Я понимаю, что сейчас он не про Гену… - Тебе влетит за то, что ты ушёл, - отвечаю тихо. - Мне все равно. Поворачиваюсь в его руках и трогаю напряженные скулы. Он прикрывает на миг глаза. - Как ты всё объяснишь? Ты оставил Ани, гостей… Твои родители не поймут. - Это не важно. - Спасибо тебе… - шепчу задушенно. - Оль, - замолкает, а у меня сердце навылет колотится, когда смотрю в его глаза, - я тебя… - Не надо, - быстро переношу пальцы ему на губы и накрываю их, - пожалуйста, не надо. Всё изменилось. С того момента, как я увидела её, всё больше не так, как раньше. По лицу Давида проходит тень. - Знаю. - Раньше, - произношу то, что разъедало мысли, пока я ехала домой, - раньше она была просто девушкой, далекой, незнакомой. А сегодня, когда я увидела её рядом с тобой… увидела вас вдвоём и представила, что всю оставшуюся жизнь она будет твоей женой, меня это сломало. Оказывается, я не знала на что иду и до конца не верила… По моей щеке скатывается слеза, а Давид стирает её. Я чувствую, как набирает темп биение его сердца, как тяжело приподнимается грудная клетка. Я и в правду, не понимала, полагая, что всё можно изменить за эти три месяца. Когда не видишь чего-то, кажется, что его не существует. Вроде бы веришь, но оставляешь себе возможность принять и другую реальность. - Я больше не смогу, - слова раздирают горло, пока произношу их, сердце задыхается от боли, - не смогу так… Очередной мой всхлип прерывает Давид. Вжимается своими губами в мои и целует. Отчаянно, в последний раз. Я каждой клеточкой чувствую, что он последний, поэтому отдаю всё, на что способна. Всю мою невысказанную любовь вкладываю, смешивая поцелуй с солью пролившихся слез, а потом он отрывается от меня и долго смотрит в глаза. - Я понимаю. Всё правильно, Оль. Всё правильно… Ещё раз поцеловав, рывком встаёт с кровати и уходит. С хлопком входной двери я утыкаюсь лицом в подушку, и беззвучно кричу. Секунду, вторую. Меня на части рвёт от потери. Через какое-то время в комнату тихо входит мама. Что-то говорит мне, гладит по голове, вероятно думая, что я так тяжело переживаю случившиеся с Геной. Ложится рядом, обнимает меня, просит прощения. Сотни раз извиняется за то, что пропадала, за то, что старалась залечить свои раны, а про меня не подумала. Она тоже плачет, а я впервые за долгое время обнимаю её и чувствую себя нужной ей. 39 - Покушай, Оль. Мама ставит на тумбочку тарелку гречки с сосисками, а сама присаживается ко мне на кровать. Вот уже какой день я будто не живая. Нет, я дышу, хожу в туалет, мой организм выполняет свои базовые функции, но душа ушла. Мне постоянно холодно и плохо. Так плохо, что нет сил вообще ни на что – даже на то, чтобы кушать или вставать. - Потом. - Ты всё время говоришь – потом, а еда остаётся не тронутой. Так нельзя, Оля. Понимаю, что ты пережила потрясение, но малыш, если ты не отпустишь ту ситуацию, то сама себя убьёшь, - она снова гладит меня, как маленькую и прижимается губами к моей щеке, - хотя бы немного, дочь! - Хорошо, я поем. Вздохнув, мама встаёт и подходит к стулу, на котором лежит моё платье. - Я рада, что ты хотя бы на выпускной пойдёшь. Молодец Мариам, что уговорила тебя. Развеешься. Да, я только из-за Мари и иду туда. Она со слезами на глазах меня просила не оставлять её одну в этот вечер, и я согласилась. При ней я стараюсь вести себя нормально, чтобы она не видела моего состояния, и только когда остаюсь одна могу перестать улыбаться и делать вид, что всё в порядке. Что я готовилась к этому. Что я справляюсь. Запихнув в себя несколько ложек гречки, чтобы не грохнуться в голодный обморок и снова не перепугать всех вокруг, я надеваю платье, подаренное мне папой. Пару дней назад он приехал впервые после случившегося. Долго молчал, а потом сказал, что продаёт нашу квартиру. Взамен купит для меня однокомнатную в подарок к поступлению в университет, половину отдаст маме, чтобы они с Алисой могли жить отдельно от бабушки, а часть возьмёт себе и уедет в другой город. Вроде бы как, ему там предложили пойти преподавателем в медицинский университет, и он согласился. После этого достал коробку с платьем и попросил обязательно надеть его, потому что он хотел бы, чтобы я была счастливой в этот день. Я из последних сил сдерживала слезы, видя его трезвым за такое долгое время и осознанным. В его взгляде впервые за полтора года не было ненависти в мой адрес, а только огромное сожаление. Перед уходом он скупо обнял меня, поцеловав в макушку и мне даже показалось, что очень тихо прошептал «Прости меня», но последнее я могла себе придумать. Поворачиваюсь к зеркалу и оцениваю свой внешний вид. Наверное, платье ему помогала выбрать мама, потому что село оно идеально. Приталенное с кружевным верхом и пышной короткой юбкой с драпировкой, оно визуально делало меня ещё выше и стройнее. Как сказал бы Давид – платье для