато пополнили свою коллекцию фотографий бандюков. Интерес представляли нижегородские связи Калачёва, в первую очередь законник Барон, стремительно набиравший вес в криминальном мире. А ещё рубоповцы дались диву на позолоченный унитаз, установленный в туалете обыскиваемого жилища. — Вот так Вовка! — со злым восхищением поведал о результатах обыска Давыдов. — Раньше по Текстильщику на мопеде гонял, собак пугал, а теперь в золотой сральник какает! Куда мы катимся?! Присутствующие кто улыбнулся, кто хохотнул, один фээсбэшник сохранил серьёзное выражение лица, с которым и выдал следующую свою домашнюю заготовку: — По нашей информации Калачёва подставляют. Птицын быстрым взглядом мазнул Яковлева на уровне безукоризненно повязанного галстука. — Принципиальное заявление. Хотелось бы узнать — кто. Комитетчик уловил недоверчивую иронию в словах начальника КМ, но реагировать не стал, ответил с достоинством: — Озвучивать преждевременно. Информация находится в стадии проверки. — Когда можно будет, не сочтите за труд, намекните. А то, выходит, мы тут тычемся, как слепые котята, — Вадим Львович отнёсся к услышанному без пиетета, уровень иронии в его голосе поднялся до отметки «язвительно». В завершении Кораблёв, со значением поглядывая на Сапегу, посетовал на защитника Красавина, который достал их жалобами. Адвокат-сутяжник разослал во все инстанции вплоть до администрации Президента веер обращений на действия сотрудников милиции, жестоко избивших его клиента при задержании. Наверху заявления поставили на контроль и вот теперь уйму времени приходится тратить на переписку. Сапегу новость не заинтересовала, он с отсутствующим видом разглядывал висевший на стене календарь за прошедший год, нижний угол которого открепился и свернулся. — Александр Михайлович, я извиняюсь, можно данные этого нехорошего человека? — Давыдов занёс ручку на раскрытым ежедневником. Боря Винниченко, затратив не меньше двух минут на суетные поиски, пролистал взад и вперёд взъерошенное, неподшитое дело (и.о. прокурора досадливо поморщился), с трудом нашёл синий квадратик ордера и продиктовал: — Осмоловский Сергей Леонидович. Областная коллегия адвокатов, юрконсультация номер семь. Телефон… — Воспитательную работу хотите провести, Денис Владимирович? — улыбнулся Кораблёв. — Есть одна мыслишка, — уклончиво ответил рубоповец. Распределив конкретных исполнителей каждого запланированного мероприятия, следующий раз порешили собраться не позднее пятнадцатого марта. 2 5–6 марта 2000 года. Воскресенье-понедельник. Областной центр Андреевск. Честно исполнив супружеский долг, адвокат Осмоловский обессилено перекатился на спину, разметал худые длинные руки по подушкам. Лора уже не дышала загнанно, а тоненько подскуливала, амплитуда оргазма, встряхнувшего её большое тело, затихала. Это трогательное подскуливание, почти попискивание, обязательное после танца любви, каждый раз умиляло Осмоловского и он изумлялся, как раньше мог существовать без своего «мышонка Пика». Их нежным отношениям вчера сравнялось восемь месяцев. История их знакомства и сближения достойна пера Уильяма Шекспира. В декабре девяносто восьмого года Осмоловский принял защиту Лориного мужа, арестованного за серию вооружённых разбоев. Лора уверена и никто её не разубедит — восьмитомное дело сфабриковано от первого до последнего листка. Просто успешный бизнес мужа не давал покоя конкурентам, которые заказали его «шестому отделу», бессовестно объявившему Севу лидером жереховской группировки. Официально Лора продолжала находиться в браке, оставаясь по паспорту Жереховой. В своих неозвученных пока планах на ближайшее будущее она мечтала сменить фамилию на Осмоловскую, которую так и хочется предварить дворянским титулом: баронесса, графиня, княгиня… Как любое дело в России, следствие затянулось на полгода. Почти каждодневно общаясь с адвокатом мужа, Лора увлеклась им, несмотря на то, что это был не её фасон. Если Всеволод — брутальный самец с первобытными повадками, гонщик, картёжник и ходок, то Серёжа Осмоловский — рафинированный книжник, выращенный в оранжерее профессорской семьи, нервный астеник в очках с пугающим отрицательным числом диоптрий. Начало романа Осмоловский, не служивший в армии по зрению, романтично сравнивал с высоким разрывом шрапнели. Тайное перестало таковым быть через неделю после