Становится твердым как гранит. Позади раздаётся шум. Испуганно вскидываю голову, наблюдая за тем, как он смотрит поверх меня, чтобы уже через секунду рывком отодвинуть меня в сторону. - Ах ты сука! – вылетает из его рта. Всё, что происходит дальше кажется нереальным. Давид вытаскивает Гену на площадку, тот толкает его к соседской двери и замахивается ножом. Под мой оглушительный визг, Давид уворачивается, но лезвие успевает полоснуть его шею. Прикрывая рот руками и коченея от ужаса, смотрю как окрашивается его кожа в красный. Забиваюсь в угол спиной, едва не теряя сознание. Вжавшись лопатками в стену, наблюдаю, как повалив пьяного ублюдка на пол, Давид методично избивает его. - Мразь! Сукин сын! Ублюдок! – выдавливает сквозь зубы, склоняясь над закрывающимся от ударов Геной. - Господи, что здесь происходит? – момент, как из квартиры показывается соседка, я пропускаю, - Оленька, что же это? Ох, полиция, полиция, срочно сюда, - тараторит, диктует адрес, - и скорую берите. Скорую! Скорую… Давид.. Боже мой… Моментально придя в себя, подскакиваю к слетевшему с катушек Давиду и хватаю его за плечи. - Давид, хватит! Пожалуйста, хватит, - умоляю сквозь слезы, пока он превращает лицо Гены в красное месиво. Только не это! Не из-за какого-то больного извращенца попасть в тюрьму, – Давииииид! Тяну его, пока наконец, у меня не получается. Хватаю его за плечи, обнимая и рыдая, как обезумевшая. Пошатываясь, Дав встаёт, находит меня дикими глазами и рывком прижимает к себе. Молча, до боли стискивает, пока я лихорадочно обнимаю его за талию. Вжимаюсь лицом в его подпрыгивающую от быстрого биения сердца грудь, и отпустить боюсь. - Я здесь, - отчаянный шепот мне в ухо, - я здесь, Оль. Поднимает мое лицо, обхватив его ладонями и проводит по моей щеке. - Болит? – спрашивает, трогая костяшками дрожащих пальцев кожу. Наверное, там синяк, но я не ощущаю абсолютно никакой физической боли. - Нет. Рывок, и я снова прижата к его груди и дышу любимым запахом. - Сука, - выдыхает надсадно, пока где-то там на заднем плане причитает соседка. 38 Оля - Оля, Оленька, - мама, протискиваясь между полицейскими, подбегает ко мне. – Господи, девочка моя. В ужасе осматривает моё лицо, и прикрыв рот рукой, всхлипывает. Рана от пореза ножом уже начала затягиваться, а вот синяк останется надолго. Я успела рассмотреть его в зеркале после того, как меня осмотрел врач скорой помощи. Порез же Давида на шее оказался чуть более глубоким. Доктор сказал, что он родился в рубашке, потому что до яремной вены нож не дотянул всего пол сантиметра. - Мне всё рассказали, - плачет мама, обнимая меня и качаясь из стороны в сторону, - бедная моя девочка. Мне так жаль, так жаль! Я обнимаю её, а сама смотрю на Давида, сидящего рядом на стуле. Нас с ним привезли в отделение. Я написала заявление на папиного знакомого, моим родителям позвонили сразу же по приезду, а Давид сказал, что его семью тревожить не надо. Он сам во всём разберется. Рассказав следователю как всё было, дал показания и пообещал, что в случае вопросов будет в отделении по первому требованию. Но нас заверили, что всё должно быть нормально. Соседка Нина Георгиевна встала на нашу сторону. Сказала, что «этот алкаш часто шлялся в нашем подъезде и размахивал ножом перед лицом парня», цитирую. Главное, что Давиду ничего не грозит, потому что хоть он и превратил лицо Гены в месиво, но внутренние органы мужчины не пострадали. Я бы с ума сошла, если бы из-за меня его жизни и свободе грозила опасность. Мама забирает нас домой на такси. Я не могу отпустить руку Давида, поэтому ему приходится ехать вместе с нами. Костяшки на его пальцах сбиты, на шее повязка, которую ему наложили врачи сразу же по приезду. Не знаю, как он будет всё это объяснять родителям… Пока едем, он крепко сжимает мои пальцы, а сам смотрит в окно. - Заходите, - суетится мама, - я даже не знаю, как Вас благодарить, Давид. Если бы не Вы…. Всхлипнув, она идет в ванную, а мы проходим в кухню. Оба молчим. Дав тяжело садится на стул, я встаю напротив него, а он обнимает меня за талию. - Ты как? – спрашивает, задрав голову. Убираю волосы с его лба и пожимаю плечами. - Если бы не ты, было бы гораздо хуже… Дверной замок щелкает, слышатся шаги, а потом на кухню заходит папа. Молча окинув нас взглядом, опускается на стул и роняет лицо в ладони. Он приехал в отделение раньше мамы. Увидев меня и Гену, смотрел