– Это очень ранит детей. – Из-за чего вы развелись? – У Дунхун мне не доверял, хотя другой мужчина у меня появился только после развода. А может, недоверие тут и ни при чем, возможно, это было просто предлогом, чтобы со мной развестись. «Интересно, я тоже нашла предлог, чтобы развестись с Му Дафу? – подумала Жань Дундун. – Да, и этот предлог – его похождения на стороне. Но не могу же я из-за этого отрицать тот факт, что я его не люблю. Хотя предлог – это нежелание брать на себя ответственность; если предлог подходящий, то отпадает необходимость говорить правду. В этом смысле предлог иногда может стать благим намерением. Интересно, какую бы формулировку выбрал сам Му Дафу, если бы у него был такой выбор: „развожусь, потому что тебя не люблю“ или „развожусь, потому что ты мне изменила“? Думаю, любой бы выбрал второй вариант, поскольку он хоть как-то способен сохранить ваше лицо, это все равно что в момент оплаты товара получить сдачу. Но вот изменял ли мне Му Дафу? Хотя он этого не признает, а я его на месте преступления так и не схватила, интуиция мне подсказывает, что точно изменял. Можно ли интуицию приравнять к правде? Равно как и при раскрытии преступления лучше поверить, что какой-то недоказанный факт все-таки имел место быть, поскольку „вера в обратное“ ставит тебя в положение обманутого дурака, а полагаясь на интуицию, ты вроде как обретаешь удивительное чувство безопасности. Если мы разведемся, насколько сильно это ранит Хуаньюй? Будет ли она, так же как У Вэньчао своих родителей, ненавидеть меня? А вдруг ей тоже придет в голову кого-нибудь убить?» – От этой мысли она даже вздрогнула. – Может, вам дать одеяло? – спросила Хуан Цюин. – Нет, спасибо. О ком вы сейчас думаете? – О сыне. Думаю, где он сейчас проводит ночь? Ведь ни номер в гостинице, ни квартиру он сейчас снять не может. Наверняка приходится спать где-нибудь в поле или под мостом прямо на голой земле на семи ветрах, как он, такой слабенький, все это выдерживает? Засыпает ли вообще, а если и засыпает, то, скорее всего, на нем и места живого от комаров не остается… – Хуан Цюин снова принялась утирать слезы. Жань Дундун подумалось, что никто в этом мире не живет лишь для себя, особенно это относится к матерям. – Вы думаете о нем, а он – о вас, это называется телепатия. Пошлите ему какое-нибудь сообщение. – И что написать? – А вам самой что хочется? – «Вэньчао, прости меня, мама тебя больше не бросит». – Вот и отправьте, – предложила Жань Дундун, вытирая увлажнившиеся глаза. В шесть утра, в тот самый момент «грусти на стыке дня и ночи» пискнул мобильник – пришло ответное сообщение от У Вэньчао: «Мама, все эти десять лет я скучаю по тебе». Хуан Цюин задохнулась от подступивших слез. Забыв про наставления Жань Дундун, она тотчас бросилась звонить сыну, но его телефон уже отказался отключен. – Продолжайте держать с ним связь, – сказала Жань Дундун, – пишите все, что вам хочется. Хуан Цюин написала еще одно сообщение: «Либо возвращайся сам, либо напиши, где ты, мама к тебе придет. Пусть меня даже посадят, все равно хочу увидеть тебя». Отправив это послание, она уставилась на экран и сидела, не отводя глаз, вплоть до самого рассвета, пока из-за навалившейся на нее сонливости телефон не выскользнул у нее из рук. 42 Свое сообщение матери У Вэньчао прислал из точки, находившейся рядом с озером Байлунху в Народном парке административного центра. Лин Фан вместе с оперативной группой обследовали всю зону вокруг озера, а также просмотрели записи с трех камер, расположенных на входах в парк, но никаких следов У Вэньчао, равно как и места его ночлега не обнаружили. Этот парк не был огорожен, зайти в него можно было из любого места, избежав видеоконтроля, собственно, поэтому У Вэньчао и выбрал этот парк. Оставшаяся в уезде Синлун Хуан Цюин от переживаний не находила себе места – она то принималась звонить сыну, то отправляла ему СМС, и пускай тот не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, она все равно продолжала звонить и писать. Все признаки тревожного расстройства