их первой близости. Андреевск, несмотря на свои триста шестьдесят тысяч населения, слыл большой деревней. Слухи перелетели через заколюченный забор, просочились сквозь толстые кирпичные стены следственного изолятора, в котором томился законный супруг. Уловив флюиды ненависти, исходящие от подзащитного, безнадёжный романтик Осмоловский безрассудно признался ему в любви к Лоре. Его спасло то, что, формулируя первую, самую трудную фразу, он нажал на кнопку вызова конвоя. Двое дюжих прапорщиков с дубинками едва оттащили арестованного от повергнутого им на бетонный пол адвоката. Через день Жерехов, позвонив по мобильнику жене, наказал ей передать Осмоловскому, чтобы тот срочно явился в СИЗО и не дрейфил. На Лорины уговоры более не совершать опрометчивых поступков, Осмоловский осторожно коснулся шишки над правой бровью и заметил, что женщине негоже влезать в сугубо мужские разбирательства. Сева заявил адвокату, что отказываться от него не намерен, потому как любая замена на переправе отрицательно скажется на качестве защиты. Предложил бонус к гонорару: «Получу по приговору пятёрку или ниже, Лариска — твоя, плодитесь и размножайтесь, дадут больше — извини, старик». На оферту продавца последовал акцепт покупателя. Осмоловский выдвинул единственное условие: «Ларисе — ни слова», Жерехов согласился. По платным делам Осмоловский и без того работал на разрыв аорты, а тут превзошёл самое себя. В итоге по первому эпизоду Севу оправдали, по второму с разбоя перешли на кражу, а вот третий, на котором его с подельниками взяли с поличным, устоял. Квалифицирующий признак «огргруппа» отлетел, с четвертой части сто шестьдесят второй статьи УК суд перешёл на вторую и назначил минимально возможное наказание в виде пяти лет лишения свободы. По эпизоду разбоя. Окончательный срок равнялся пяти годам и трём месяцам общего режима. Три месяца приплюсовались в результате частичного сложения с наказанием за кражу. Кассационная инстанция решение затвердила. После вступления приговора в законную силу, Осмоловский с наивностью круглого отличника напомнил клиенту математическое правило, согласно которому число округляется до N-ого знака, если следующий за ним знак N+1 меньше пяти. То есть, пять лет три месяца вполне можно округлить до пяти лет. Жерехов снисходительно сообщил, что букварь скурил ещё в первом классе, поблагодарил за профессионализм и велел дать отмашку Лоре, чтобы та сегодня же возвращалась по месту прописки. Осмоловский ослушался. Через неделю сгорела его Mazda Demio, которую он с целью экономии времени оставлял на гостевой стоянке возле дома. Имевший за плечами восемь лет адвокатской практики Осмоловский не верил в случайности. Поражаясь своему спокойствию, он приобнял Лору, плакавшую возле дотлевавшего остова ни в чём неповинной японки, и буднично сказал: «Всё равно хотел менять, расход топлива великоват». Пожарному дознавателю Осмоловский пояснил, что не только врагов, но и недоброжелателей не имеет, случившееся полагает беспричинным хулиганством. Авторитетных людей он защищал не впервые, поэтому знал к кому обратиться за справедливостью. Аудиенции у очень серьёзного человека, имевшего репутацию решателя проблем, Осмоловский добился быстро. Около двух лет назад в паре с коллегой он защищал этого человека по делу о незаконном хранении огнестрельного оружия. Благодаря топорной работе органов дознания и следствия, Осмоловский с коллегой не оставили от обвинения камня на камне. Оправданный судом вип-клиент сохранил свободу, доброе имя и положение в криминальном прайде. Такие люди априори не могли обладать плохой памятью, Осмоловского он встретил как родного. Выслушав жалобу адвоката, очень серьёзный человек вынес вердикт без бюрократизма. «Жерех поймал вас за язык. Погрешность в три месяца непринципиальна. Все думали, что он огребёт двенадцать пасок. И потом, у нас не рабовладельческий строй. