– Не выйдут, – качает головой Марк. – Но мне очень интересно, кто прострелил ему голову. – Ой, – отмахивается Бронислава, – может, это и к лучшему. Нет, конечно, я против насилия, но теперь одной проблемой меньше. – Вот только вопросы остались без ответов, – говорю я. – Зачем все это надо было устраивать? – Да они просто психи! – ставит диагноз сестра. – Думаете, в их поступках можно найти логику? Возможно, она и права. Но мне кажется, что мы не видим картину целиком, и поэтому я чувствую себя беспомощной. – Зачем его вообще надо было убивать? – озвучиваю вопрос, который с самого утра вертится на языке. – Думаю, потому, что Борис свое отработал и стал помехой. Или помехой стали его чувства. – Перестань, – брезгливо морщусь. – Я говорю то, что приходит первым на ум, – спокойно отвечает Марк. – Человека с навязчивой идеей сложно контролировать. Он и сам себя иногда не контролирует. – Но ведь до этого Борис всегда действовал четко, даже когда приходилось импровизировать, – не соглашаюсь я. – Видимо, тогда ответы нам может дать только убийца. – Хватит об этом, давайте лучше есть. Броня в своем репертуаре – если не повесить на заборе, то накормить. Мы согласно киваем, но спокойного обеда не получается. Только Бронислава накрывает на стол, я дорезаю салат, как звонит телефон Марка. – Миша, – говорит он и ставит вызов на громкую связь. – Слушаю. – Кристины дома нет. Я нашел контакты нескольких ее подруг и родителей, они тоже ничего не знают. – А ее любовник? – вспоминаю я. – Его люди тоже ее ищут, я чуть с ними не столкнулся. Так что помимо трупа у нас еще и пропавшая Кристина. Еще лучше! – Миша, – говорит Марк, – приезжай. – Скоро буду, только заеду к тебе. Я не успеваю спросить, зачем заезжать и безопасно ли это в нашей ситуации, но Миша уже сбрасывает звонок. Бронислава тоже не дает сказать ни слова, сразу же предупреждает: – За обедом ни слова о ваших проблемах. Едим мы молча, но все равно я думаю об убийстве Бориса и пропавшей Кристине. Она сбежала или что хуже? Хотя думать, наверное, не о ней, а о себе. Не хватало, чтобы все-таки полиция на меня вышла, тогда… Нет, даже думать не хочу, что меня посадят. Но ведь меня и не за что. Я точно Бориса не убивала. Я даже с пистолетом обращаться не умею. Только кто-то же его убил. И я бы склонялась к Кристине, но спросить у нее Миша, увы, не смог, да и вряд ли бы она ответила. – Милена, – поднимается из-за стола Бронислава, – у тебя такое лицо, будто я пересолила. – Аппетита нет, – отвечаю я. – Пойду лучше детей посмотрю. Позовите, когда Миша приедет. Марк молча провожает меня взглядом, а Броня только вздыхает мне в спину. Я поднимаюсь на второй этаж и тихо открываю дверь в комнату. Плотные шторы задернуты, слышно лишь легкое посапывание. И запах… Этот детский запах, по которому я соскучилась. Делаю несколько шагов к кроватке и опускаюсь возле нее на пол. Не знаю, сколько проходит времени. Я сижу с закрытыми глазами, но по звукам понимаю, что мой ребенок просыпается. – Привет, крошка, – улыбаюсь я. Она поднимается, держась за перекладину, и произносит единственное слово, которое умеет: – Мама! – Мама тебя больше не оставит так надолго, – обещаю я. – Может, мы даже сюда переедем, будем жить с тетей Броней. Верочка улыбается, тянет ко мне руки и снова повторяет: – Мама! Беру ее на руки, но, как я ни стараюсь сдержаться, слезы все равно катятся по щекам. Даже сама не знаю почему. Наверное, все, что произошло за последнее время, дает о себе знать. Наверное, лопнула струна, натянутая внутри до предела. – Все в порядке? – слышу голос Марка и оборачиваюсь к двери. – Да, это… это просто усталость. А ты давно здесь стоишь? – Только что подошел. – Миша приехал? – спрашиваю, чтобы говорить хоть что-то, пусть и прекрасно понимаю, что из города нельзя доехать сюда за такое время. – Не приехал, – Марк делает шаг в комнату и закрывает дверь. Я теперь понимаю, о чем говорила Бронислава. Передо мной прежний Марк, у которого, как говорила сестра, горят глаза. Только сейчас они горят не при взгляде на меня, а при взгляде на нашего ребенка. Мы так долго об этом мечтали, и в момент, когда градус нашего счастья должен был подняться еще выше, все пошло наперекосяк. – Милена, – Марк улыбается, но с грустью, когда протягивает Верочке ладонь и она обхватывает его указательный палец ладошкой. – Я тогда до последнего не хотел верить, но твой голос, твоя одежда, твои движения. Миша проверял и записи, и фотографии на подлинность. Все было против тебя, и я очень хотел придумать хоть какое-то оправдание тебе, но не мог. В итоге… – Не надо, Марк, прошлого не вернешь и не изменишь. Я бы сама поверила. Мне казалось, что я схожу с ума, что у меня раздвоение личности. Но все оказалось проще, – качаю головой. – Кристина оказалась очень талантливой актрисой, если даже голоса менять умеет. – Только, видимо, той еще стервой. – Может, она просто несчастна. – Милена, эта несчастная сломала нам жизни, а ты ее оправдываешь. За это я тебя и любил… Марк замолкает, понимая, что сказал. Да, к сожалению, любил – это глагол прошедшего времени. И все мои вчерашние мысли сейчас кажутся такими глупыми. Да, Марк мне нравится и таким, изменившимся. И я хочу, чтобы он был рядом с нами. Но забыла спросить об этом Марка. – Надо идти в кухню, – нарушаю я неловкое молчание. – Тем более скоро Миша приедет. – Ладно, – кивает Марк и идет следом. Разговора снова не получилось. Что-то в нас сломалось, что-то, вчера успешно прикрываемое событиями дня. От ненависти, когда мы встретились на приеме, до нежности, когда ехали сюда ночью в машине. Хотя бы Марк признал свою ошибку. Не скажу, что мне от этого легче, что это повернет время вспять, но он всегда умел сказать, что не прав. Дети Брониславы уже всем составом шумят на кухне, поэтому Марк не идет с нами, а выходит на улицу. Я то и дело бросаю взгляды в окно, глядя, как он в задумчивости сидит на скамейке и курит. – Вам бы поговорить, – почти мне на ухо шепчет Броня. – Не сейчас, – отмахиваюсь я. – Ты его любишь? – продолжает допрос сестра. Я его люблю, а вот он, как оказалось, любил… Глава34. Марк Какого хрена сейчас происходит? Я пускаю дым вверх, и он зависает в воздухе пеленой – ни одного порыва ветра, только ужасающая парилка даже под деревьями. Курить невозможно, но я продолжаю, будто это действие меня спасает от ощущения «некуда себя деть». А такое присутствует. Я лишний в жизни, которая бурлит в этом доме. Нет меня вчерашнего, нет меня позавчерашнего, еще до встречи с Миленой. Затушив окурок под скамейкой, тихо говорю: – Бля! – И давно ты сам на себя материшься? Миша неслышно открыл калитку и услышал то, что ему не надо было слышать. Пусть он мой брат, но идиотом могу считать себя только я сам.