были у нее налицо: напряжение, дрожь в руках, частое мочеиспускание, невозможность усидеть на одном месте. Жань Дундун пыталась вразумить ее: «Я понимаю, как сильно вы хотите увидеть любимого сына, но любовь, как и лекарство, должна быть дозированной, иначе эффект окажется прямо противоположным». На следующий день Хуан Цюин, уже похоронив надежду, отправила лишь одно сообщение. Она твердо уверилась, что У Вэньчао с ней больше не свяжется, то преисполненное нежности сообщение, скорее всего, было не более чем сиюминутным порывом. Она не верила, что несколько ее сообщений внезапно рассеяли его многолетнюю ненависть, и уже тем более даже мысли не допускала, что сын спустя десять лет решит ее навестить. Словно свернутая в рулон скатка, она лежала на диване в гостиной, не подавая никаких признаков жизни. Со стороны поросших лесом гор волна за волной долетал стрекот цикад, от этих назойливых звуков Жань Дундун стало не по себе. Засомневавшись в успехе своей тактики, она, с одной стороны, беспокоилась, что не может поймать на крючок У Вэньчао, а с другой – испытывала чувство вины за то, что в качестве приманки использует материнскую любовь Хуан Цюин. Это привело к тому, что теперь и у нее проявились все признаки тревожного расстройства. «Если Ся Бинцин была убита У Вэньчао, – размышляла она, – то тогда его не тронет свалившаяся как снег на голову материнская любовь. Если он смог убить человека, то его сердце уже порядком очерствело, к тому же он очень осторожен, чтобы попасться в такой капкан». В три часа дня, когда обе женщины уже потеряли всякую надежду, на мобильник Хуан Цюин вдруг пришло второе сообщение от У Вэньчао: «Ма, я вернулся». Потрясенная Хуан Цюин тут же села и, произнеся вслух «Вэньчао», огляделась по сторонам, словно сын скрывался где-то поблизости. Откуда ни возьмись у нее нашлись силы, а в потухших глазах загорелся свет. – Мой мальчик вернулся, – произнесла она, – это правда? С этими словами она ринулась к выходившему на спортплощадку окну. – Если это так, то, может, вам пока лучше уйти? – обратилась она к Жань Дундун. – Дайте мне немножко времени, и я обязательно уговорю его явиться с повинной. Вы мне верите? – Если он и правда вернулся, я дам вам два дня на общение с сыном. Прошу вас, не разочаруйте его. – Спасибо, – произнесла Хуан Цюин и намертво приклеилась к окну, словно была с ним одним целым. В пять вечера из технического отдела пришла новость, что сигнал телефона У Вэньчао зафиксирован в районе одного из перекрестков города. Тогда Жань Дундун покинула квартиру Хуан Цюин. Хуан Цюин металась от одного окна к другому, пока не наступила глубокая ночь. В два часа У Вэньчао появился в роще с обратной стороны дома. С помощью фонарика он трижды посветил в окно. Хуан Цюин, заметив свет, осторожно открыла входную дверь. У Вэньчао спустился по откосу, зашел в подъезд и поднялся на третий этаж. Как бы аккуратно он ни закрывал за собой дверь, в ночной тиши этот хлопок показался оглушительным. Жань Дундун вместе с остальными членами оперативной группы заняла наблюдательный пост в здании по соседству. Чтобы развеять тревогу У Вэньчао, Хуан Цюин, понимая, что за ними следят, собрала всю волю в кулак и сделала вид, что никакой слежки нет. В прослушивающем устройстве раздалось всхлипывание Хуан Цюин, У Вэньчао молчал. Спустя пять минут молчания Хуан Цюин обратилась к сыну: «Проголодался, наверное, что тебе приготовить?» – «Без разницы, – ответил У Вэньчао, – можешь сварить лапшу, а я пока помоюсь». Звук шагов, кто-то открыл и закрыл дверь, стук кухонного ножа по доске, шипение газовой горелки… Вдруг в наушниках стало глухо. Спустя минут десять снова раздался хлопок двери, топот шагов, звук поедания лапши. «Может, добавки?» – спросила Хуан Цюин. «Наелся», – ответил У Вэньчао. «Возьми арбузик, посмотри, как исхудал», – предложила Хуан Цюин. Далее раздались звуки поедания арбуза. У Вэньчао ел жадно – ломоть арбуза уговаривал за несколько укусов, всего он съел пять ломтей. «Ма, а ты чего не ешь?» – обратился он к Хуан Цюин. «Маме