– Детка, но моя кровать рядом с твоей. – Я уже взрослая. Хочу свою комнату! Вы все время болтаете по ночам! Ася посмотрела на Адама. Ее глаза смеялись. – Да у нас здесь бунт, – глубокомысленно сказала она. – Слышите треск пуповины? – Брр, не говорите таких гадостей, – содрогнулся Адам. – Спокойной вам ночи, – чинно произнесла Ева, поцеловала их по очереди и отправилась прочь. – Вот так дела, – Ася захихикала. – Не забудь почистить зубы! – крикнула она вслед. – И почитай себе сказку! – Я сама все сделаю, – раздалось из игровой комнаты. – Странно, я читала, что кризис «я сам» приходится примерно на три года. Почему у этого ребенка он случился в почти пять? Адам вздохнул и встал. Протянул руку, помогая Асе подняться. – Для девочки, которая начинала свою жизнь в этом доме с того, что спала в шкафу, это космический прогресс. Спасибо, – он аккуратно, почти по-братски, коснулся губами лба Аси. – Была у лисы избушка ледяная, а у зайчика – лубяная, – заворковала Ася, – пусти меня, заюшка, хоть на дворик к себе! – Вот еще, – Адам зашагал к своей спальне. – Сколько раз вы меня шпыняли за то, что я сплю с вами? Сколько раз говорили, чтобы я шел к себе? – Так вот вы какой, – она скорчила грустную физиономию и вцепилась в его футболку. – Благодаря вам я прекрасно разбираюсь в нарративах сказок. И знаю, чем заканчиваются такие истории. Зайчик всегда остается на улице! – Но вы не позволите беременной женщине спать на диване, – Ася обхватила его руками за живот и теперь шагала следом, как паровозик. – Вы беременная женщина, которой ничего от меня не нужно. – Дурак такой, я ведь прошу вас прямо сейчас, – и он ощутил, как она укусила его за плечо. Это было уже слишком. И к черту ее Коллонтай. Вскинув руки вверх, чтобы было проще прокрутиться вокруг своей оси, Адам развернулся в кольце Асиных рук и оказался лицом к лицу с ней. Так близко, что ощутил тепло ее огурцового дыхания. Он поцеловал ее сразу, с лету, не давая себе времени подумать, дать извечной нерешительности хоть один шанс. Сердце колотилось как бешеное, и смятение Аси ощущалось физически – словно воздух стал накаленным и дрожал. – Ты с ума сошел? – она отпрянула, но так и не разжала обнимавших его рук, и это ее внезапное ты тряхнуло его, как дернутый стоп-кран в поезде, и Адам снова припал своим ртом к ее губам, и в этот раз Ася не стала уворачиваться. Она была крайне решительной особой во всех своих поступках и в то же время и правда похожей на сахарную вату. Эта двойственность заставляла все его мысли разбегаться в самые разные стороны, и все, что оставалось сейчас самым важным в жизни, – это то, что Асины пальцы цеплялись за его волосы, и она прижималась к нему все сильнее и сильнее, как будто была намерена слиться в одно-единое существо. Адам уже и не помнил, какие оправдания для себя сочинил, чтобы уберечься от неминуемого гнева. Потому что не было никакого гнева. Только текущее расплавленной лавой по горлу желание. Никогда в жизни Адам не чувствовал другого человека, как себя. Ася целовалась так, как будто рассказывала очередную сказку, с искренним удовольствием и не скрывая этого. И безумное напряжение отпускало Адама, как всегда, когда он был рядом с этой женщиной, ему становилось хорошо и просто. Ее поцелуи были хорошими и простыми, и обниматься было так же естественно, как дышать. Ему хотелось целовать ее сразу повсюду, но он никак не мог оторваться от ее губ, мягких и сладких, и, наверное, он бы и не оторвался до самой смерти, так бы и прожил всю свою жизнь, если бы Ася, коротко выдохнув, не отодвинулась первой. Она опустила голову, уткнувшись лбом в его подбородок, и ее дыхание сбивалось. Адам бездумно поцеловал ее в макушку, прижимая к себе и пытаясь успокоиться. Стало страшновато. Что теперь его ждет? Как бы она ни была сердита, она же не оставит Еву одну? На себя, как аргумент, Адам не возлагал больших надежд. – Дурак, – снова сказала Ася и, оттолкнув его, пошла к выходу. Адам смотрел, как она удаляется, и от этого зрелища разрывалось сердце. – Ась, – позвал он очень тихо, – не прячься от меня, пожалуйста. Она остановилась, опустив голову и разглядывая свои разноцветные носки. – Мы теперь на ты? – Ты первая начала. Она медленно