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся. Женщина хочет жить с вами. Кто ей может запретить? Косяка на вас нет. Если Жерех считает, что ему причинён моральный вред, то сожжённая тачка — достаточная цена при таких раскладах. Живите спокойно. Координаты у вас прежние?» Уверенность собеседника передалась Осмоловскому. По его инициативе Лора съездила к мужу на краткосрочное свидание. Отделенный толстым оргстеклом, Сева процедил сквозь зубы: «Живи», а после секундного молчания добавил многозначительно: «Пока». После этого он с недельной периодичностью позванивал Лоре по мобильному, говорил что скучает, но не наезжал. В декабре руководство УФСИНа этапировало Жерехова, пользовавшегося авторитетом среди отрицательно настроенной части осужденных, далеко за пределы области, в одну из мордовских колоний. Делалось это в целях стабилизации обстановки в исправительном учреждении. С тех пор звонки прекратились. В феврале из Мордовии до их почтового ящика добралась поздравительная открытка с Новым годом. Лора не понесла её в квартиру, отправила в мусоропровод. …Обожаемая женщина присела на край скрипнувшего под тяжестью её тела разложенного дивана. Плавный разлив бёдер от талии формой напоминал скрипичный альт, на котором Осмоловский играл в последних классах музыкальной школы. Даже на расстоянии ощущался тонкий запах зелёного чая и цветов, исходивший от пепельных волос, рассыпанных по плечам… Из стереоколонок музыкального центра вокалист легендарной группы Smokie Крис Норманн повторял вопрос, не дававший ему покоя: — What can I do?What can I do? Телефонный звонок бесцеремонно перебил кумира восьмидесятых. Щёлкнув, сработал АОН. Механический женский голос чрезмерно отчётливо произнёс: «Номер не определён». Осмоловский, бормоча: «Что за идиот в такое время», голенасто перелез через спинку дивана и босиком прошлёпал к аппарату, стоявшему на журнальном столе. Нагая Лора царственно удалилась в ванную. — Слушаю вас, — адвокат не попытался скрыть раздражение от бесцеремонного ночного вторжения в его жизнь. — Сергей Леонидыч, здоровеньки булы! — обрадовался на другом конце провода незнакомый напористый мужской голос. — Спишь, что ли, родной?! Время-то вроде ещё детское. — С кем разговариваю? — промеж лопаток поползли колючие мурашки — от двери лоджии поддувало. — Чё ты, Сергуня, нехорошо себя ведёшь? Ай-ай-ай! — Звонивший не подумал представляться, выкладывал заготовленное. — Хороших ребят по беспределу вальнули. Мусора своё дело сделали, обморозка приземлили, а ты паскудишь! Побойся бога, Сергуня, он старик обидчивый. Осмоловский понял, о каких ребятах идёт речь. Неясно было, что добивается незнакомец. Желание стукнуть пальцем по рычагу, а затем отключить телефон, адвокат подавил — страусиная тактика всегда нерациональна. Наглец, меж тем, торопился отработать заказанный ему номер. — Так ты всосал, Сергуня?! Много от тебя не требуется. Веди себя культурно, не паскудничай, пускай всё идёт как идёт. Не рви попу. Лады?! А то тебя дома часто не бывает, корова твоя сисястая скучает в четырёх стенах. Хочешь — навещу её, развеселю?! Ну чё ты заглох, четырёхглазый? Шелестящий шум воды в ванной стих. Через минуту в комнате появится Лора. Осмоловский выпрямился, твёрдо произнёс в трубку: «Я подумаю» и отсоединился. — Кто звонил? — Лора вернулась с мокрыми волосами, завёрнутая в большое бамбуковое полотенце. Такое впитывало воду, чудесным образом не тяжелея. — Родственник клиента, — ответ был наготове, — некоторые порой становятся излишне назойливыми. — Надеюсь, ты не относишь меня к их числу? — тёплые руки Лоры, взмахнув бесшумно, как крылья, легли мужчине на плечи. Прижавшись к женщине, Осмоловский отрицательно мотнул головой. Лора уснула сразу, утомленная посещением фитнес клуба, шоппингом и сексом. Адвокат осторожно выбрался из-под закинутой ему на поясницу гладкой ноги, прихватил с кресла халат и на цыпочках прошёл в кухню. Там за чаем и отдающей ванилью сигариллой он просканировал ситуацию. Соглашение на защиту Красавина заключалось с его матерью, замордованной серой работяжкой с «Химмаша». Она пришла в консультацию не наугад, её рекомендовал один из бойцов группировки Хавроньи, под которым Красавин ходил до посадки за вымогательство. В иерархии криминалитета Хавронья находился на нижнем уровне, питался если не падалью, то объедками. Сумма гонорара с учётом предстоящих поездок в другой город была предложена скромная, но Осмоловский согласился работать. В его практике наступила, если не чёрная, то серая полоса, с денежными делами установились перебои. Красавин был заурядным клиентом, отличаясь от других лишь особой тяжестью вмененной ему статьи, предполагавшей рассмотрение дела областным судом. Как любой уважающий себя адвокат, Осмоловский