нравится смотреть, как кушаешь ты», – отозвалась та. «У меня глаза слипаются, надо отоспаться», – произнес У Вэньчао. «Давай, поспи, а завтра приготовлю тебе чего-нибудь вкусненького». Потом раздался стук шагов, потом кто-то снова открыл и закрыл дверь. На следующий день в девять утра в подъезд, неся в охапке разные деликатесы, зашли отчим У Вэньчао, Ли Чжаньфэн, и их с Хуан Цюин восьмилетний сын, Ли Цзякунь. Они поднялись на третий этаж и нажали на звонок. В доме тотчас поднялся шум, раздалось верещание утки и курицы – эту живность тоже принесли для трапезы. «Ма, когда уже брат проснется?» – спросил Ли Цзякунь. «Пусть еще чуток поспит», – ответила Хуан Цюин. «Я могу пока приготовить салат», – предложил Ли Цзякунь. «Хорошо, приготовь чашку салата», – согласилась мать. В двенадцать часов Ли Цзякунь постучал в комнату к брату: «Братец, вставай обедать». Следом послышался звук открывающейся двери и раздались голоса: «Привет, Цзякунь». – «Брат». – «Ну наконец-то проснулся». – «Здравствуйте, дядя». Потом последовали звуки шагов, умывания и сервировки стола. «Сколько вкусностей», – произнес У Вэньчао. «Салат делал я», – отозвался Ли Цзякунь. У Вэньчао попробовал и похвалил: «Вкусно». – «Выпьем пару рюмочек?» – спросил Ли Чжаньфэн. «Выпьем», – согласился У Вэньчао. Потом послышалось чавканье. Оно казалось настолько аппетитными, что у Жань Дундун, Шао Тяньвэя и Сяо Лу потекли слюнки, это была настоящая услада для ушей. «Семья может называться счастливой, когда дом наполнен вот такими смачными звуками», – подумала Жань Дундун. В три часа Ли Чжаньфэн и Ли Цзякунь ушли. Дома остались лишь мать с сыном, между ними состоялся следующий разговор: – Нашел себе девушку? – Да кто на меня посмотрит? – Ты такой умный, наверняка кому-то нравишься. – Нравиться не то же самое, что быть любимым, к тому же никакой я не умный. – Как твоя компания? – Обанкротилась. – Если нужны деньги, я продам квартиру. – Поздно, если бы ты относилась ко мне так с самого начала, я бы таким не стал. – Прости меня, сынок, прости… – Встань, ну зачем ты так? Это просто невыносимо, встань, пожалуйста. Послышались всхлипывания Хуан Цюин. – Встань, меня все равно этим не растрогаешь, я уже давно разучился плакать. – Ты что-то натворил? – Что значит – «натворил»? – Кому-то причинил зло? – Не знаю. Одно могу сказать точно, я никого не убивал. – Тогда почему скрываешься? – Я постоянно чего-то опасаюсь и боюсь, но не знаю, чего точно. – Если не совершал ничего дурного, так не нужно и бояться. Подумаешь, оступился, просто признайся во всем, и тебе вынесут мягкий приговор. Наступило молчание. Минуты через две У Вэньчао спросил: – Как твое здоровье? – Неважно, замучили головные боли, уже и МРТ делала, ничего не находят, а голова просто раскалывается, врачи говорят, что это невроз. – Ты слишком за все переживаешь, но за меня переживать не нужно, я свои проблемы улажу сам, так было всегда. – Ты правда никого не убивал? – Правда. – Тогда пообещай маме, что пойдешь в полицию и все расскажешь, это же не дело – скрываться всю жизнь. – Мне нужно время, чтобы все обдумать. – Разве ты уже не обдумал? Последовало молчание. – Ты написала, что веришь мне, почему сейчас не веришь? – Я тебе верю. – Раз веришь, то встань уже наконец. Ночь прошла без разговоров. В десять утра Хуан Цюин на своей машине вывезла все семейство за город на речную отмель. Там они разложили походную мебель, расставили закуски с напитками, разожгли мангал. Туда же подъехала машина с остальными родственниками, из которой вышли бабушка, дедушка со стороны матери, а также двоюродные брат с сестрой. Вся компания наслаждалась отдыхом на природе. Рядом протекала спокойная прозрачная река с заросшими кустарником берегами, сияла синевой небесная ширь, в воздухе разливались благоухание трав и аромат жареного мяса. Они ели, пили, горланили песни, делали совместные фото, плескались в реке. Когда, наплававшись вдоволь, У Вэньчао присел отдохнуть на прибрежный камень, к нему пристроилась Хуан Цюин и спросила: – Может, убежишь? – Как я убегу?