Сказал, что привезет мне сувенир из Калифорнии. Внутренности скрутило, и я почувствовала, как тошнота подкатила к горлу. Попыталась сделать глубокий вдох, но новый приступ боли заставил снова согнуться пополам. – Я думаю, комментарии тут излишни… Голос Александра Романовича доносился издалека, а я вдруг ощутила, что мир вокруг расплывается и земля приближается. – У вас с Ромой нет будущего… – собеседник обернулся и тут же кинулся ко мне, заметив мое состояние. Твердость пола заставила поморщиться. Бедра свело от боли, и я инстинктивно потянулась рукой вниз, пытаясь унять это чувство, но почувствовала влагу. Кремлёв-старший подскочил к двери кабинета и, распахнув ее, крикнул: – Скорую, живо! А я ощутила, как проваливаюсь в бездну. Последнее, что помню – дикая боль, заставившая все тело сжаться, а потом темнота поглотила окончательно. Глава 13 Проснулась под мерное тиканье. Открыла глаза и долго не могла сфокусировать взгляд. Размытые силуэты, светлые стены, убийственно яркий свет из окна. Зажмурилась и сделала вторую попытку осмотреться. Небольшая палата примерно три на четыре. Окно и две двери. Стены бежевые, как и короткие шторы на окне. Почему не задернули? Всего одна кровать, на которой лежу я. Рядом тумба и стул. Больше никакой мебели нет. Попыталась привстать, но трубки от капельницы, присоединенные к сгибам локтей, помешали опереться на руки. Пришлось упасть обратно на подушку. Прислушалась к своим ощущениям. Безумно хочется в туалет, в горле пересохло, раскалывается голова и ноет живот. Но теперь хотя бы мир перед глазами перестал расплываться. Кое-как села на постели и тут же покачнулась, ощутив неимоверную слабость. Будто еще чуть-чуть – и в обморок. Но я умру, если не схожу в туалет. И что делать с трубками? Замерла в нерешительности, а потом выдернула катетеры из вен и встала на ноги. Мир покачивался, пока я шла к двери туалета. Больничная сорочка была надета на голое тело, поэтому долго возиться не пришлось. Сил едва хватило доползти обратно до кровати, и я рухнула на нее, услышав, как открылась входная дверь. – Вы вставали? – медсестра в светло-зеленой форме всплеснула руками и покачала головой. – Вам же нельзя. – Хотелось в туалет, – осипшим голосом проскрипела я. – Нужно было меня позвать, я бы помогла, – она досадливо качала головой, закручивая трубки капельниц. – Как себя чувствуете? Было странно, что я почти ничего не помнила. Только момент, когда упала на пол в кабинете декана, а дальше провал. Словно кто-то выключил телевизор, а когда включил, полфильма уже прошло. – Так себе… – я положила подушку повыше, устраиваясь полулежа. – Скажите, как я к вам поступила? Затаила дыхание, ожидая ответа медсестры, а та фыркнула, снимая капельницы со стоек. – Не помните что ль? – она отложила одну на тумбу, обошла кровать и сняла вторую. – И кто только их сюда прикатил? Будто сама с собой разговаривает. Ладно. Попытаемся еще раз. – Не помню. Когда поступила? – перехватила я запястье и заставила девушку посмотреть на меня. – Скажите, а ребенок? Осеклась, заметив, как та опустила глаза и покачала головой. И словно тумблер щелкнул, выключая для меня мир. Ответы на остальные вопросы стали не важны. Я опустила руку и потупилась. Но лишь на секунду. А потом подняла глаза к потолку, и подбородок задрожал. Сжала губы, пытаясь подавить всхлип, но не помогло. Рыдание все равно вырвалось наружу, и я тут же отвернулась от медсестры и свернулась калачиком, подтянув колени к груди. Вот почему ноет живот. Они забрали его. Забрали моего малыша. Господи! Плечи вздрагивали, а воздух не попадал в легкие, но может, оно и к лучшему? Зачем мне теперь жить? Сердце разрывалось от боли, а рыдания рвали душу, кромсали на куски, оставляя внутри лишь пустоту. Его нет. Его больше нет, и я чувствую себя так, будто вместе с ним умерла часть меня. А лучше бы я сама… Не знаю, сколько я так пролежала, но, когда успокоилась, медсестры в палате уже не было, а небо заволокло тучами, и солнечный свет сменился плотной моросью дождя. Аккуратно поднялась на ноги и умылась, глядя на осунувшееся лицо. Надо же. Такой вид, будто не спала полжизни. Вернулась в палату и села на кровать, размышляя, что делать дальше. Нужно найти вещи и позвонить маме. А потом уточнить у доктора, могу ли я идти домой. Оставаться в больнице решительно не хотелось. Какой в этом смысл? Да и в чем он теперь, этот смысл? После того, что произошло, я уже не знала, как жить дальше. До того, как узнала о беременности, я и подумать не могла, какое это счастье. А теперь… Казалось, вся радость в одно мгновенье покинула мою жизнь, и я больше никогда не смогу улыбаться. – Ужин, – в палату вошла все та же медсестра, неся поднос с едой. Тарелка каши, кусочек хлеба и компот. – На вот, поешь. Глядишь, и силы появятся. Она расставила посуду на тумбочку и собралась уходить, но мой скрипучий голос остановил её. – Мои вещи, – подняла я заплаканные глаза на медсестру, и та кивнула. – Сейчас принесу. Примерно через десять минут она внесла в палату пакет и неодобрительно покосилась на нетронутый ужин. Я вытряхнула содержимое пакета на кровать и перебрала. – Это не моё, – подняла я взгляд на девушку, но та лишь безразлично пожала плечами. – Что было велено передать, то и передала… – Кем велено? – замерла я в полусогнутом над кроватью, буравя медсестру суровым взглядом. – Дядей вашим. Я почем знаю, кто он там. Приехал с вами, проследил, чтобы в палату платную разместили, и уехал. Оставил пакет, – кивнула она на кровать. – Вон смотри. Я опустила глаза на кровать и непонимающе моргнула. Вибрация. Пошарилась, разгребая вещи, и нашла сотовый. Тоже не мой. Номер не определен. – Это не мои вещи, вы что-то перепутали, – повернулась, но медсестра уже вышла, оставив меня наедине со входящим вызовом. Чёрт знает что творится… – Алло, – уверена, что сейчас к телефону попросят какую-нибудь Машу или Таню. – Валерия, как вы? Ноги подкосились, и я опустилась на кровать поверх вещей. Это что, какая-то шутка? – Уже лучше, спасибо… Кремлёв-старший облегченно вздохнул, и вновь заговорил: – Разместили в палату? Вам что-нибудь нужно? – он говорил таким заботливым голосом, что я невольно напряглась. Слишком обходителен. – Где мои вещи? – в голове была каша после того, как я узнала, что моего малыша больше нет, и в висках стучало, отчего тошнота то и дело подкатывала к горлу, но я попыталась взять себя в руки и говорить спокойно. – Телефон, одежда… – Лера, ваши вещи испорчены, – он замялся и продолжил. – Одежда в крови, а телефон разбит… Я понимаю, что сам виноват, что расстроил вас, поэтому решил хотя бы отчасти искупить свою вину. Искупить вину.