на нас несколько секунд, словно не верил, а потом бросился на него с кулаками. Кричал что-то, но я не слышала, потому что забилась в угол и зажала руками уши, а его разнимали уже полицейские. - Пришёл? - шипит мама, возвращаясь на кухню. Вырывает меня из рук Давида, прижимает к себе одной рукой, а второй тычет в папу пальцем, - скотина ты, Витя! Это ты виноват, ясно? Домой всякую шваль водил. До чего чуть дочь свою не довёл? Папа поднимает голову и вперившись в неё озлобленными глазами, встаёт со стула. - Да это ты, Марина! Ты! Сутками шляешься где-то вместо того, чтобы за детьми смотреть. Мужика нашла себе, а на дочерей хер положила! - При чём здесь это? – вскрикивает мама, - Ты её отец, должен был оберегать! Не видел что ли, как этот твой дружок смотрел на неё? Такое с первого раза не происходит. Оля в полиции сказала, что он уже пытался с ней сблизиться, да, Оля? – поворачивается ко мне. Киваю, пятясь назад и сбрасывая с себя руку мамы. Глаза снова жгут слезы от их криков и взаимных обвинений. Я и от прошлого потрясения ещё не пришла в себя, а они опять начинают. Даже Давид их не смущает. - Вот видишь! А ты не замечал ничего, глаза только заливал! - Рот закрой, Марина! Надо было не ёбаря себе искать, таскаясь от меня налево, а дома сидеть с дочками, тогда бы ничего не случилось. Ком в горле становится невыносимее, я вжимаюсь в подоконник бедрами и просто хочу исчезнуть. Крепко зажмуриваюсь, чтобы не видеть искаженные злостью лица любимых родителей. - Если бы ты не пил, ничего бы не случилось! Неужели не понимаешь? Во всём только ты виноват! Ты! - Ты жена, твою мать! Ответственность на тебе! - С чего только на мне? Удобно да, переложить на другого человека, а сам? Резкий удар по столешнице вынуждает меня вздрогнуть, а крики прекратиться. - Вы оба неадекватные что ли? – наполненный тихой яростью голос Давида заставляет меня открыть глаза. Дав встаёт со стула и нависает надо ними обоими, как коршун, - Да вы же оба виноваты! Хоть один из вас после случившегося поинтересовался у Оли каково ей? Вы – нашли отдушину в алкоголе, - смотрит на папу с презрением, - а Вы, - поворачивается на маму, - в другом мужчине. А кто из вас подумал как справляются с ситуацией в семье ваши дети? У Алисы хотя бы была Оля, а у Оли кто? К кому ей было прийти и сказать о том, что к ней пристаёт взрослый мужик, если вам обоим на неё насрать? – С каждым словом его голос становится громче и припечатывает нас всех троих к полу. – Я предупреждал тебя перестать бухать, - полный ненависти взгляд полосует лицо отца, - к чему это могло привести? Если бы он сегодня её тронул, что бы ты делал? Мама судорожно втягивает воздух, оборачиваясь ко мне и топя меня взглядом, полным вины. - Вы повесили на своего ребенка непосильную ношу, и сейчас вместо того, чтобы оба у неё просить прощения, продолжаете сыпать обвинениями друг в друга. Вы не заслуживаете такой дочери, как Оля. Оба не заслуживаете! Потянувшись ко мне, Давид осторожно тянет меня за руку и прижав к себе, выводит из кухни. Проводит в комнату, сажает на кровать и опускается рядом. А меня прорывает. Начинаю плакать, пока он обнимает меня и целует волосы. Молча даёт мне возможность выпустить на волю все эмоции, которые на меня сегодня обрушились. Его мобильный уже в который раз за вечер вибрирует в кармане, но он снова не отвечает. Не знаю, как он ушел из дома и почему, но если бы не он…. Крепче цепляюсь деревянными пальцами за его футболку и вжимаюсь в его шею. Давид тянет меня на себя, опирается спиной на стену и долго-долго держит в своих руках, пока я не успокаиваюсь. Лежу на его груди, слушая, как размеренно бьётся его сердце. Такое родное и близкое… а на самом деле чужое. Не моё и никогда моим не будет. Прикрываю глаза, а потом едва заметно вздрагиваю, когда снова слышится вибрация. - Ответь, - приподнимаюсь, - наверное, твои родители волнуются. - Потом. Ложись обратно. Я ложусь, потому что сама этого хочу. Сегодня можно. Мы перекладываемся иначе. Давид ложится на бок и обнимает меня со спины, пока я, умостившись в его руках, смотрю в одну точку. Внутри всё звенит, эхом отдаваясь в голове. Мыслей нет. Они все разлетелись, сосредоточившись только лишь на том, что я чувствую. А чувствую я тепло тела Давида. До дрожи в пальцах любимый запах. Его тихое дыхание. - Мне жаль, Оль, - через какое-то время произносит он, касаясь губами моего затылка.