кивнула, как будто принимая этот довод. – Разве вам… тебе не хочется извиниться и сказать, что это было ошибкой и что это ничего не значит? – спросила она, не глядя на него. – Нет. – Господи, что у нее за отношения все время были, если она постоянно ждала подвохов и гадостей? Впрочем, он уже видел одного экземпляра. Так себе было зрелище. – Я не хочу извиняться, и это не было ошибкой. Ты нравишься мне. Ты мне сильно нравишься. Она зашипела. Пчелиный рой внутри ее разворачивал свои боевые жала. – Что это за разговоры такие! Для кого я целый вечер распиналась и цитировала классику? Что значит – нравлюсь? Я что, новая сковородка? – Почему сковородка? – озадачился Адам. Эта форма гнева была ему знакома, и он знал, что в итоге все закончится пылесосом или шваброй, а не собранным чемоданом. Поняв, что избежал самого страшного, Адам немного успокоился. Все обойдется. Ему не оторвут, как богомолу, голову за поцелуи. – Какая еще сковородка, – совсем рассердилась она и принялась наступать на него. – Не морочь мне голову! Сколько раз нужно говорить, что я не собираюсь ни с кем встречаться. Тем более с таким, как ты! – С каким? – Адам уже почти решил спасаться бегством, но остался на месте. Ему было интересно, что она сделает, когда закончит свое наступление. – Молодой! Красивый! Богатый! Добрый! Ужас! – Ладно, – Адам решил не оспаривать столь очевидные недостатки. Асин указательный палец пребольно уткнулся ему в грудь. – Рано или поздно я стану старым. И постараюсь обеднеть, если это так важно. – Я не целуюсь с детьми! – рявкнула Ася, и Адам осторожно перехватил ее палец, пока он не проткнул в нем дырку. Легко поцеловал маленькую подушечку. – Ты… – она выдохлась, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. – Я действительно нравлюсь тебе? В самом деле? По-настоящему? Адам сглотнул. Любой ответ на этот вопрос расстроил бы ее, и он решил выбрать правду. – Да. Очень. – Забудь об этом, – зажужжал пчелиный рой. – Никакого нравличанья. Даже слова такого нет! – Ася, пожалуйста… Он и сам не знал, о чем ее просил. Дать ему шанс? Стать другим человеком? Обнулить весь жизненный опыт? Что он хотел, чтобы она сейчас сделала? Он так давно привык никого ни о чем не просить, что и сам испугался силы своего отчаяния. Если бы Адам знал, что это поможет, он мог бы умолять Асю, как семилетний мальчишка в супермаркете уговаривает маму купить игрушку. Сам он так никогда не делал, конечно. Адам даже родителей старался не беспокоить, но сейчас ему было очень надо. Ася вырвала у него свой палец и приготовилась к новому нравоучению, но увидела выражение его лица и замолчала. – У вас сейчас глаза, как у адской гончей, – произнесла она с опаской. – Они пылают красным огнем. Вы что, действительно робот? Провода перемкнуло? – Ты знаешь, на ком меня перемкнуло. – Ну с этим надо что-то делать, – деловито проговорила Ася, и пчелиный рой с недовольным ворчанием улегся на покой. – Очень надо, – мольба все-таки выплеснулась из него, не в состоянии удержаться внутри. Ася была как ртуть, ежесекундно меняя форму и не теряя своей сути. Адам мог бы любоваться сменой выражений ее лица несколько столетий. – Мы можем… – она взметнула на него выцветшие за лето ресницы, и лукавые огоньки в ее взгляде рассыпались мурашками по коже Адама, – иногда целоваться. И обниматься. Пока вас не разомкнет обратно. Или пока не разнесет на молекулы от самоконтроля и целибата. Однако, по меркам Аси, это предложение было более чем щедрым. И ему было даже плевать, если оно было вызвано всего лишь жалостью или чем-то таким. Рано или поздно или Адам переубедит Асю, или Ася просто доконает Адама. Сейчас казалось, что между хеппи-эндом и драмой нет большой разницы. Ася положила ладонь на его щеку, заглядывая в лицо. – Я не буду прятаться, – пообещала она. – Я буду играть в друзей, которые… немного больше, чем друзья. Я смогу притвориться, что это совсем не страшно. Слова медленно достигали сознания Адама, потому что его взгляд был прикован к губам, которые покраснели и чуть-чуть припухли. – Прости, я побреюсь, – сказал Адам с сожалением и легонько подул на них. Она зажмурилась, как будто ей в лицо ударил штормовой ветер. Потом приоткрыла один глаз.