потребовал от подзащитного исповеди. Красавин здоровьем матери клялся, что не убивал, а в день преступления в городе Остроге отсутствовал. Но при этом упросил защитника организовать ему алиби. Осмоловский, зная, что в борьбе все средства хороши, особенно, когда в одиночку сражаешься с трёхглавым драконом правосудия (МВД, прокуратура, суд), пошёл ему навстречу. Встретился с Хавроньей, показавшимся ещё заносчивее и глупее, чем до отсидки, и передал пожелания Красавина. Хавронья по-доброму порадовался за успехи старого знакомого: «Нагастролировался Знайка, припекло, раз к дядя Лёне адреснулся». Проинструктированная авторитетом пристяжь впряглась за приятеля. Алиби удачно привязали к похоронам отца Хавроньи, проходившим в Андреевске как раз тридцатого декабря, в день, когда по версии следствия, Красавин за семьдесят километров от областного центра расстрелял двух человек. Каждый раз, выстраивая линию защиты, Осмоловский искал свою изюминку, высматривая изъяны, допущенные стороной обвинения. В деле Красавина слабым звеном показалась процедура задержания клиента. Из дома он по свидетельству матери и соседки ушёл утром целым и невредимым, а при помещении в ИВС в двадцать часов тех же суток имел многочисленные кровоподтёки и ссадины лица, тела и конечностей. Адвокат прагматично рассудил, что лучший способ защиты — нападение, и атаковал. Жалобы на зверства милиции, пытками понуждающей невиновного признаться в убийстве, которого он не совершал, разлетелись в два десятка нужных адресов. Современная оргтехника позволяла тиражировать обращения без особых затрат времени. Результат был достигнут, активность костоломов сошла на нет, клиент избежал перевода в третью тюрьму, пользовавшуюся среди арестованных недоброй славой. Теперь с Красавиным работал только следователь прокуратуры, затюканный, как все районные следаки. Заваленный делами, он был обречён на процессуальные промахи, которые могли превратить собранные им доказательства в труху. Конечную перспективу дела на настоящем этапе просчитать не представлялось возможным. Больше всего Осмоловскому не нравилась свидетельница-торгашка, утверждавшая, что видела Красавина в компании с потерпевшими за час до их смерти. Показания живого человека убеждают товарищей судей лучше, чем мудрёные, сложно воспринимаемые заключения экспертиз. Когда обвиняемому предъявили дактилоскопию, выявившую в съёмной квартире следы пальцев его рук, адвокат сразу обратил внимание на то, что на исследование дактилопленки поступили не в упакованном виде. Мысленно отвесив себе реверанс за внимательность, Осмоловский не стал поднимать волну. Как написано в мудрой «Книге Екклесиаста»: всему своё время, и время всякой вещи под небом. Время данной вещи было на стадии назначения судом уголовного дела к слушанию. С учётом ужесточившихся требований к сбору доказательств, у прокуратуры будет ноль шансов восполнить процессуальное упущение. В общем, по делу есть с чем работать. И вдруг этот звонок. По разговору незнакомец происходил из братвы — развязная речь, жаргон. Но почему братва проявляет заботу о милиции, которой доставил проблемы легальный процессуальный противник? Ответ напрашивался единственный — органы скооперировались с окруженьем убитых бандитов, у которых не достает духа свершить собственное правосудие. «Но ведь это, как у них говорят, — западло, — Осмоловский вспомнил популярное в лексиконе своей клиентуры словцо, смачное, как плевок. — Помогать ментам — западло». Не на шутку встревожила осведомленность звонившего. После истории с Жереховым адвокат на всякий случай сменил номер домашнего телефона. При этом воспользовался недавно введённой услугой: по его заявлению связисты не внесли новые данные в справочную базу. Общение с клиентами Осмоловский ограничивал стенами консультации. На случай экстренной связи с ними имелся мобильный. Круг лиц, знавших обновлённый номер домашнего телефона, был узок, в пределах десятка человек. Поручиться на сто процентов он не рискнул бы ни за одного из них, за исключением мамы. Вполне могло уйти через Лору. Несмотря на все увещевания, она в силу своей излишней доверчивости пренебрегала вопросами безопасности. Её гламурные подруги, тусовавшиеся в квартире в отсутствие хозяина, раздражали, особенно манерная дылда Иветта, известная своими связями в околоуголовной среде.