стрекозы. Не элегантное в пол, не сдержанное классическое, а с неким задором и легкостью. Точно – моё. Подчеркнув глаза стрелками и наложив на кожу толстый слой румян, чтобы спрятать ещё не сошедший синяк, я распускаю волосы, решив, что на причёску у меня нет ни сил, ни желания, и в компании мамы отправляюсь на торжественную часть в специально арендованный зал во дворце. - Какая ты красивая, Оль, - ободряюще шепчет мама, сияющими глазами обводя мой образ, пока мы ждём такси. - Ты тоже, - улыбаюсь ей. Мама, и правда, стала выглядеть снова, как раньше. Оказывается, у неё действительно появился новый мужчина, а с папой они подали на развод. Около дворца уже толпятся десятки моих одноклассников и ребят из параллельных классов. Все очень красивые, на девчонок нельзя не смотреть с восхищением. А парни – они и есть парни. Кто-то в костюме, кто-то в футболке и джинсах, но все как на подбор – счастливые. - Оооля, - мы обнимаемся по очереди с девочками, мама отходит к группе родителей. Немного болтаем, в ожидании награждения, а потом приезжает Мариам. - Привет, - тепло меня обнимает, а я в этот момент перевожу взгляд ей за спину. Родители Мари стоят поодаль. Тигран Арманович приветливо вскидывает руку, и я посылаю ему в ответ вежливую улыбку. Лусинэ же только недовольно сжимает губы. Кажется, даже здесь ей не нравится. Быстро оглядываю пространство, но того, кого ищет моё сердце, здесь нет. - Какая ты красивая, - восторженно шепчет Мари, трогая мою юбку пальчиками. - Ты тоже! Ни капли не вру. На подруге элегантное платье в пол изумрудного цвета. Сверху оно почти полностью закрытое, но даже так видно изгибы её стройного тела. Мы все же с ней очень разные, даже в одежде. Но это не мешает моему сердцу щемить от любви к ней. С началом торжества мы занимаем места в зале. Директор говорит поздравительную речь, следом за ним наши, теперь уже бывшие, классные руководители делятся эмоциями и вытирают скупые слезы, а потом начинается вручение аттестатов. Ребята выходят на сцену, получают свой первый билет в жизнь, как говорит моя мама, и довольные возвращаются на свои места. Очередь доходит до меня. Я осторожно поднимаюсь по ступеням, чтобы не упасть не дай Бог на каблуках, а когда оказываюсь на сцене вдруг чувствую, как сердце подпрыгивает. Пропускает удар и учащенно колотится. Ладони в миг холодеют, по спине бежит дрожь. Пока подхожу к директору, благодарю на автомате, забираю аттестат, это ощущение только усиливается. Рецепторы вопят о его присутствии. Направляю взгляд в зал и безошибочно нахожу того, кого почувствовала на расстоянии. Давид, в компании Демьяна и Саши, сидит на заднем ряду. Битеев вскидывает руку и бессовестно свистит мне, но я не слышу этого. Вижу только пронзительный взгляд карих глаз и едва не падаю от внезапной слабости. Быстро спускаюсь со сцены и занимаю своё место. Сердце стучит быстро-быстро, грудь давит. После окончания вручения оборачиваюсь, но ребят в зале уже нет. Следующие дни превращаются в сплошную серую массу. На носу вступительные экзамены, я усиленно готовлюсь, но зачем-то каждый день минимум по десять раз смотрю в календарь. Мари сказала, что Давид уезжает в середине июля. Сейчас двадцать шестое июня. За окном ярко светит солнце, чистое небо не запятнано облаками, а я сижу в кресле и думаю о том, что время уходит. Время, которое мы могли провести вместе. Дни, часы, минуты… Нет, я поступила правильно, наверное. Моя совесть одобрительно кивает, а вот моё сердце если бы могло, остановилось бы в отместку за ту боль, что я ему причинила. Оно ненавидит меня. Я и сама себя ненавижу. Стираю выступившие слезы и в очередной раз прочитываю один и тот же абзац. Вечером встречаюсь с Мишей, вернувшимся с соревнований. Мы гуляем в парке, он рассказывает как всё прошло. Утром мы с ним едем на речку, а в обед приезжает Мариам. Домой к бабушке приглашать её мне не хочется, поэтому мы едем на мою старую квартиру и до вечера смотрим фильмы. Мама разрешила мне приезжать сюда, пока риелтор ищет покупателей. Папы все равно здесь уже нет. Мне немного непривычно быть здесь и не видеть его вещей, но все равно лучше, чем в компании бабушки и сестры мамы. Весь следующий день я зубрю материал. Мама звонит и напоминает о том, что нужно поесть, но мне не хочется. Ничего не хочется вообще. Просто лечь и выть, что я периодически и делаю. Минуты тянутся безбожно долго. Выхожу вечером в магазин, только ради того, чтобы просто пройтись. Стены вокруг давят, ощущение, что я схожу с ума. Купив бутылку кефира, долго брожу по улице, дожидаясь, когда стемнеет и можно будет лечь спать. Проходя мимо сидящей у перехода бабульки, отдаю ей кефир и направляюсь к подъезду. Иду не спеша, кутаясь в собственные руки, потому что холод внутри меня никак не уходит. Что бы я не делала, кажется, что мне теперь вообще никогда не согреться.